– Добрый вечер, Евгений Сергеевич. В театре все прошло хорошо, на работу меня взяли, и завтра я приступаю к своим новым обязанностям.
– Что ж, отличная новость. А когда приблизительно вы рассчитываете получить информацию по интересующему нас делу?
Эх ты! Смотри какой прыткой! Я еще и дня не проработала, а ему уже информацию подавай. Нет уж, милый мой, имей терпение.
– Как я уже вам говорила, я не привыкла оперировать непроверенными данными и тем более не считаю целесообразным сообщать подобную информацию клиентам. Учитывая то, что от вас я не узнала о деле практически ничего, думаю, понадобится не менее недели для того, чтобы собрать, систематизировать и проверить первичную информацию.
В телефонной трубке возникла пауза.
– А ускорить этот процесс никак нельзя? – осторожно поинтересовался Евгений Сергеевич. – Если это зависит от оплаты…
– Нет, это зависит не от оплаты, – не слишком вежливо перебила я. – Это связано с тем, что я делаю свою работу качественно. Посудите сами, как это будет выглядеть, если сегодня, например, я скажу вам одно, а завтра начну утверждать совершенно обратное? Да, для того чтобы собрать достоверную информацию, требуется время, но зато и выводы получаются намного точнее. Качественно проведя предварительную работу, мы можем с полной достоверностью утверждать, было ли совершено преступление и кто именно его совершил.
– Да, но Владимир Семенович…
– Постарайтесь объяснить ему, что сбор достоверной информации требует гораздо больше сил и времени, чем простое выслушивание сплетен. Если он хочет знать, как все было на самом деле, ему придется проявить терпение.
– Ну хорошо, хорошо, – все еще очень неуверенно проговорил Евгений Сергеевич. – Но все-таки я хотел бы попросить вас, Татьяна, использовать все возможности для ускорения процесса.
– Я постараюсь.
Бедный Евгений Сергеевич! Какую тяжелую долю приготовила ему судьба. Представляю себе, что это за удовольствие – работать с Бобой Маленьким! Я начинала испытывать к очкастому секретарю неподдельное сочувствие.
Однако если в результате моей качественно проделанной работы окажется, что все, произошедшее с Оксаной Ширяевой, – это все-таки несчастный случай, то не исключено, что сочувствие понадобится и мне самой. Ведь Боба рассчитывает, что на блюдечке с голубой каемочкой я преподнесу ему убийцу. Хотя я и постаралась намекнуть, что несчастный случай исключать тоже не стоит, еще неизвестно, как он отреагирует, если я не оправдаю его ожиданий.
Впрочем, не будем загадывать. Завтра мне предстоит первый рабочий день, и у меня будет возможность впервые в жизни попробовать себя в качестве художника. Надеюсь, когда мои новые коллеги воочию убедятся в том, сколь невелики мои способности в сфере изобразительного искусства, этот первый день не станет последним.
Глава 3
На следующее утро я как новенькая решила продемонстрировать дисциплинированность и приехала в театр раньше урочного времени. В результате имела удовольствие простоять минут двадцать возле наглухо запертой двери декораторского цеха.
– О, Таня, вы уже здесь? – слегка приподняв брови и мило улыбаясь, проговорила появившаяся наконец на лестнице Наталья. – А что же вы стоите? Нужно было ключ на вахте взять.
Что ж, будем считать, что знакомство состоялось. Надеюсь, за время работы здесь мне удастся узнать не только о том, что ключ от нашей двери можно взять на вахте. Но этот маленький факт я тоже отметила. Если правда то, что Оксана Ширяева была убита и убийца – один из работников театра, то наверняка и он мог взять этот ключ… для чего-нибудь.
Тем временем мой первый рабочий день в качестве театрального художника вступал в свою активную фазу. Меня нарядили в синий халат и заботливо предупредили, что и другие части туалета не помешало бы продублировать.
– Вам понадобится рабочая обувь, – говорила Наталья. – У нас тут, сами видите, и красочкой можно испачкаться, и вообще… Кстати, тут где-то должны быть ботинки вашей предшественницы, Оксаны, если хотите, можете пока воспользоваться ими.
Но от такой приятной перспективы я поспешила отказаться.
«Нет уж, спасибо, – подумала я. – Мы уж так уж как-нибудь… Своими ботинками воспользуемся».
Впрочем, не думаю, чтобы Наталья имела в виду что-то плохое, предлагая мне Оксанину обувь. Наоборот, она, скорее всего, стремилась помочь. В этом декораторском цехе и в самом деле «окраситься» можно было на каждом шагу. Однако перспектива ношения обуви покойной меня настолько не прельщала, что я готова была даже испортить свою вполне приличную обувь, лишь бы ее избежать.
Закончив разбираться с моей экипировкой, Наталья провела для меня небольшую ознакомительную экскурсию по театру. Она хотела показать мне результаты работы декораторского цеха, я же со своей стороны намеревалась использовать экскурсию для того, чтобы получше ознакомиться со всеми закоулками театрального закулисья. Бесконечные лестницы, переходы и повороты представляли собой довольно удобный плацдарм для всевозможных тайных наблюдений и подслушиваний. Было бы очень полезно выяснить, где в случае чего можно прятаться, а где, может быть, и поставить «жучок».
Пройдя уже знакомую бесконечную лестницу и еще некоторое время поблуждав по закоулкам, мы оказались на сцене, где еще не были убраны декорации с вечернего спектакля. Моему взору предстали горные кряжи, разрисованные темно-зеленой и коричневой краской, хитросплетения лиан и искусственных листьев и прочие красоты дикой природы.
– Вот, это и есть наша работа, – говорила Наталья, водя меня по сцене. – Эти леса и горы мы приводим в надлежащий вид так, чтобы все выглядело натурально. Видишь?
– Да, да, – вторила я, следуя за ней по пятам и во все глаза глядя на то, чем мне предстоит заниматься.
Пока ничего страшного я не наблюдала. Похоже, создавать выдающиеся художественные произведения здесь не требуется, а уж подмалевать разные выпуклости зеленой и коричневой краской – это сумею и я.
Но худшее ждало меня впереди.
Мы снова поднялись в цех, где к тому времени уже трудились Ольга и Алена. Они поздоровались со мной, одна безучастно, другая, напротив, чересчур радостно, и продолжали свое дело.
Тем временем Наталья принесла несколько больших кусков картона и протянула их мне:
– Сегодня «Незнайка», нужно нарисовать рисунки. Там по спектаклю он рисует портреты своих друзей.
Я поняла, что пробил мой смертный час.
– Наталья Викторовна, – умоляющим голосом заговорила я. – Может, мне пока что-нибудь попроще, а? Портреты – это как-то слишком сложно. А?
– Ничего, ничего. Наоборот, не нужно стараться. Это же Незнайка. Он ничего не умеет и рисовать совсем не умеет.
«Совсем как ты», – казалось мне, сейчас скажет она.
Но Наталья ничего такого не сказала, а вручила мне кисть, черную, синюю и красную краски и, дав еще несколько уточняющих рекомендаций, оставила меня наедине с картонными квадратами.
Взяв в руки кисть и обмакнув ее в краску, я от волнения напрочь забыла свою главную цель, которая вообще-то состояла не в рисовании портретов за Незнайку, а в расследовании причин смерти Оксаны Ширяевой.
Но вместо расследования мне припомнилось бессмертное произведение Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев». Там в одном из эпизодов Остап Бендер рисует сеятеля, разбрасывающего облигации государственного займа. Именно в роли рисующего Остапа я и ощущала себя в данный момент. С той только разницей, что рядом со мной не было Кисы Воробьянинова, чтобы спросить его, как художник художника: «Вы рисовать умеете?»
Сосредоточив все силы своей души на непосильной задаче, я водила кистью по картону, с ужасом убеждаясь, что то, что получается в результате, даже для не умеющего рисовать Незнайки, пожалуй, несколько чересчур.
Закончив свое черное дело, я показала рисунки Наталье, ни минуты не сомневаясь, что на этом моя художественная карьера закончится. Но Наталья только усмехнулась и сказала, что теперь я могу помочь девочкам клеить аппликации.
* * *
Время шло, и постепенно я осваивалась в театре.
Рисунки на картоне оказались отличной рекламой, и до глубины души изумленные актеры, у которых при виде этих шедевров совсем не по пьесе вытягивались лица, чрезвычайно заинтересовались, кто же автор.
Так театр узнал, что в декораторском цехе появился новый художник.
За актерами потянулись остальные, и познакомиться с молодым дарованием каждый день забегали то плотники, то монтировщики, а иногда даже помощники режиссеров.
– Имеешь успех, – силясь проникнуть своим наглым взором под синий халат, говорил Азатов.
– Стараюсь, – скромно отвечала я.
В целом пока все шло хорошо. Благодаря дебюту на «Незнайке» я завела много новых знакомств и теперь могла заходить и к плотникам, и к монтировщикам, и к реквизиторам не только по делу, но и просто поболтать.
Об Азатове и художниках-постановщиках нечего было и говорить. Они обретались в одном помещении с нами, занимая вторую небольшую комнатку, в которую вела дверь из декораторского цеха. Дверь эта почти никогда не закрывалась. С Игорем мы почти сразу перешли на «ты», он оказался человеком очень компанейским, но и с художниками-постановщиками я общалась вполне свободно, тем более что двое из трех были дамами.
Теперь я легко ориентировалась в театральных подземных лабиринтах и уже не боялась заблудиться в том длинном коридоре, по которому меня водила Наталья в самый первый день.
Кстати, и сама она при более тесном знакомстве оказалась дамой весьма компанейской, начальницу из себя не корчила, часто шутила, и работать с ней было легко.
Однако нельзя было не заметить, что, проявляя ко всем равное дружелюбие, всякий раз, когда ей приходится обращаться к Ольге, она делает над собой некоторое усилие. Ольгу вообще как-то избегали и обращались к ней только тогда, когда уже больше было не к кому. Хотя она единственная из нас всех имела специальное образование и окончила художественное училище, но я уже несколько раз замечала, что если кто-то приходил по делу или с вопросом, а Натальи не было на месте, то пришедший, несмотря на нашумевшую историю с Незнайкиными рисунками, даже ко мне обращался с большей охотой, чем к Ольге.
Здесь была какая-то загадка, и я поставила себе целью ее разрешить.
Перебрав в уме возможные пути решения этой проблемы, я пришла к выводу, что наилучшим из них будет разговор с Аленой. По моим наблюдениям, только она демонстрировала к Ольге доброжелательность более-менее искреннюю и даже, кажется, ей сочувствовала. К тому же Алена была совсем еще ребенком, наивным, чистым и романтически влюбленным в театр, поэтому всякие проявления коварства были ей совершенно чужды, и она не умела врать.
Учитывая все эти нюансы, я решила, что Алена – наиболее подходящий кандидат для откровенного разговора о взаимоотношениях Ольги с окружающими.
Однажды, когда Ольга с Натальей ушли работать на сцену, а мы с Аленой остались в цехе, я как бы невзначай поинтересовалась:
– Слышь, Ален, а чего это вы с Ольгой как будто… не того, а?
– Чего «не того»? – На лице моей собеседницы сразу возникло напряжение и даже некоторое отчуждение.
– Ну, вроде как… не знаю… Избегаете ее, что ли?
– Кто это избегает? Никто никого не избегает.
– Да ты чего надулась-то сразу, я ведь просто так спрашиваю. Мало ли что такого бывает, иногда и напрасно к человеку придираются.
– Вот именно, – неосторожно сказала Алена и сама поняла, что после этих слов дальнейшее сопротивление бессмысленно.
– Ну, вот видишь – сама же говоришь, – тут же ухватилась я за ниточку. – Значит, все-таки было что-то?
– Да чего там было! Языками только болтают.
– А что болтают-то?
– Да ну их… Даже говогить не хочу. Егунду всякую.
– Да ладно, перестань. Я ведь никому не скажу.
– Ну… – все еще сомневаясь, неуверенно начала Алена. – Говогили, что она взяла что-то. Наталье Виктоговне пегедали… не знаю, книгу, что ли, какую-то, а она якобы взяла.
Вот оно что! То есть – украла. Однако чтобы на человека такое обвинение возводить, нужно иметь какие-никакие основания.
– А почему решили, что это именно она?
– Да не знаю я, почему. Ни почему.
– Постой, Аленушка, так ведь не бывает. Чтобы вот так, ни с того ни с сего сказать на человека… Видимо, какие-то причины все-таки были? Ведь не подумали же вот на тебя, например? А?
Алена, чувствуя справедливость этого довода, снова немного замялась и через некоторое время проговорила:
– Ну, на нее подумали потому, что в то вгемя в цехе, кгоме нее, никого не было.
– То есть такие догадки, возможно, не лишены основания?
– Да ничего подобного! У нас вообще вогов нету, а уж Оля тем более не воговка. Ты вот сама здесь габотаешь, ну скажи – похожа она на воговку? Похожа, скажи?
– Да, в общем-то, нет, не похожа.
– Вот именно. Пгидумывают неизвестно что, лишь бы козла отпущения найти, а то что человек потом пегеживает – им и дела нет.
Алена с юношеской пылкостью бросилась защищать Ольгу, а я подумала о том, что если подобные подозрения имеют под собой даже малейшее основание, то нетрудно догадаться, какие чувства к Ольге должна испытывать та же Наталья, например. А ведь ей приходится ежедневно с Ольгой работать, близко с ней контактировать.
Даже себя я уже ловила на том, что, узнав причину натянутых отношений окружающих к Ольге, сама начинаю проникаться подобными подозрениями. Хотя доказательств того, что подозрения в отношении нее обоснованны, у меня пока не было.
В то время как Алена разливалась соловьем, доказывая, что Ольга – «хогошая», позвонила Наталья и попросила меня принести охру, которую они с Ольгой забыли захватить с собой.
Взяв банку с краской, я отправилась в путешествие по бесконечным лестницам.
Возвращаясь обратно, на одной из площадок я обнаружила Азатова. Эта площадка была штатным театральным местом для курения. Там стояла красивая скамейка, украденная монтировщиками из близлежащего парка, и на ней время от времени собирались многолюдные компании, одержимые общей вредной привычкой.
Но сейчас на скамейке сидел только Игорь.
– Присядь, отдохни, труженица, – произнес он, кивая на место рядом с собой. – Я тебя курить научу.
– Спасибо, отучилась только недавно.
– Ну, так посиди. Видишь, человек грустит в одиночестве. Составь компанию.
Сразу вспомнив о своей главной миссии и предвидя возможность неформального общения, я с радостью согласилась. Хотя Азатов определенно был человеком морально неустойчивым и я давно заметила дву-смысленные взгляды, которые он то и дело бросал в мою сторону, но для пользы дела я всегда готова была пойти на риск.
«В крайнем случае прибегнем к классике, – думала я, оценивающе обводя взглядом полулежащую на лавке фигуру, похожую больше на свежий холодец, чем на мужской торс. – Внятный удар между ног еще никого не оставлял равнодушным».
Присев рядом, я завела разговор о пустяках, незаметно нащупывая почву для интересующей меня темы.
– А что это за красавица работала тут раньше, еще до меня? – улучив подходящий момент, вскользь поинтересовалась я.
– Оксанка-то? – как-то загадочно усмехнувшись, отозвался Игорь. – Да ничего, красавица как красавица. Мы тут с ней тоже часто курили.
– Так же, как со мной? – усмехнулась я в ответ.
– Вот уж нет, – неспешно затягиваясь и, кажется, не подозревая моего обостренного интереса к теме, говорил Игорь. – Она смолила прямо как паровоз. Даже мне до нее далеко было, а тебе уж и подавно.
– А что с ней случилось вообще? Мне Наталья говорила что-то, да как-то неопределенно.
– Случилось то, что и должно было случиться… с такой дурой. Скакала тут везде, как коза. Вот и доскакалась.
– В каком смысле?
– В самом прямом. Сколько раз говорили: «Сана, рядом с открытыми люками осторожнее», так нет, как будто ее туда кто-то специально тянул. Как только где-то появляется шанс навернуться или ногу вывихнуть, Сана сразу тут как тут. И падала ведь уже! Кажется, круглый дурак, и тот бы образумился – нет, не дошло.