Даже знамена – белые полосы шелка, развешанные по колоннаде, – вызывали ощущение непрерывности, неизменности жизни. Как будто Воин-Пророк был всегда. Ахкеймион смотрел на стилизованное изображение Келлхуса, вытканное черным на белой ткани: его распростертые руки и ноги делили круг на четыре равных сектора. Кругораспятие.
Холодный ветерок просочился со двора, и ткань всколыхнулась волной, словно под ней проползла змея. Наверное, понял Ахкеймион, рисунок начали вышивать еще до битвы.
Кто бы это ни сделал, он забыл о Серве. Ахкеймион отогнал воспоминание о ней, привязанной к Келлхусу на кресте. Под Умиаки было темно, но ему почудилось лицо Серве, запрокинутое в суровом экстазе.
«Он такой, как ты рассказывал, – признался той ночью Келлхус. – Цурумах. Мог-Фарау…»
– Господин Ахкеймион!
Ахкеймион резко обернулся и увидел выступившего на солнечный свет офицера в золотых и зеленых одеждах. Как все Люди Бивня, он был худым, хотя и не настолько истощенным, как те, кого нашли во дворце Фама. Офицер упал на колени у ног Ахкеймиона и заговорил, глядя в пол, с сильным галеотским акцентом:
– Я Дун Хеорса, капитан щитоносцев Сотни Столпов. – Когда он поднял взгляд, в его синих глазах было мало благоговения и много скрытого знания. – Он велел мне привести вас.
Ахкеймион сглотнул и кивнул.
«Он…»
Чародей последовал за офицером во мрак пропитанных благовониями коридоров.
«Он. Воин-Пророк».
Мурашки побежали по коже. Во всем мире, среди бесчисленных людей, рассыпанных по бесчисленным странам, он, Анасуримбор Келлхус, говорил с Богом – с Богом! Как может быть иначе, если он знает то, чего не может знать больше никто? Если он говорит то, чего не может говорить больше никто?
И кто упрекнет Ахкеймиона за его недоверчивость? Словно флейту держали на ветру, а она вдруг заиграла песню – это невероятно…
Это чудо. Пророк среди них.
Капитан по дороге не сказал ни слова. Он шел впереди, придерживаясь той же неестественной дисциплины, что и все остальные в этом дворце. По полу были разбросаны узорчатые ковры, заглушавшие шаги.
Несмотря на волнение, Ахкеймион был рад, что не нужно поддерживать разговор. Никогда с ним не случалось такого смятения противоречивых чувств. Ненависть к невероятному сопернику, к самозванцу, лишившему его мужества – и жены. Любовь к старому другу, к ученику, который сам учил Ахкеймиона, к голосу, наполнявшему душу бесчисленными прозрениями. Страх перед будущим, перед хищным безумием, готовым поглотить все и всех. Ликование из-за мгновенного уничтожения врага.
Горечь. Надежда.
И благоговение… Благоговение прежде всего.
Глаза людей – лишь пустые дырки. Никто не знал этого лучше, чем адепты Завета. Все книги, даже священные писания – тоже дырки. Но поскольку люди не могут видеть незримого, они считают, что видят все, они путают небеса и мелкие неприятности.
Но Келлхус был иным. Он был дверью. Могучими вратами.
«Он пришел спасти нас. Я должен помнить об этом. Я должен цепляться за это!»
Капитан щитоносцев провел Ахкеймиона мимо ряда гвардейцев с каменными лицами, чьи зеленые мундиры украшал вышитый золотом знак Сотни Столпов – ряд вертикальных полос поверх длинной косой полосы Бивня. Они вошли в резные двери красного дерева, и Ахкеймион очутился в портике просторного двора. В воздухе веял густой запах цветов.
За колоннадой неподвижно сиял пропитанный солнцем фруктовый сад. Деревья – Ахкеймион подумал, что это какой-то экзотический вид яблонь, – сплетали черные стволы под созвездиями распустившихся цветов, и каждый лепесток казался белым лоскутком, вымоченным в крови. Над садом огромными стражами возвышались дольмены – темные необработанные камни, древнее Киранеи или даже Шайгека. Останки давно обрушенного круга.
Ахкеймион вопросительно посмотрел на капитана Хеорсу и уловил какое-то движение в гуще листьев и цветов. Он обернулся – и увидел ее. Она шла под ветвями вместе с Келлхусом.
Эсменет.
Она говорила, хотя Ахкеймион слышал лишь тень ее прежнего голоса. Она потупила глаза, внимательно рассматривая усыпанную лепестками землю у себя под ногами. Ее улыбка была полна печали и разбивала сердце, словно она с нежной признательностью отвечала на ласковое предложение.
Ахкеймион осознал, что впервые видит их вдвоем. Она словно не принадлежала этому миру, казалась самоуверенной и хрупкой в своем легком бирюзовом кианском платье, прежде, наверное, принадлежавшем какой-то фаворитке падираджи. Изящная, темноглазая и смуглая. Ее волосы сверкали подобно обсидиану на золотых швах ее платья. Как нильнамешская императрица под руку с куниюрским верховным королем. И на шее, под самым горлом, у нее висела хора – Безделушка! Слеза Господня, чернее черного.
Она была Эсменет – и не Эсменет. Женщина легкого поведения исчезла, а всего остального оказалось больше, куда больше, чем рядом с ним. Она блистала.
«Я затенял ее, – понял Ахкеймион. – Я – дым, а она… она зеркало».
При виде пророка капитан Хеорса пал на колени и низко склонил голову. Ахкеймион понял, что делает то же самое, когда уже очутился на земле.
«Где же я умру в следующий раз? – спрашивал он Эсменет в ту ночь, когда она разбила ему сердце. – В Андиаминских Высотах?»
Как же он был глуп!
Он заморгал, прогоняя слезы, сглотнул комок в горле. На миг ему показалось, что весь мир – это весы и все, что он отдал – а он столько отдал! – не перевесит одного-единственного – любви. Почему он не может получить любовь?
Потому что он разрушил бы ее. Точно так же, как разрушил все остальное.
«Я ношу его ребенка».
На миг их глаза встретились. Она подняла руку и тут же опустила ее, словно припомнив свою новую привязанность. Она повернулась к Келлхусу, поцеловала его в щеку, затем удалилась, прикрыв глаза и поджав губы так, что сердце стыло от холода.
Впервые он видел их вместе.
«Так что же будет, когда я умру в следующий раз?»
Келлхус стоял перед яблоней, ласково и выжидающе глядя на него. Он был облачен в белые шелковые ризы, вышитые серым растительным узором. Как всегда, рукоять его странного меча выглядывала из-за левого плеча. Он тоже носил хору, хотя из вежливости прятал ее под одеждой на груди.
– Ты не должен преклонять колени в моем присутствии, – сказал Келлхус, жестом подзывая Ахкеймиона. – Ты мой друг, Акка. И навсегда останешься моим другом.
Ахкеймион встал. В ушах шумела кровь. Он посмотрел на тени, где скрылась Эсменет.
«Как же это все случилось?»
Когда Ахкеймион впервые встретился с Келлхусом, тот мало чем отличался от бродяги – эдакое занятное приложение к скюльвенду, которого Пройас надеялся использовать в своей борьбе с императором. Но теперь Ахкеймиону казалось, что намеки на сегодняшнее положение проявились сразу. Все удивлялись: почему скюльвенд, да еще из утемотов, жаждет службы у айнрити в Священном воинстве?
– Это из-за меня, – сказал тогда Келлхус.
Он открыл свое имя – Анасуримбор, – и это было лишь началом.
Ахкеймион подошел к нему и ощутил, что высокий рост Келлхуса странным образом пугает его. Всегда ли он был так высок? Улыбнувшись, Келлхус легко повел его под сень деревьев. На солнце темнел дольмен. В воздухе деловито жужжали пчелы.
– Как поживает Ксинем? – спросил Келлхус.
Ахкеймион сжал губы, сглотнул. Этот вопрос почему-то обезоружил его до слез.
– Я… я боюсь за него.
– Ты должен привести его, и поскорее. Мне не хватает наших трапез и споров под звездами. Мне не хватает костра, обжигающего ноги.
И Ахкеймион так же легко поддался старому ритму.
– У тебя всегда были слишком длинные ноги.
Келлхус рассмеялся. Казалось, он светится вокруг хоры.
– Мне нравятся твои слова.
Ахкеймион усмехнулся, но следы рубцов на запястьях Келлхуса убили зарождающееся веселье. Синяки на его лице. Ссадины.
«Они пытали его… убили Серве».
– Да, – сказал Келлхус, печально протягивая руки. Вид у него был почти растерянный. – Если бы все так быстро заживало.
Эти слова вдруг пробудили гнев в душе Ахкеймиона.
– Ты ведь все время видел шпионов Консульта – все время! – и ничего мне не сказал! Почему?
«Почему Эсменет?»
Келлхус поднял брови, вздохнул.
– Время не подошло. Но ты уже сам знаешь.
– Знаю?
Келлхус улыбнулся, поджав губы как обиженный и растерянный человек.
– Теперь ты и твоя школа должны вести переговоры, а прежде могли просто схватить меня. Я скрывал от тебя шпионов-оборотней по той же причине, по какой ты скрывал меня от твоих хозяев.
«Но ведь ты уже знаешь», – говорили его глаза.
Ахкеймион не смог придумать ответа.
– Ты сказал им, – продолжал Келлхус, шагая между рядами цветущих деревьев.
– Сказал.
– И они согласились с твоим толкованием?
– Каким толкованием?
– Что я больше, чем просто знамение Второго Апокалипсиса.
«Больше». Трепет охватил Ахкеймиона – и тело, и душу.
– Они сомневаются.
– Я предполагал, что тебе будет трудно описать меня… и заставить их понять.
Ахкеймион беспомощно посмотрел на него, затем опустил глаза.
– Итак, – проговорил Келлхус, – какие тебе даны указания?
– Сделать вид, что я учу тебя Гнозису. Я сказал им, что иначе ты обратишься к Шпилям. И позаботиться… – Ахкеймион облизнул губы, – чтобы с тобой ничего не случилось.
Келлхус одновременно улыбнулся и нахмурился – точно так, как делал Ксинем, пока его не ослепили.
– Значит, теперь ты мой телохранитель?
– У них есть причина беспокоиться, как и у тебя. Подумай, какую катастрофу ты устроил. Сотни лет Консульт жировал в самом сердце Трех Морей, а над нами все насмехались. Они действовали безнаказанно. Но теперь жирок выгорел. Они пойдут на все, чтобы возместить свои потери. На все.
– Были и другие убийцы.
– Раньше. Сейчас ставки сильно повысились. Возможно, оборотни действуют по собственной инициативе. А может быть, их… направляют.
Келлхус несколько мгновений смотрел ему в лицо.
– Ты боишься, что кого-то из Консульта могут направлять прямо сюда… что Древнее Имя следит за Священной войной.
– Да.
Келлхус ответил не сразу. По крайней мере, словами. Вместо этого и его осанка, и лицо, и пронзительный взгляд на миг выразили твердость желания.
– Гнозис, – сказал он наконец. – Дашь ли ты его мне, Акка?
«Он знает. Он знает, какой силой будет обладать».
Земля покачнулась под ногами.
– Если ты потребуешь… Хотя я…
Ахкеймион поднял взгляд на Келлхуса, внезапно осознав: этот человек уже знает его ответ. Казалось, что эти пронзительные голубые глаза видят каждый шаг, каждую потаенную мысль.
«Для него нет неожиданностей».
– Да, – мрачно кивнул Келлхус. – Как только я приму Гнозис, я откажусь от защиты хоры.
– Именно.
Поначалу у Келлхуса будет только уязвимость чародея, но не его силы. Гнозис намного больше, чем Анагог: это колдовство систематическое и аналитическое. Даже самые примитивные Напевы требовали интенсивной подготовки, которая включала в себя состояние отрешенности.
– Потому ты и должен защищать меня, – заключил Келлхус. – Теперь ты мой визирь. Ты будешь жить здесь, во дворце Фама, в моем полном распоряжении.
Слова эти прозвучали непререкаемо, как приказ шрайи, но были сказаны с таким напором и уверенностью, словно подразумевали нечто большее. Как будто уступчивость Ахкеймиона – давно известный факт.
Келлхус не стал ждать ответа. Ему не требовался ответ.
– Ты можешь защитить меня, Акка?
Ахкеймион заморгал, пытаясь осознать, что же произошло.
«Ты будешь жить здесь…»
С ней.
– От-т Древнего Имени? – заикаясь, пробормотал он. – Не уверен.
Откуда взялась эта предательская радость?
«Ты увидишь ее! Завоюешь ее!»
– Нет, – ровно сказал Келлхус. – От себя.
Ахкеймион уставился на него, и на миг перед его взглядом промелькнул Наутцера, вопящий от раскаленного прикосновения Мекеретрига.
– Если не смогу я, – выдохнул он, – это сделает Сесватха.
Келлхус кивнул. Он дал Ахкеймиону знак следовать за собой, резко свернул в сторону и стал продираться сквозь переплетение ветвей, перешагивая через канавы. Ахкеймион поспешил за ним, отмахиваясь от пчел и трепещущих лепестков. Оставив позади три канавы, Келлхус остановился у открытого пятачка между двумя деревьями.
Ахкеймион разинул рот от ужаса.
Яблоня перед Келлхусом была лишена цветущих ветвей, остался только черный узловатый ствол с тремя сучьями, изогнутыми, как руки танцора. На них был растянут на ржавых цепях обнаженный шпион-оборотень. Его поза – одна рука заведена назад, другая вытянута вперед – напомнила Ахкеймиону копьеметателя. Голова свисала, длинные изящные пальцы-щупальца его лица бессильно лежали на груди. Солнце освещало демона, отбрасывая загадочные тени.
– Дерево было уже мертвым, – сказал Келлхус, словно объясняя.
– Что… – начал Ахкеймион, но осекся, когда тварь шевельнулась, подняв остатки лица. Щупальца медленно шевелились в воздухе, словно конечности задыхающегося краба. Глаза без век уставились на человека в бесконечном ужасе.
– Что ты узнал? – наконец выдавил Ахкеймион.
Тварь пожевала безгубым ртом.
– Ах-х, – выдохнула она. – Чигра-а-а…
– Вот кто их цель, – тихо сказал Келлхус.
«Беда близится, Чигра. Ты слишком поздно обнаружил нас».
– Но кто их направляет? – вскричал Ахкеймион, сцепив руки перед собой. – Ты знаешь это?
Воин-Пророк покачал головой.
– Они обучены, и очень хорошо. Потребуются месяцы допросов. А то и больше.
Ахкеймион кивнул. Будь у них время, понял он, Келлхус смог бы выпотрошить эту тварь, овладеть ею, как он овладевал всеми. Он очень тщателен, очень педантичен. Даже то, как быстро он раскрыл шпиона – тварь, созданную для обмана, – показывало его… неотвратимость.
«Он не совершает ошибок».
На какое-то головокружительное мгновение злорадное бешенство овладело Ахкеймионом. Все эти годы – века! – Консульт держал их за дураков. Но теперь – теперь! Знают ли они? Чуют ли опасность, исходящую от этого человека? Или недооценивают его, как и все остальные?
Как Эсменет.
Ахкеймион сглотнул.
– Как бы то ни было, Келлхус, ты должен окружить себя лучниками с хорами. И ты должен избегать больших строений где бы то ни было…
– Ты волнуешься, – сказал Келлхус, – при виде этих тварей.
По роще пронесся ветерок, и бесчисленные лепестки закружились в воздухе, словно на незримых нитях. Ахкеймион смотрел, как один из них опустился на лобок твари. К чему держать демона здесь, среди красоты и покоя, где он подобен раковой опухоли на коже девушки? Зачем? Тот, кто создал это существо, ничего не знал о красоте… ничего.
Ахкеймион выдержал взгляд Келлхуса.
– Они беспокоят меня.
– А твоя ненависть?
Он вдруг ощутил, что все – то, чем он был и чем станет, – жаждет возлюбить этого богоподобного человека. Как не полюбить его, если одно его присутствие – спасение? Но Ахкеймион не мог забыть о близости Эсменет. О ее страсти…
– Ненависть никуда не ушла, – ответил он.
Словно подстегнутая его словами, тварь задергалась в цепях. Мускулы взбугрились под сожженной солнцем кожей. Цепи залязгали. Затрещали черные сучья. Ахкеймион попятился, вспомнив тот ужас со Скеаосом в катакомбах Андиаминских Высот. Конфас спас его той ночью.
Келлхус не удостоил вниманием тварь, он продолжал говорить:
– Все люди сдаются, Акка, даже если они ищут власти. Это в их природе. Вопрос лишь в том, кому именно они сдадутся.
«Твое сердце, Чигра-а… я сожру его, как яблочко…»
– Я… я не понимаю. – Ахкеймион отвел глаза от демона и встретил пронзительно-голубой взгляд Келлхуса.
– Некоторые, как Люди Бивня, отдают себя – действительно отдают себя – только Богу. Их гордость оберегает тот факт, что они преклоняют колена пред тем, кого они никогда не видели и не слышали. Они могут унизить себя без страха саморазрушения.
«Я сожру…»
Ахкеймион поднял дрожащую руку, прикрываясь от солнца, чтобы увидеть лицо Воина-Пророка.