— Spasiba, — сказал Орлов, несмотря на свои опасения по поводу подобного развития событий. Ему предстояло отправится куда-то на лодке, а не на самолете, но он и понятия не имел, куда его намеревались отправить на самом деле и почему, пока Лобан не наклонился к нему и не сказал тихо:
— Вы же не думали, что на собирался отдать вас англичанам, друг мой? Нет, мы заботимся от своих, а с этими тремя вы будете в надежных руках. Теперь я должен идти.
Это заявление удивило Орлова. Лобан тем временем спустился по склону и отдало высокому человеку из ожидавшей их троицы мешок дипломатической почты и что-то торопливо сказал. Затем он направился вверх по слону к скрытому выходу и исчез в лабиринте туннелей. Ему предстояло найти способ не привлекая к себе внимания, но штатно выбраться со Скалы и добраться до телефона, чтобы позвонить торговцу вином в Ла-Конпенсьон, находящегося к северу от границы, разделявшей Испанию и Гибралтар. Он попросил его доставить бутылку вина на определенный адрес, что было сообщением, гласящим, что он получил хороший улов сведений, которые следовало доставить местному резиденту.
— Светлана, мать твою, — ворчал он. Он знал, что Орлов не был тем, кем казался с того самого момента, как впервые заговорил с ним. Он был военным моряком, в этот Лобан был уверен, но что-то в нем было очень странное. Он был офицером, это также было очевидно. Но где? Когда? На каком корабле? Корабль назывался «Киров», и в этом было что-то забавное. Этот крейсер оказался в ловушке в Рижском заливе в начале войны с Германией. Он сумел добраться до Таллина, а затем прорвался в Ленинград, где и был заперт немецкими минными полями, подвергаясь атакам Люфтваффе при попытках использовать орудия за поддержки защитников блокированного города.
Орлов был офицером флота, подумал он, но он, конечно, не был командиром крейсера «Киров». Однако разведка получила сведения о странном корабле, наблюдавшемся в Средиземном море между 11 и 14 августа, и Лобан оказался достаточно любопытен, чтобы покинуть Гибралтар и направиться на восток, следуя вдоль побережья Испании, на восток через Малагу и добрался до Адры и Матагорды, где и услышал приближающийся корабль. Он был там, видел огненную феерию удивительного морского сражения у побережья в ночь на 14 августа, и заказал несколько бутылок «Зинфандел» на следующий день.
Лейтенант Томас Лобан, бывший двойным агентом, стал еще одним из многих, кто вышел из священных залов Кембриджских апостолов, эффективно работая переводчиком в МИ-6, одновременно передавая сведения в СССР в последний год. В этом месяце его привлекло слово, услышанное им в потоке радиосообщений… «Джеронимо». Шаг за шагом, советское главное разведывательное управление, ГРУ, связало это слово с кораблем, а корабль с хаосом, воцарившемся в Средиземном море в этом месяце. Они хотели знать, почему британцы так заинтересовались деятельностью советского военно-морского флота на Черном море и наличием каких-либо советских военно-морских офицеров в Средиземном.
Лобан рассказал им все об Орлове и полагал, что теперь они смогут поймать реальный улов, и одновременно не дать сделать то же самое британцам. Он закурил сигарету и направился в туннель, довольный собой. В Москве это произведет хороший такой переполох, подумал он, хотя и не знал, насколько серьезный. Его предательство привело к дикой охоте, которой предстояло охватить многие континенты на протяжении десятков лет впереди, а от ее исхода будет зависеть судьба всего мира.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СТЕРЖЕНЬ № 25
«Не имеет значения то, насколько тщательно вы следите за людьми или вещами, потому что вы просто не можете их контролировать. Иногда люди и вещи просто пропадают. Просто так. Иногда люди могут пропадать прямо у вас на глазах».
ГЛАВА 7
В 8 000 морских миль и почти 80 годах от них другой крейсер под названием «Киров» направлялся домой. Он предстоял еще долгий путь, и достаточно времени, чтобы привести корабль в настолько презентабельный вид, насколько это было возможно. Командир группы борьбы за живучесть Быко был очень занят. На подходе к базе адмирал Вольский решил, что будет лучше дать о себе знать, напомнив, что напряженность в Норвежском море усиливалась еще перед теми судьбоносными учениями многие недели назад.
Американская подводная лодка сопровождала их большую часть пути домой, и Тарасову пришлось немало постараться, чтобы отслеживать ее все это время. Вольский решил направиться к северу от Хоккайдо. У него было странное чувство, когда Николин перехватил японские радиосообщения и вывел их на громкую связь. От них вернулись воспоминания о сумасшедшем прорыве через Коралловое море, однако это была Япония 2021 года. Там не было Исокору Ямомото, Хары, Ивабути, Хаяси, Сакамото и всех тех, с кем они боролись. Их не было уже давно. Их не встретили ни пикирующие бомбардировщики D3A1, ни торпедоносцы B3N2, затмевавшие собой небеса, и это принесло долгожданное облегчение.
Подводная лодка оставили их при приближении к японским островам, но вскоре они отметили, что эстафету у нее принял американский старый, но надежный самолет Р-3, вылетевший с авиабазы Мисава. На корабле дождались, пока не пройдут Лаперузов пролив/пролив Сойя и войдут в Японское море, и 15-го сентября вышли на связь с домом, испытав облегчение от того, что заголовки газет, спрятанных Федоровым, похоже, не сбылись. Войны, которая должна была положить конец всем войнам, не велось, но растущая напряженность в мире вызывала некоторую обеспокоенность.
После того, как адмирал Вольский обозначил свое присутствие, российская разведывательная авиация появилась в течение часа. Крейсер обошел старый морской разведчик Ту-142 («Медведь-F/J» по классификации НАТО), сопровождаемый парой истребителей МиГ-31, который прошли над «Кировом» на малой высоте. Члены экипажа махали им руками и кричали, истребители покачали крыльями в ответ. Гордость российского флота возвращалась домой. Раненый и прихрамывающий, «Киров» все еще оставался самым грозным надводным кораблем флота.
— Мы никогда не думали о том, как потеря корабля повлияет на страну, — сказал Карпов, глядя, как самолеты проносятся мимо, стоя на штормовом мостике цитадели.
— Это словно если бы американцы потеряли один из своих авианосцев, — сказал Федоров. — В этот корабль вложено очень много национальной гордости.
— Пожалуй, — сухо сказал Карпов. — Нас будут любить примерно неделю. Будут марширующие ансамбли, много салютов и развевающихся флагов, а потом начнутся вопросы. — Он осознал, что они вернулись в ту самую старую закостеневшую структуру ВМФ. Адмирал Борис Абрамов командовал Тихоокеанским флотом, но Вольский должен был сменить его после тех учений. «Киров» также должен был оставить холодные воды Арктики и отправиться в более темный местный климат, так как готовился ко вводу в строй второй корабль их воскрешенного типа, «Леонид Брежнев», который, наконец, был построен на базе старого «Петра Великого» и готовился принять на себя мантию флагмана Северного флота*.
— Адмирал будет раз услышать, что, наконец, появился корабль, носящий его имя, — сказал Федоров. — По крайней мере, хотя бы имя.
— Думаю, что в скором времени ему придется думать о другом. Вскоре начнутся вопросы. У вас готовы на них ответы, Федоров?
— Мы сделали все возможное. Быко заделал все пробоины от 20-мм снарядов в надстройке и закрасил их так, что они выглядят как новые. Повреждение корпуса можно легко объяснить взрывом «Орла». Меня беспокоит, что сказать по поводу повреждения кормового боевого мостика, а также удаленные файлы и отсутствующие журналы.
Они решили попытаться убить двух зайцев одним выстрелом, рассказав, что Ка-40 находился в воздухе прямо над кораблем, когда произошел взрыв на «Орле»*. Согласно истории, вертолет врезался в кормовую цитадель, при этом произошел взрыв вооружения, нанесший тяжелые повреждения. Чтобы сделать эту историю более убедительной, Быко разбросал там несколько старых поврежденных запчастей от Ка-40, подкрепляя общую историю о том, что они ушли в автономку для исправления повреждений. Он держал эти запчасти в качестве трофеев после реального крушения вертолета на кормовой площадке и надеялся, что они смогут объяснить полное разрушение кормовой цитадели.
Что же касалось удаленных данных, то они не могли надеяться объясниться электромагнитным импульсом, как изначально рассчитывал Федоров. Добрынин объяснил, что подобный эффект мог возникнуть только при взрыве в атмосфере, так что они решили сойтись на общем сбое питания, повредившем системы корабля. Это было натянутое объяснение, но они надеялись, что смогут замести следы, чтобы пройти проверку, которая, безусловно, их ожидала.
— Как вам снова ощущать себя капитаном первого ранга, Карпов?
Они решили, что будет лучше восстановить Карпова в прежнем звании. Адмирал Вольский сказал, что он многократно заслужил это. О «Досадном инциденте» в Северной Атлантике также не осталось упоминаний. Хотя капитан сам не считал, что заслуживает этого, однако был благодарен. Отсутствие ядерной боеголовки объяснить будет труднее, но Вольский приказал всем ничего об этом не говорить, заявив, что разберется лично.
Что же касалось Федорова, то он остался капитаном второго ранга и официальным старпомом под началом Карпова. У него не было никаких возражений — он заявил, что они нашли взаимопонимание и хорошо сотрудничали.
— Я был не готов принять командование кораблем, когда Вольский отдал его мне, — сказал Федоров. — Я сделал все возможно, но благодарю Бога за вас, Карпов. Я не думаю, что смог бы справится во всех тех боях, которые провели вы. Адмирал был прав, говоря, что вы один из лучших.
Карпов кивнул, благодаря за похвалу, которая впервые была не заискивающей лестью младшего по званию, который хотел добиться его расположения. Он стал другим человеком, хотя и понимал, что, вероятно, пройдет немало времени прежде, чем те, кто знал его раньше, заметят и осознают это.
— Что насчет Добрынина? — Спросил Карпов. — Как там в этом деле с реакторами? Им придется проводить эту процедуру технического обслуживания в ближайшее время. Что будет тогда, Федоров? Корабль опять исчезнет?
— Я и адмирал Вольский имели долгий разговор с инженерами. Когда мы придем в порт, они извлекут стержень №25 для замены. Добрынин говорит, что они проведут некоторые исследования, а затем организуют его хранение в очень защищенном месте.
— Вы все еще считаете, что стержень управления реактором способен был вызвать это?
— Кто знает? Но он был единственным общим элементом во всех наших скачках. Каждый раз, когда это случалось, стержень №25 оказывался джокером в колоде. Добрынин собирается произвести его микроскопию и проверить, сможет ли что-то обнаружить. Нам же остается только надеяться, что «Киров» останется здесь.
— Согласен, — с торжественным видом сказал Карпов. — Как вы думаете, они что-либо знают о нас?
— О нашем корабле? В прошлом? Ну, британцы определенно должны были изучить случившееся, да и японцы тоже.
— У них было почти восемьдесят лет, чтобы попытаться понять, что это было. Очень долгий срок. Те переговоры адмирала с англичанами, вероятно, позволили им узнать больше, чем мы думаем. И скажу по секрету, что если британцы узнали что-то в 1942 году, то очень скоро то же самое узнали в ГРУ и КГБ.
Эта мысль омрачила момент, так как Федоров уже давно беспокоился по этому поводу.
— Сейчас у нас снова появилась спутниковая связь, но я не смог найти в Интернете надежных источников. Много неопределенной информации, но ничего твердого. Нас называют «Рейдер Х», «противник», но я продолжу исследования, когда мы достигнем базы.
— Скорее всего, они выведут в море «Варяг», чтобы встретить нас. Этот крейсер был флагманом Тихоокеанского флота, а теперь на его место придем мы, старый царь «Киров». То есть, если флот сможет найти средства, чтобы залатать нас. Можете поверить, что Сучков не будет рад узнать о повреждениях корабля.
— Мы должны оставить это дело адмиралу Вольскому, но не удивляйтесь, если мы снова окажемся в море в самое ближайшее время. Ничего еще не кончилось. Китай может начать игру вокруг Тайваня в любой момент, а что потом? Им будет нужно, чтобы любой имеющийся в распоряжении корабль был готов к выходу как можно скорее.
— Это будет очень проблематично, Федоров. Я имею в виду, зная, что случилось — и что это легко может случиться снова. Возможно, тогда я не нажал на спуск, но на флоте есть слишком много таких, как я… слишком много таких, каким я когда-то был. Знать, что весь мир может взорваться и скатиться в ад в любой момент уже непросто, в особенности, когда другая сторона начинает напирать. И если они снова найдут нас в море, если снова нас атакуют, у меня может не остаться иного выбора, кроме как стать тем, кем я когда-то был — человеком войны. Можем ли мы этого избежать?
— Трудно сказать. Мы пока не можем судить о том, какие уроки мы извлекли, по крайней мере, не напрямую. Все, что мы можем, это быть людьми, а не машинами, если они снова отправят нас куда бы то ни было. Мы выучили некоторые тяжелые уроки, но да, все мы все еще люди войны, капитан, а не только вы. Мы все.
— Бразильская система!
— Это верно… Как вы думаете, если «Киров» снова ведут в строй, его вернут вам, капитан?
— Я полагаю, это будет зависеть от итогов разбирательства.
— Разбирательства?
— Определенно… Вопросы будут. Военно-морская инспекция пришлет сюда людей в черных костюмах очень скоро. Великий инквизитор почтит нас своим визитом. С Христом по возвращении было так же — его осыпали почестями неделю, а затем начали процесс. — Карпов говорил об известной притче Достоевского, «Великий Инквизитор», который попытался осудить Иисуса Христа после его второго пришествия. «Киров», предполагаемый спаситель флота, также возродился и теперь возвращался домой, но у него было мало сомнений в том, что его примут лучше, чем Сына Божия. — Они будут ошиваться по всему кораблю неделю или две, вероятно, опрашивая каждого на его борту.
- Мы собирали личный состав небольшими группами и говорили с ними. Экипаж очень сплотился и проникся настоящим духом товарищества после того, как мы прошли через огонь и вернулись в безопасные воды.
— Кто-то, вероятно, высунется и скажет что-нибудь глупое, — предупреждающе поднял палец Карпов. — Конечно, если кто-то скажет правду, они решал, что мы сошли с ума и пытаемся отшучиваться. Но меня больше беспокоит не правда, меня больше беспокоит наша ложь. Поверьте мне, Федоров, я был лжецом задолго до того, как стал капитаном, и был хорош в этом деле. Я не беспокоюсь насчет себя или офицеров, но какой-нибудь чертов матрос с пятой палубы, обязательно ляпнет что-нибудь не то в ответ на заданный ему вопрос. «Итак, расскажите, матрос Гаврилов, что произошло с кормовой цитаделью? Да, в нее врезался самолет. Имеете в виду вертолет? Ка-40? Конечно. Разумеется. Так точно».
Фелоров кивнул, поджав губы, осознавая, что более 700 человек должны были придерживаться истории, которую они сочинили в любой ситуации.
— И через три-четыре захода какое-нибудь чмо из инспекции таки схватится за волосы на заднице. Я смогу уладить некоторые моменты, вы меня знаете. Я могу неплохо надавить своим званием. Но если они найдут что-то действительно значимое, ситуация может принять совсем другой оборот. И тогда, я думаю, этот берег станет нашим последним.
— Думаете, вы можете потерять корабль?
— Весьма вероятно. Однако должен сказать, что это меня не слишком опечалит. Я устал, Федоров. Устал от ракет, работы с личным составом и всего остального. Думаю, что после того, как все утихнет, я смогу с чувством выполненного долга уйти в отставку. Тогда они смогут говорить и делать, что хотят.
Федоров не ответил, и капитан толкнул его рукой.
— А как насчет вас?
— Понимаю, о чем вы говорите, капитан. Я был штурманом. Да, я люблю военно-морскую историю, но, по правде говоря, я не боец. Мне больно понимать, что я убивал людей в этих боях. Многие погибли, и я увидел все, что когда-либо хотел знать о войне на море. Но, с другой стороны, если мы, то есть вы, я и адмирал, останемся на службе, мы получим какую-то возможность предотвратить войну, которая, как мы знаем, все приближается.