Генрих Гиммлер, каким он представляется по дневникам того времени, – рефлексирующий юноша, который очень высокого мнения о себе, но тем не менее испытывает трудности в обращении с женщинами. Он считал, что относится к типу людей меланхолическому и строгому: «…такие необходимы в обществе, но, по моему мнению, обречены на неудачу, если в ближайшее время не обвенчаются, поскольку в нас очень сильна человеческая животная натура»48. Будущий рейхсфюрер СС считал, что качества, которыми должен обладать каждый мужчина, – это честность, порядочность, справедливость. «Такой человек ничего не стесняется и не боится, а это трудно»49. Как и у многих других, на карьеру Гиммлера негативно повлияли экономические проблемы 1922 года. Получив диплом агронома, он надеялся остаться в университете и далее изучать политологию, но осенью был вынужден поступить на работу в компанию, производящую удобрения. Это изменение в судьбе Гиммлера почти наверняка произошло вследствие бушующей в то время гиперинфляции – многие семьи, принадлежавшие к среднему классу, не смогли оплачивать обучение своих сыновей. С Гитлером Гиммлер еще не познакомился, но из-за своих убеждений, а также, конечно, сложившихся в его жизни обстоятельств был вполне расположен к тому, чтобы позитивно воспринять его идеи.
В те ранние годы нацизма Адольф Гитлер и его партия в первую очередь считали себя революционерами. НСДАП действительно формировалась в революционное время: коммунистические восстания в Берлине и Мюнхене в 1919 году, Капповский путч в 1920-м… К 1922-му Гитлер уже был готов не только говорить о насилии как пути к власти, но и вести в бой свои вооруженные формирования – штурмовиков, или коричневорубашечников (по аналогии с итальянскими чернорубашечниками – вооруженными отрядами Национальной фашистской партии в Италии после мировой войны). Изначально бывшие членами так называемой гимнастической и спортивной секции партии, штурмовики занимались охраной партийных сборищ. Ну и избивали политических оппонентов…
В октябре 1922 года НСДАП оплатила поезд, чтобы доставить около 800 человек в коричневых рубашках в Кобург, на север Баварии, где были очень сильны настроения левого толка. Гитлер намеревался спровоцировать в Кобурге столкновение, и это ему удалось. Штурмовики устроили массовые избиения социалистов на улицах, после чего объявили себя победителями. Теперь подлинная сущность нацистской партии уже стала ясна всем.
Как все революционеры, Адольф Гитлер совершенно не задумывался о том, насколько его идеи окажутся привлекательными для людей, которые пойдут к избирательным урнам. Он не переживал по поводу того, поддержит ли электорат политику нацистов, равно как и его собственное желание лишить немецких евреев гражданства, что, кстати, для будущего вождя нации было к лучшему, поскольку в то время не имелось никаких подтверждений, что большинство немцев разделяют его радикальные идеи. Национал-социалисты, не следует забывать, все еще были мелкой маргинальной партией, противостоящей значительным группам, которые с презрением относились к их антисемитским и расистским планам. Изучение распределения голосов пришедших в начале 1920-х годов на выборы показывает, что многие немцы голосовали за партии, не согласные с политикой антисемитизма50. Нужно помнить и о том, что немало людей, как, например, Йозеф Фельдер, позже депутат рейхстага от социал-демократической партии, испытывали отвращение к речам Гитлера. Фельдер вспоминает, что однажды в начале 1920-х слушал одну его антисемитскую диатрибу, после чего сказал приятелю: «Надо надеяться, что этот человек никогда не придет к власти»51.
Тем не менее в 1922 году Гитлеру и его сторонникам показалось, что для успешной революции есть хорошие предзнаменования. В том же месяце, когда будущий фюрер вывел своих штурмовиков на улицы Кобурга, его, так сказать, коллега – революционер Бенито Муссолини – увидел своих чернорубашечников марширующими по улицам Рима, что привело к смене правительства. К концу октября 1922 года Муссолини стал премьер-министром Италии.
Тем временем в Германии нарастал экономический кризис. В начале 1923-го французские и бельгийские войска перешли границу Германии и оккупировали Рейнскую область. Оккупация – результат отказа Германии выплачивать репарации – была, что неудивительно, крайне непопулярна. Оказалось, что Веймарское правительство не в состоянии даже защитить границы страны… Кризис в немалой степени способствовал тому, что к ноябрю число членов НСДАП удвоилось и достигло 55 000 человек. Это один из первых признаков того, что движение процветало на бедствиях.
В сентябре 1923 года генеральным комиссаром Баварии – практически с диктаторскими полномочиями – был назначен Густав фон Кар. Гитлер надеялся, что Кар и немецкие войска, расквартированные в Баварии, поддержат национал-социалистов и другие вооруженные формирования правого толка в марше на Берлин. Он полагал: то, что помогло Муссолини в Италии, поможет и им в Германии! Вечером 8 ноября нацистские штурмовики сорвали встречу, которую проводил Кар в мюнхенском пивном зале «Бюргербройкеллер», а на следующий день прошли маршем по центру города. В этом мероприятии, позже ставшем известным как пивной путч, приняли участие многие из тех, кто впоследствии выдвинулся на ведущие роли в нацистской партии, в том числе Гиммлер (все еще не знакомый с Гитлером лично), Геринг и Штрейхер – все убежденные революционеры. В ходе марша по Мюнхену на углу у Фельдхернхалле (Feldherrnhalle) – «Зала баварских полководцев» в южной части площади Одеонсплац в районе Максфорштадт нацистов и их сторонников встретила полиция. Началась стрельба. Убиты были 16 штурмовиков и четверо полицейских.
Гитлер выступил в «Бюргербройкеллер» – он угрожал Кару, взятому здесь в заложники, и тот пообещал поддержать путч. Тем не менее, как только Кар оказался в безопасности, он перевел правительство в Регенсбург, издал приказ, в котором отказывался от всех заявлений, сделанных «под дулами пистолетов», и объявлял о роспуске НСДАП и штурмовых отрядов. К этому времени штурмовики под командованием Рема заняли штаб-квартиру сухопутных сил в военном министерстве, но ночью здание осадили регулярные войска, верные Кару. Гитлер неправильно оценил потенциальную готовность баварских властей правого толка поддержать его революцию. Запасного плана на тот случай, если мятежникам придется действовать самостоятельно, у него не было, но, несмотря на все это, ему удалось превратить унизительное поражение в пропагандистский триумф.
Адольф Гитлер был арестован и в феврале 1924 года предстал перед судом. Памятуя об изначальной поддержке Кара, высказанной им в «Бюргербройкеллер», и учитывая, что власти Баварии тоже определенным образом были втянуты в путч, Гитлер использовал зал суда как сцену, с которой объявил всему миру свои политические убеждения. Он заявил, что является разрушителем марксизма, совершенно не имел в виду государственную измену, а всего лишь хотел создать в Германии условия, при которых было бы возможно «железной рукой избавиться от всех наших врагов»52. Он не сожалеет о своих поступках, а гордится ими!
Гитлера признали виновным в государственной измене – с учетом выдвинутых против него обвинений никакой другой вердикт был невозможен. Тем не менее суд проявил снисходительность. Судья Георг Нейтхард был одной из многих ведущих фигур в баварских правящих кругах, которые симпатизировали целям нацистов. В результате Гитлер получил самое меньшее из возможных наказаний – пять лет тюрьмы с возможностью условно-досрочного освобождения.
Стремясь понять становление нацистской партии как революционного антисемитского движения, в этом эпизоде нужно обратить внимание не только на черты личности Гитлера (хотя это тоже важно), а скорее на ядовитую смесь обстоятельств, которые сделали возможной подобную ситуацию в Баварии. Время, конечно, было бурное, но все равно трудно понять, как в цивилизованном государстве смогли допустить возникновение такой политической организации во главе со склонными к насилию руководителями.
Да, на протяжении нескольких послевоенных лет немцы боролись с трудностями, которые представляли потенциальную опасность для их жизни. Гиперинфляция уничтожила сбережения. Веймарское правительство оказалось беспомощным перед лицом иностранной интервенции – особенно унизительным было появление французских и бельгийских войск на немецкой территории, в Рейнской области. Коммунисты-революционеры все еще представляли угрозу. Демократия принесла преимущественно хаос. И тут парадокс в том, что национал-социалистическая партия, проповедующая насилие, утверждала, что предлагает путь к стабильности. В результате поддержку ей высказало не так уж мало немцев.
И наконец, в период невероятных страданий Гитлер предложил утешение. «Послушайте! – звучало в подтексте всех его выступлений. – Вы не виноваты ни в одной из этих проблем». В течение следующих месяцев, проведенных в тюремной камере, Адольф Гитлер будет уточнять, кто, по его мнению, повинен во всех бедствиях немецкого народа и почему.
Глава 3
От революции к избирательным урнам
(1924–1933)
Гитлер отбывал свой срок в Ландсберге, всего в 50 километрах от Мюнхена. Ландсберг – это тюрьма-крепость, но с относительно комфортными условиями содержания и даже возможностью посещений. Гитлеру они были разрешены, и впоследствии один из членов НСДАП вспоминал, что камера будущего лидера Третьего рейха напоминала ему гастроном: сторонники обеспечивали своего вождя и ветчиной, и колбасами, и пирожными, и шоколадом, и всем прочим1.
В такой приятной обстановке, в компании своих товарищей, которые тоже принимали участие в путче, Гитлер работал над «Моей борьбой». Эта книга, написанная в грубой, гиперболизированной манере, тем не менее дает возможность понять основы мировоззрения ее автора. Конечно, «Моя борьба» – не программа Холокоста, Гитлер в ней не формулирует план уничтожения евреев, но откровенно излагает природу собственного антисемитизма. Он объясняет, более детально, чем в своих речах, почему ненавидит евреев. Эта ненависть воспринимается сегодня как продукт ума, настолько глубоко погрязшего в пучине предрассудков, что выглядит почти помешательством.
Тема евреев в книге доминирует. Не будет большим преувеличением сказать, что евреи – это клей, на котором держались личные взгляды Адольфа Гитлера, его кредо. Евреи были в этом смысле полезны Гитлеру с точки зрения и расчета, и смысла. Дело в том, что он полагал: великий вождь должен направлять борьбу только против одного врага2. Это отчасти оправдано тем, пояснял Гитлер, что «восприимчивость масс очень ограниченна, круг их понимания узок, зато забывчивость очень велика»3. Тем не менее тактическая выгода, которую он находил, связывая евреев со всеми проблемами Германии, не должна заслонять от нас тот факт, что будущий фюрер искренне верил в угрозу, которую представляют собой евреи. «Существуют ли виды мерзости или распутства, особенно в культурной жизни, без того, чтобы к ним не был причастен хотя бы один еврей? – писал он в «Моей борьбе». – Если аккуратно вскрыть такой нарыв, вы найдете, словно червя в гниющем трупе, ослепленного внезапным светом, – жида!»4
Адольф Гитлер не только пытался рассказать в своей книге о том, как устроен мир, но и поведал о собственном характере и развитии с юношеских лет. Мы уже отмечали сомнения, высказывавшиеся о том, до какой степени его антисемитские взгляды сложились за время жизни в Вене, но в «Моей борьбе» он однозначно утверждал, что беспощадное отношение к евреям стало результатом именно жизни в австрийской столице. В Вене, утверждал Гитлер, он возненавидел евреев по бесчисленному, несметному числу причин. Евреи грязные – «даже по внешнему виду можно было сказать, что среди них нет любителей воды»5; они коварные – «я просто не знал, чему удивляться: хорошо подвешенному языку или искусству лжи»6; они сутенеры – «отношение евреев к проституции и еще больше к торговле девушками можно наблюдать в Вене лучше, чем где бы то ни было в Западной Европе, за исключением, быть может, некоторых портов на юге Франции»7. И кроме того, они стоят за идеологией, которую Гитлер презирал больше всего, – «еврейское учение марксизма отвергает аристократический принцип рождения»8.
Будущий фюрер писал, что вел жаркие споры с евреями, пытаясь убедить каждого в опасности их «марксистского безумства». Безуспешно… «Как вы ни пытаетесь ухватить такого апостола, рука ваша как будто погружается в жидкую грязь. Грязь эта уходит сквозь пальцы и тотчас же каким-то образом опять облегает ваши руки»9. Гитлер изображал себя во время пребывания в Вене политическим агитатором: «…в моем маленьком кругу я спорил с ними до хрипоты, до мозолей на языке в полной уверенности, что должен же я их убедить во вредоносности их марксистских нелепостей». В это утверждение трудно поверить, поскольку впоследствии никто не подтвердил, что принимал участие в подобных дискуссиях. Понять, зачем было Гитлеру формировать такой свой образ довоенного времени, нетрудно. В книге «Моя борьба» он создавал собственный миф – почти псевдорелигиозный трактат. Стадии его пробуждения, как изображал их Гитлер, были ясны и логичны. В Вене молодой человек фанатично возненавидел евреев потому, что увидел опасности, которые неотделимы от их происхождения. В годы мировой войны он узнал, каким образом евреи, роскошествующие в немецком тылу, сводят на нет все усилия храбрых солдат на передовой. Вскоре после завершения военных действий ему окончательно стала ясна собственная миссия: «…что касается меня, я решил заняться политикой»10.
На самом деле все было иначе. Во время пребывания в Вене и службы в немецкой армии Гитлер оставался маргиналом-одиночкой. Он никогда не проявлял интереса ни к карьере политика, ни к многочасовым спорам с евреями. В конце концов, Адольф Гитлер уже выбрал для себя стезю – он мечтал стать художником. Даже в первое послевоенное время, в полном противоречии с утверждениями из «Моей борьбы», будущий фюрер не проявлял никакого желания заниматься политикой. Он не вступил в военизированные отряды – фрайкор, а остался в армии – единственном доме, который у него был. Только летом 1919 года, после того, как Гитлер поступил на службу в армейскую просветительскую команду под началом капитана Карла Майра в Мюнхене, у него появился какой-то интерес к политике.
Проблема для Гитлера заключалась в том, что его истинная биография вовсе не была биографией героя. В реальности он был одним из многих молодых людей, удрученных событиями, которые не мог контролировать. Если бы не мировая война, он, надо думать, так и остался бы бедствующим художником, готовым продавать свои картины еврейским посредникам. Закончись война каким-либо иным образом, Гитлер, скорее всего, не пошел бы в политику. Но он оказался достаточно сообразителен, чтобы понять – его подлинная личная история не привлечет ни одного потенциального сторонника. Адольфу Гитлеру нужно было показать, что он рожден для великих целей. Этому человеку необходимо было заявить, что он управляет событиями, а не подчиняется им.
Сказанное выше важно в контексте Холокоста, поскольку означает, что нельзя объяснить это преступление, утверждая, что Адольф Гитлер был каким-то образом обречен совершить его. То, что во время написания «Моей борьбы» у него уже сформировалась глубокая ненависть к евреям, – правда, но реальным толчком для подобных эмоций стал характер поражения Германии в ноябре 1918 года в сочетании с политической и экономической ситуацией в Баварии в послевоенный период. Данные обстоятельства также объясняют, почему многие оказались заворожены его выступлениями. До войны, когда Гитлер разглагольствовал в кругу знакомых о своих взглядах на искусство, его никто не хотел слушать. Теперь, говоря о политике, он легко устанавливал контакт со сторонниками, потому что они испытывали аналогичные эмоции и находились в плену таких же предрассудков.