- Сам-то он лечиться у нас согласен? Без этого, боюсь, ничего не получится.
- Наверное, согласен, да и дисциплину пока еще никто не отменял.
- Тогда пусть приезжает сюда, с Ефремовым я договорюсь сам, только предупреди за пару дней.
- Отлично, но я, если можно, хотел бы задать еще один вопрос. Неужели тебе не хочется слетать на Луну? Или на Марс?
- Хочется. Вот только... Юр, ты когда сюда ехал, не обратил внимания на микрорайон Беляево?
- Да, неплохо смотрится, но при чем он тут?
- А при том, что один полет на Луну стоит как Беляево, Коньково и Теплый стан, который еще не начали застраивать, вместе взятые. Только один полет, без учета расходов на саму программу. Я, конечно, хотел бы побывать на Луне, все-таки интересно, но не ценой того, что десятки, если не сотни тысяч человек так и останутся жить в переполненных коммуналках, общагах, а то и вовсе в бараках.
- По такой логике вообще в космос летать не нужно.
- Нет, просто не надо делать в спешке и втридорога то, что пока не горит и что лет через пятнадцать-двадцать можно будет сделать гораздо дешевле. Мы не американцы, которые могут себе позволить просто так выкинуть два с лишним десятка миллиардов долларов, и типа хрен с ними, с социальными расходами. И программа создания долговременной орбитальной станции - первый шаг на этом пути. Вот в нем я приму участие без угрызений совести. Если интересно, пройдем в защищенную комнату, я тебе покажу, как мы себе сейчас представляем лунные пилотируемые полеты.
Там у нас стоял цветной телевизор «Филипс», используемый в качестве монитора. И две стойки, изображающие из себя экспериментальную ЭВМ. В одной среди десятков плат был замаскирован планшет, а в другой - источник питания к нему из местной элементной базы - естественно, сконструированный с излишествами, чтобы занимать побольше места и выделять побольше тепла.
И, значит, я показал Гагарину компьютерный мультфильм о полетах на Луну. С намеренно ухудшенным качеством, квадратики можно было рассмотреть невооруженным глазом.
Корабль «Союз» выводился на орбиту челомеевской «УР-703», причем боковые многоразовые ступени садились обратно на космодром. Центральная ступень была одноразовой, это хоть и мультик, но меру все-таки знать нужно.
«Союз» пристыковывался к орбитальной станции, нарисованной по мотивам «Мира» в максимальной комплектации. Три космонавта переходили в лунный орбитальный модуль. Он отцеплялся от «Мира» и летел к орбите Луны, где его ждала другая станция, поменьше.
Затем космонавты перебирались в лунный челнок и уже в нем сначала садились на Луну, а потом взлетали с нее и пристыковывались к станции. После чего они на орбитальном модуле отправлялись обратно к Земле, а челнок начинал в автоматическом режиме доставлять на поверхность Луны грузы для следующей экспедиции.
- Все элементы комплекса, кроме второй ступени ракеты-носителя и «Союза», многоразовые, - уточнил я. - Возможно, и его удастся заметить чем-нибудь, позволяющим повторное использование, но пока это под вопросом.
- Очень интересно, я не знал, что современные ЭВМ такое могут, - сказал Гагарин, имея в виду мультфильм.
Тут Юрий был не совсем прав. Та же БЭСМ-6 в принципе могла бы изобразить что-то подобное - если ее, естественно, соответствующим образом доработать. Но зачем? Четыре тысячи четвертый процессор в Зеленограде содрали и приступили к мелкосерийному выпуску, на очереди другие, уже восьмибитные. В общем, пригодные для использования в космосе компьютеры у нас скоро будут свои. Примерно так я и сказал Юрию и добавил:
- Мне нужно лететь именно для того, чтобы смонтировать на орбитальной станции вычислительную машину, аналогичную этой.
Тут я, конечно, основательно загнул. Во-первых, насчет аналогичности. Самое отдаленное подобие сделать бы, и то хлеб. А во-вторых, имелась еще одна задача, выполнить которую мог только я или Саша Фроловский. Доставить на орбиту образцы электроники из двадцать первого века, предназначенные для марсианской программы, и посмотреть, как они поведут себя в космосе.
Однако Гагарин в моих способностях не сомневался, в чем меня немедленно заверил. И уточнил:
- А кто такой Фроловский?
- Талантливейший электронщик, без него монтаж и наладка на орбите окажутся сильно затруднены, если вообще возможны. Мы с Ефремовым, конечно, постараемся и ему улучшить здоровье, но вообще-то идеалом станет ситуация, когда засунуть в «Союз» и отправить на орбиту можно будет любого более или менее здорового человека, и он это переживет. Наверное, когда-то в не очень отдаленном будущем справку на космонавта можно будет получать в поликлинике, как сейчас для водительских прав.
Глава 21
В «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова есть эпизод про двигатель слесаря Полесова, очень похожий на настоящий, но не работающий. Однако ученики сто восьмой школы и нескольких соседних, в свободное от учебы время работающие в центре НТТМ, все сделали наоборот. Их «Мальчик» был не очень похож на своих собратьев из «Мечты» и вообще назывался «Комсомольцем», но зато нормально работал. Разумеется, в пределах технического задания, то есть никакого интеллекта он вообще не имел и мог только тупо выполнять наборы по шестнадцать команд максимум. Но зато вся его начинка была местной, без примеси артефактов из будущего. Это устройство предназначалось для тренировки операторов настоящих луноходов и марсоходов, вот только с названием поначалу вышла небольшая неувязка.
Когда я в первый раз смотрел эскизный проект, то не сразу обратил внимание на название. А оно было интересным - «Косомолец». Какая прелесть, подумалось мне. Наверное, это будет механизм, предназначенный для того, чтобы косо молиться космическим богам.
Правда, в последующих редакциях документа пропущенную букву вставили, а мне еще пришлось защищать девочку, оформлявшую тот документ. Ее вообще хотели выгнать из Центра, но я заявил, что в таком случае вот прямо сейчас проведу диктант. И всякий, допустивший в нем хоть одну ошибку, тоже немедленно покинет Центр. Все-таки знания лишними не бывают, подумал тогда я. Как вовремя мне вспомнилось «Пусть тот, кто сам без греха, первым бросит в нее камень».
Вера, обкатывая «Комсомольца», заметила:
- Я бы его назвала «Октябренком» или скорее «Октябренышем». Даже по сравнению с «Пионером» он глупый, неловкий и абсолютно неумелый.
- Если бы его делали в «Мечте», я бы не возражал, но детей расхолаживать не нужно. Со временем и у них, глядишь, начнет получаться не хуже, чем у нас.
Чуть позже я с некоторым сожалением вспомнил еще одно изречение, теперь уже Джонатана Свифта - «На свете нет ничего более постоянного, чем временное». Сожаление же было связано с тем, что название «Общественный консультативный совет при ЦК КПСС» слова «временный» не содержало, и, значит, этот орган мог исчезнуть, выполнив свою функцию, состоящую в генерации предложений по поводу новой программы партии. А мне этого не хотелось.
Председателем упомянутого совета стал Ефремов. Сам он сразу назвал себя
«зицпредседателем» и предложил товарищам не стесняться в отстаивании самых сомнительных идей.
- Отвечать все равно буду я, - уточнил Иван Антонович.
- А мы с тобой, Витя, в случае чего поможем, как сможем, - мысленно добавил Антонов. Естественно, я, то есть Скворцов, тоже вошел в этот совет. А вообще он состоял из четырнадцати человек, шестеро из которых были довольно известными. Аркадий Стругацкий, директор института химфизики Семенов, артист Вячеслав Тихонов, введенный в совет по личному пожеланию Брежнева, посмотревшего на планшете «Семнадцать мгновений», и, по протекции Косыгина, его зять Джермен Гвишиани. Ну и мы с Ефремовым. Из оставшихся восьмерых я знал только бывшего своего завлаба. Вообще-то уболтать его было не так просто, но мне это удалось.
Я, кстати, спросил у Алексея Николаевича, читал ли он, какую роль в перестройке и последующих событиях сыграл его зять.
- Разумеется, - усмехнулся Косыгин. - Но вам там нужен будет если не адвокат дьявола, то хотя бы человек-индикатор. Мол, если Джермен поддержит какое-то предложение, то не стоит ли задуматься, кому оно в конце концов окажется выгодным? Кроме того, хоть он этого пока не понимает, работа в вашем совете приведет к тому, что его забаллотируют при попытке избрания в членкоры.
- Одно или максимум два ваших слова привели бы такому же результату.
- Во-первых, не факт. А во-вторых, я не хочу их произносить, равно как и ссориться с дочерью.
М-да, подумалось мне. Совет еще не начал работу, а интриги вокруг него уже вовсю развернулись. Впрочем, а чего же я хотел?
Работа совета началась с того, что Ефремов на первом же заседании предложил зафиксировать, что предыдущая программа в обозначенные сроки хоть сколько-нибудь реально выполнена быть не может. Разумеется, слова «потому что ее написали под диктовку придурка Никиты» в итоговый документ войти не могли, поэтому Иван Антонович просто упомянул о волюнтаризме. И предложил записать, что ближайшей целью партии должно стать построение социализма, который он назвал «развитым».
- Вообще-то слово «настоящий» лучше отражает желаемое, но по определенным причинам оно не очень подходит.
- Правильно! - поддержал председателя Гвишиани.
Я тут же вспомнил, что говорил Косыгин, да и от «развитого социализма» нас Антоновым давно тошнило, так что пришлось взять слово.
- С моей точки зрения, термин не самый удачный. Если развитой социализм только предстоит построить, то, значит, у нас его пока нет. То есть имеющийся социализм не развитый, или даже недоразвитый. Именно такой вывод народ и сделает. Поэтому я предлагаю назвать этот гипотетический социализм «креативным». То, что пока он у нас не креативный, никого не взволнует, все равно значения этого слова почти никто не знает.
- А вы знаете? - не удержался косыгинский зять.
- Да какая разница? Даже если не знаю, то термин-то от этого хуже не становится. Он подразумевает нечто созидательное. И, кстати, вспомним общеизвестную формулу коммунизма. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Если иметь в виду материальные потребности, то коммунизм неосуществим. Козлы будут рождаться всегда, и каждого всем желаемым никогда не обеспечить, им все равно будет мало. Но если под потребностями понимать естественное желание человека творить и совершенствоваться, то все уже не так безнадежно. У козлов таких потребностей все равно нет, и, значит, они пролетают мимо.
- Ага, а живут при коммунизме пускай в коммуналках, чай, не баре, - встрял Антонов.
- Ну я-то там сколько жил, и неплохо. Не было поводов жаловаться. И вообще, ты слушай, там Аркадий что-то хочет сказать.
- Слово «креатив» имеет латинские корни, но многие посчитают его английским, в этот язык оно пришло куда раньше, чем в русский, - уточнил Стругацкий. - И почему бы нам не назвать кошку кошкой? То есть настоящий социализм - настоящим социализмом. То, что пока он не совсем настоящий, народ и так понимает независимо от наших слов. А слово «креативный» можно будет вводить в обиход постепенно, чтобы потом, со временем, использовать его в определении первой фазы коммунизма.
- Ставлю предложение товарища Стругацкого на голосование, - Ефремов прекратил прения, которым оставалось совсем немного до препирательств. - Так, девять голосов за, четыре против, один воздержался (это был Гвишиани). Принято. Переходим к следующему пункту. Слово для доклада о возможных препятствиях на пути к настоящему социализму предоставляется товарищу Скворцову.
С заседания совета я поехал в Институт медико-биологических проблем, а на самом деле - космической медицины. Там я проходил медкомиссию, причем, как и было обещано
Гагарину, регулярно удивляя врачей до полного охренения. Особенно их потрясло полнейшее отсутствие остаточных явлений после самого интенсивного вращения в любых плоскостях. А чего же они хотели, если вертелся Антонов, а тесты на ориентацию и координацию движений потом проходил я? Похоже, людям очень хотелось заполучить меня в качестве подопытного кролика, ведь материалов могло хватить не на одну диссертацию, но я эти поползновения пресек сразу, заявив, что наверху подобного не поймут.
Кстати, там же мы с Антоновым узнали, что у него зрение стопроцентное, а у меня - сто восемьдесят процентов на свету, двести с лишним в полутьме.
- Странно, глаза-то вроде одни и те же, - поначалу не понял ситуации духовный брат.
- Зато системы дешифровки изображения разные. Получается, ты просто не полностью используешь потенциал моего зрения. Ну типа обрабатываешь не все пиксели, а через один, а в сумраке - и вовсе через два.
- Похоже на то, - слегка расстроенно согласился Антонов. - Тогда, как будешь в двадцать первом веке, давай сходим в «Оптику» на другой стороне Профсоюзной, проверимся? Мне любопытно, как там будет.
Самое интересное, то и там получилось почти то же самое, разве что результаты Скворцова все же были немного скромнее, чем в шестьдесят девятом году.
- То есть с глазами у меня все в порядке, я ими просто не умею пользоваться, - резюмировал Антонов. - Ты как думаешь - сможешь меня научить?
- Откуда мне знать-то? Но попробовать, конечно, надо.
- Ну и как твое здоровье? - спросила Вера, когда довольно поздно вечером я наконец вернулся домой. Она знала о моей медкомиссии, а вот про консультативный совет я ей пока не говорил. - Врачи еще не совсем замучили?
- Пытались, но у них не вышло, это не так просто - замучить Витю Скворцова. Кормить меня будут?
- Обязательно. И напоминаю, что Танюшке уже скоро год.
- Ну, во-первых, только через месяц. А во-вторых, ей что-то надо подарить?
- Обязательно. И мне, и ей. Братика. Можно, конечно, и сестренку, но братик все же будет лучше. Знаешь, как я жалела, что у меня нет и не будет ни братьев, ни сестер? Но у мамы после меня никого уже не могло быть. И тебя я сначала воспринимала как старшего брата, полюбила уже потом.
- Так ведь сейчас если даже и получится брат, то только младший.
- Ничего, Танюше и такой сойдет. Сейчас я быстро разогрею котлеты, поешь, и пошли.
- Слушай, а давай я их холодными съем? Тогда нам останется больше времени, все-таки сделать братика - это не так просто. С первого захода может не получиться.
- Ну вот еще, сегодня котлеты холодные, завтра вообще всухомятку питаться начнешь, а там и до упадка сил недалеко. Они минут за пять согреются, а ты пока начинай меня потихоньку целовать.
- Думаешь, я потом смогу оторваться?
- Еще как сможешь, знаешь, как они пахнут вкусно? У тебя сразу слюнки потекут, а в таком виде целовать меня будет уже неудобно.
Как я уже упоминал, сразу после назначения Демичева главным идеологом была пересмотрена установка о том, что при социализме никаких бедствий, аварий и особенно катастроф быть не может.
- Вранья попусту быть не должно! - так заявил Леонид Ильич.
С чьей подачи он так заговорил - ну, об этом мне помешает сказать врожденная скромность.
- Разумеется, - продолжил Леня, а Демичев ему почтительно внимал, - я не призываю выбалтывать государственные тайны. Но обо всем, что ими не является, наш советский народ имеет право знать. Попытки замалчивания ничего не дадут, американцы все равно узнают, а приемники есть у всех. И даже в Москве полностью заглушить вражеские голоса не получается, а уж в глубинке и подавно, слушай сколько хочешь. И как следствие - падение авторитета руководства в глазах народа. В общем, партия теперь считает именно так.
Поэтому о планируемом запуске первой долговременной орбитальной станции «Салют», созданной на базе недоделанного «Алмаза» с применением некоторых узлов «Союза», было сообщено заранее. Потом срок сдвинули на неделю, но это все равно не помогло. Отделение первой ступени ракеты-носителя прошло нештатно, но система спасения самой станции сработала, и она опустилась с минимальными повреждениями, что было - и, между прочим, вполне оправданно - подано как серьезное достижение советской космический техники. Мол, для нас главное безопасность полетов. И если бы на месте станции был «Союз» с космонавтами, она были бы спасены точно так же. По телевизору даже показали видеозапись неудачного старта - правда, момент самой аварии там почти не просматривался, она все-таки произошла на приличной высоте.