Ему досталась такая же. Забрался на верхнюю боковушку, кое-как скрючился, поджав ноги, – во весь рост на вагонной полке он уже не помещался.
За окном плыла пропахшая чёрным битумом дождливая ночь. Под потолком подслеповато моргала и жмурилась дежурная лампа. Герка пытался заснуть, но не мог. Колёса всё толкли и толкли стальные стыки – бесстрастно, бесперебойно, размеренно. Так же размеренно храпели здоровенные вахтовики, свесив с верхних полок ручищи со следами татуировок. Внизу, на столиках, в такт этим мощным всхрапам нервно и жалобно дребезжали стаканы в тусклых мельхиоровых подстаканниках.
Свобода, солнце, голубизна небес – самый первый день этого лета. Они едут вереницей вдоль поселковой околицы. Впереди – Люська со Шмелём, за ними – Лиза. Герка, приотстав, с усилием жмёт на педали взятого напрокат заюзанного старого байка.
Издалека в просветах молодой зелени и белых берёзовых стволов золотом горит необычный, удивительный дом. Дом из колец. Они, конечно, на деле не золотые, эти огромные бетонные кольца, из которых обычно делают трубопроводы. Всего лишь эффект облицовки. Но эффект удивительный.
…Ве́лики брошены у сложенного из бетонных плит не отсыпанного пока землёй крыльца. Ребята попросились на экскурсию, и их всё-таки впустили внутрь. Суббота, начальства сегодня нет, поэтому если потихоньку, то можно. Дом не достроен, ещё идёт внутренняя отделка, и здесь только рабочие. Их всего двое, оба восточные люди, но говорят почти без акцента. Они явно гордятся, что этот дом такой необычный; на восхищённые восклицания ребят довольно кивают. Особенно рад тот, что помоложе. Он в основном молчит, зато всё время улыбается, сверкая медным зубом; тыльной стороной ладони потирает подбородок; смуглые пальцы испачканы в белой строительной пыли.
Из полумрака соседнего купе донёсся бесцеремонно громкий девичий голос: ночной телефонный звонок подружке. Той, которую нынче так и не посадили в поезд, догадался Гера.
– Догонишь, если поедешь завтрашним. Ну почему одна, когда с сопровождающим? Мы три дня на базе будем, как раз успеешь. Тебя у са́мого вагона встретят. Как это – нет так нет? Что ты как рохля, надо же добиваться своего! Ну ты вообще!..
Судя по всему, уговорить не удалось. Герке даже стало жаль её, эту громкоголосую. Вот ведь досада! Собирались отдыхать вместе, а пришлось одной ехать. Если б они со Шмелём собирались куда-нибудь вместе или с Лизой, а тут бы такой облом, Герка тоже бы расстроился. С Лизой… Эх, если бы!
Он сунул голову под шершавую подушку и принялся считать овец. Где-то на сто пятидесятой овцы угомонились, перестали блеять, звякать стаканами и храпеть…
Утром выяснилось: громкоголосая из соседнего купе, которой так искренне посочувствовал Герка, ни секунды не намеревалась грустить в одиночестве. Объект её внимания – один из двух парней, что присоединились к тургруппе в Тюмени глубокой ночью, – занял нижнюю, прямо под Геркиной, полку.
Как предусмотрительно этот тип отказался вчера меняться местами с соседкой, что ехала с семилетним сыном! им достались верхние, да боковушки, да в разных концах вагона. Герка поменялся бы, но и сам ехал на верхней. А этот не стал. О, разумеется, его право! Жлоб! Бывают же такие…