Загадка о тигрином следе - Кротков Антон Павлович 19 стр.


Шофёр на удивление быстро справился с задачей при помощи небольшой отвёртки, и обрадованный хозяин попросил его посмотреть ещё и примус. Этот парень просто не мог не нравиться своей непринужденностью, отзывчивостью и простотой. Правда, шофёр не обладал высоким интеллектом. Все его интересы буквально крутились вокруг бивуачного костра и его любимой машины, что-то другое мало занимало его воображение. Но в целом, он был, что называется добрый малый.

Когда гости отогревались у очага после обильной трапезы, вернулся паренёк. К седлу его верблюда были приторочены кожаные мешки со свежим молоком.

Однако стоило мальчику войти в дом, как пронзительно вскрикнула и метнулась к сыну перепуганная мать, схватился за сердце старик-отец. На бледном лице мальчика выделялись огромные, расширенные и остекленевшие от боли и ужаса оловянные плошки-глаза. Рот и подбородок его были кровавого цвета, кровь широким потоком брызгала ему на грудь. Вместо слов из груди потрясённого страдальца вырывалось свистящее мычание. Мальчика уложили на шкуры, тепло накрыли. Вокруг захлопотали мать и сёстры. Они были так заняты, что огонь в очаге стал гаснуть. К сожалению, гости тоже были так взволнованы случившимся, что не сразу обратили на это внимание. Казалось под руку с одной бедой явилась и другая, ибо, что может быть страшнее, чем потухшую в юрте очаг. Но стоило умелой руке хозяйки, вооруженной щипцами, сделать два-три движения, как из-под золы появился серый комок. Она насыпала в него зеленоватого порошка конского помета, подула на задымившийся порошок, и вновь вспыхнул огонёк. Хозяйка подбросила на очаг несколько кусков сухого навоза, и перед удивленным взором путников блеснуло яркое ровное пламя, ласкающее дно чаши, в которой закипал чай.

Перед тем как потерять сознание подросток успел знаками объяснить потрясённому отцу, что недалеко от дома наткнулся на незнакомых всадников, которых он очень наглядно показал «рыщущими по степи шакалами». Мучителей ни в чём не повинного ребёнка действительно трудно было назвать людьми, скорее двуногими зверьми. Они перехватили возвращающегося домой пастушонка и по дьявольской, бессмысленной своей жестокости урезали мальчишке язык. Впрочем, возможно в их поступке имелась своя логика…

Через некоторое время хозяин дома отозвал генерала в сторонку и о чём-то шептался с ним минут десять. Ещё недавно такая уютная теперь обстановка внутри войлочного жилища стала зловещей. Когда пламя в очаге качалось, по стенам и крыше юрты метались страшные тени. Одиссей был поражён, что после постигшего его несчастья хозяин дома нашёл в себе силы думать о проблемах чужого ему человека. Но видимо этим людям, живущим так близко к природе, был свойственен особый взгляд на жизнь и смерть.

После разговора с хозяином Вильмонт сделался очень озабоченным, и приказал уже расположившимся на ночлег подчинённым немедленно собираться в дорогу.

Все с большой неохотой покидали тёплое гостеприимное жилище, но понимали, что в дом пришла беда и теперь хозяевам не до чужих людей. Особенно расстроенным выглядел шофёр – он уже почти наладил старенький примус. На прощание шофёр незаметно для начальника отлил калмыку ведро бензина для примуса, рассказав как довести ремонт до конца.

Глава 16

Стоило экспедиционерам снова оказаться в степи, как погода резко испортилась, но водитель обнадёжил – впереди, не так уж далеко есть кишлак, где можно будет заночевать. Буран, или шуган по-местному, поднимал облака песка, смешанного со снегом. В этом хаосе они чуть не проскочили мимо обещанной деревни.

Но вот посреди белого пространства действительно показались тёмные очертаниями жилых построек. Это был калмыцкий зимовник, состоящий из нескольких домов, тройки мазанок, каких-то сараев, конюшни. Однако долгожданное селение оказалось свежим кладбищем. Тиф выкосил всех его жителей. Трупы погибших людей валялись между домами – там, где человека застала смерть. Генерал запретил водителю останавливать машину. Хотя для продрогших до костей пассажиров неотапливаемого автомобиля каждая из проносящихся мимо построек под камышовой крышей, представлялась спасительным ковчегом, где можно было разжечь огонь и укрыться от ветра и холода за надёжными стенами. Не было для них сейчас большего наслаждения, чем слушать завывание ветра изнутри, пусть самого убого приюта. Хоть бы полчасика посидеть в тепле и сухости, прежде чем снова оказаться на семи ветрах!

Но генерал был неумолим. На полной скорости они проскочили селение и вновь оказались в безлесой степи. Путешественники не имели даже подходящего обмундирования, так как большая часть полученных в Москве тёплых вещей пропала под Симбирском во время беспорядочного драпанья. Ах как бы им сейчас пригодились толстые лётные комбинезоны и унты из оленьих шкур! Только что толку было жалеть о безвозвратно утраченном имуществе. В конце концов, там под Симбирском остались не только одежда, чтобы укрыть страдающую от холода плоть, но и выброшенные собственными руками ящики с научными приборами, картами и книгами! А эта утрата причиняла потомственному исследователю куда как большие страдания! Ведь настоящий учёный скорее согласиться лишиться нескольких отмороженных пальцев или заработать пневмонию, нежели остаться без профессионального инструментария.

– Эх, сейчас бы поспать пару часиков в шубе-венгерке, отороченной каракулем! – мечтательно сказал комиссар, вспоминая о подаренной ему симбирскими коллегами-чекистами роскошной вещи.

Комфортнее всего было водителю и сидящему рядом с ним генералу, они могли чувствовать хотя бы некоторое тепло, исходящее от мотора. А вот сидящим на пассажирском диване приходилось туго. В конце концов комиссар не выдержал пытки холодом и решил нарушить введённый Вильмонтом сухой закон, объяснив начальнику экспедиции, что без спирта они просто околеют на таком морозе. И генералу пришлось временно уступить. Только для сидящего за рулём члена экипажа продолжал действовать запрет. А чтобы этот бедняга не превратился на ледяном ветру в сосульку, немного поспавший немец Вендельмут заменил шофёра за «баранкой». После чего закоченевшему шофёру тоже позволили припасть к драгоценной фляге с согревающим.

Эта ночь, начавшаяся скверно, неожиданно закончилась совсем неплохо. В поднявшемся буране машина сбилась в пути, и казалось всему конец, но неожиданно в свете фар возник длинный сарай без окон, с местами разобранной крышей. Это оказалось заброшенная овечья кошара, внутри которой путешественники развели костёр и дождались утра. По распоряжению генерала, все по очереди несли охрану возле спящих товарищей.

Среди ночи растолкали и Одиссея. Получив карабин, он занял пост, но от монотонного наблюдения за однообразной степью глаза закрывались сами собой. Наверное, Луков заснул, так как не сразу почувствовал, как на плечо ему легла чья-то рука. Он резко обернулся, и увидел генерала, который едва слышным голосом доверительно сообщил:

– Эти всадники, что изуродовали мальчика, похоже охотятся за нами. Не знаю только, откуда им стало известно о нас. А язык чабанёнку отрезали, чтобы не проболтался… На наше счастье и на его беду паренёк попался в аркан раньше, чем узнал, кто гостит у него дома, а иначе возможно сохранил бы язык ценою наших голов. Теперь эти всадники рыщут где-то поблизости. В буране мы могли с ними разминуться. Но расслабляться не стоит. Так что потерпите, голубчик, часок-другой, а там поспите.

Сон у Одиссея как рукой сняло. А генерал остался с ним. До самой смены Лукова они разговаривали, как люди одинаково влюблённые в Восток, о религии, философии, поэзии, применяя в беседах все тонкости речевых оборотов персидского и арабского языков. Генерал, зная об особом интересе молодого товарища к мусульманству внезапно начал рассказывать ему о суфийском ордене Ишкия – о мастерах, о таинстве техник, о световых столбах, об особых методах лечения людей.

По мере их знакомства интерес Лукова к человеку, который, выполняя задания разведок – вначале российской империи, а затем молодого советского правительства, и не раз был направлен в Афганистан, где исходил весь Гиндукуш и Гималаи, глотнул пыль древних дорог, повидал много интересного и необычного, познакомиться со многими замечательными людьми, только возрастал. Одиссей начинал понимать, что генерал не просто военный и разведчик, а носитель особого знания, так как порой проявлял неограниченную силу воздействия на людей, объясняя это тем, что много общался с дервишами. Одиссей настолько увлекся беседами о дервишизме и суфизме, что был готов даже напроситься в ученики к пожилому разведчику.

Глава 17

На следующий день генералу пришлось применить власть в отношении комиссара, который стал прикладываться к своей фляге слишком часто, объясняя: «что это лучшее профилактическое лекарство при нездоровом местном климате». Некоторое время старик сердито косился на украдкой посасывающего заветную бутылочку Лаптева и только качал седой головой. А пьяный политрук становился всё более развязным, и начинал представлять угрозу для всех. Сделав десятый глоток, Гранит замурлыкал нарочито хриплым «деловым» голосом бандитскую песенку и пошел стрелять по сторонам шустрыми, по-хулигански блестевшими глазками. Вмиг оглядел все общество, он задержался оценивающим взглядом на немце, заметив у него во рту золотой зуб, и стал приставать к Вендельмуту с карточной игрой «на интерес».

Наконец терпение начальника экспедиции закончилось и он потребовал у дебошира флягу, заявив, что в условиях похода еда и спирт не могут принадлежать одному человеку. Но пламенный борец с любой частной собственностью на этот раз решил изменить принципам, и не торопился расставаться со своим имуществом.

– Вы что там застряли? – нетерпеливо подёргал пальцами протянутой руки Анри Николаевич. – Давайте, давайте её сюда – вашу драгоценность!

Гранит осклабился беззубым ртом.

– Потише! Не балуй, генерал! Я погляжу, уж больно ты боек до чужого добра. Если бы не я, наклацались бы вы все зубами до утра. Вспомните, кто с вами драгоценной жидкостью по-товарищески поделился. Вот она ваша благодарность!

Однако комиссара никто не поддержал. Генерал же пригрозил немедленно высадить его за неповиновение. Лаптев нехотя подчинился. Но у Лукова возникло ощущение, что так просто этот конфликт не кончится. Уж больно пьян был комиссар, его непомерная гордыня задевалась авторитарным начальником уже не в первый раз. Рано или поздно подавляемая этим мстительным человеком злоба должна была снова прорваться.

– Пожалуйста, берите, я ведь просто пошутил. Мне для общака ничего не жалко – сказал Гранит вежливо, но без прежней робости перед грозным начальником. Его толстогубая физиономия растянулась в виноватой улыбке. Но стоило Анри Николаевичу взять флягу, и отвернуться от дебошира, чтобы убрать спирт подальше от прежнего владельца, как взгляд буйного пьяницы сделался злобным, почти безумным. Он впился злыми глазами в так неосторожно подставившего свой затылок врага.

Одиссей не мог поверить, что такой опытный человек, как генерал, не просчитал грозящую ему опасность. Фальшивая улыбка комиссара почему-то подействовала на Вильмонта успокаивающе, или он просто устал в дороге. Или же годы брали своё, снижая реакцию и силу интуитивного предвидения.

– Генерал! – предостерегающе воскликнул Луков и подался всем телом вперёд, пытаясь предупредить начальника и предотвратить покушение на его жизнь. Но комиссар оказался проворнее. Он рванул из-за пазухи револьвер, приподнялся бесшумно, как кошка, и быстрым движением стукнул Вильмонта пистолетной рукоятью по продолговатому затылку. Раздался очень неприятный глухой стук, и пожилой мужчина мешком привалился на дверцу, а подлый мальчишка сноровисто – чувствовалась изрядная практика в бескомпромиссных уличных стычках – ударил всё той же револьверной рукоятью, словно кастетом в лоб, наваливающегося на него «доцента». Однако удар смягчила шапка, и хотя Луков на мгновение потерял сознание, но быстро пришёл в себя. А комиссар уже орал бешенным голосом:

– Всем смирно, сволочи! Теперь я тут распоряжаюсь. Кто что-то вякнет против меня, сразу же получит пулю.

Лаптев быстро водил дулом револьвера – то на водителя, то на немца, то на Лукова. Одиссей же прикидывал, как поскорей нейтрализовать психа, чтобы помочь генералу. Комиссар прочитал на лице Лукова его намерение и предупредил:

– Учти, доцент», шевельнёшься, пристрелю! Я вам…

Комиссара прервало громкое шипение тормозящих по снегу покрышек, пассажиры полетели со своих мест. Ударивший по тормозам водитель, вместе с немцем и присоединившимся к ним Луковым набросились на Лаптева и начали ремнями вязать его по рукам и ногам. Через три минуты смутьян лежал лицом вниз на полу перед пассажирским диваном, руки скручены за спиной, ноги стреножены в лодыжках.

Генерала осторожно положили на задний диван в полный рост, на его разбитый в кровь затылок приложили лёд. В себя старик приходил постепенно, чувства оживали в нём по очереди. Вначале он что-то забормотал, не раскрывая глаз. Потом, разлепив веки, приоткрыл один глаз и стал непонимающе водить им по лицам склонившихся над ним подчинённых. У него спрашивали, как он себя чувствует, но старик не сразу стал слышать обращённые к нему слова.

И снова организм этого уже немолодого человека заставил всех уважительно изумиться той выносливости и запасу прочности, которая в него была заложена природой. Вот старик начал осторожно ощупывать пальцами свой череп, потом хрипло ещё слабым дрожащим голосом объявил:

– Господа, должен вас огорчить – поминки откладываются, – покойник скорее жив, чем мёртв.

У Одиссея отлегло от сердца – а генерал то не промах! Как не худо ему сейчас, всё-таки нашёл в себе силы посмеяться над собственными страданиями.

– Почему вы не вышвырнете эту паршивую овцу вон из машины? – задал Одиссей генералу вполне закономерный вопрос после того, как старик пришёл в себя настолько, что смог подняться на ноги и идти без посторонней помощи. – Только грозите ему, а ведь он уже во второй раз поднимает на вас оружие. Сколько ещё вы собираетесь терпеть его выходки!?

– Соблазн избавиться от него был, – признался Вильмонт. – Но, подумав, как следует, я всё же решил, что это будет неправильно. Помните, я сказал вам, когда мы впервые увидели этот экземпляр в действии, что любой новый комиссар, которого нам пришлют, с большой долей вероятности будет только хуже предыдущего.

– Да, – согласился Одиссей. – Вы оказались правы. И я полагаю, тот факт, что уже второй комиссар подряд оказывается прохвостом, не простая случайность. Природа вообще редко допускает случайности, она их не любит. Как учёный, я предполагаю, что творящееся в нашей замкнутой группе безобразие, как в капле воды отражает картину нынешнего положения всей России. В стране поставлен невиданный по размаху и жестокости социальный эксперимент, когда широкая элита общества – дворяне, интеллигенция, офицерство, священники – уничтожается, изгоняется, а на первый план выдвигаются близкие новой власти выскочки. То есть налицо противоестественный отбор, который направлен на отсечение лучших. И если культурные люди не объединяться и не начнут бороться с засильем хамов, пусть даже в узких рамках небольшой экспедиционной группы, то, в конце концов в масштабе всей страны попадут в рабство к ничтожествам.

Генерал не мог не согласиться с доводами учёного, однако

заметил, что и среди комиссаров встречаются по-своему порядочные, даже благородные борцы за идею. Впрочем, в главном он вынужден был согласиться с Луковым:

– Хотя по большому счёту вы конечно правы, Одиссей Гекторович, – в нашей бедной России нынче действительно преобладают прохиндеи различного засола. Мне рассказывали, что незадолго до февральской революции этот Лаптев тайно приобрел где-то или украл списанный телеграфный аппарат, придумав гениальную по своей простоту и эффективности афёру. Он уходил из города, цеплял проволоку к проводам и передавал в ближайший банк распоряжение выдать ему некую сумму. Приученные доверять официальной телеграфной ленте банковские кассиры даже не могли заподозрить подвох и исправно выдавали мошеннику деньги. Так он гастролировал некоторое время по приморским городам, пока на его след не напала полиция. Его осудили и даже упекли в тюрьму. Но тут удачно грянула революция. Из застенков афериста вынесла на руках восторженная толпа погромщиков, как жертву проклятого царизма. На этом самом первом своём политическом капитале наш любезный комиссар и начал делать революционную карьеру. А результаты мы с вами, не скажу, что с удовольствием, но тем не менее имеем возможность наблюдать.

Назад Дальше