Запись происходила 3 и 4 июля. Те люди, которые были в командировках, подъезжали и тоже записывались. 4-го вечером в районный комитет партии были представлены почти из всех организаций списки записавшихся в народное ополчение. Записалось всего по району 8 тыс. человек. В ряде организаций получилось такое положение, что не с кем было работать, и в процессе самой записи для обеспечения работы нам пришлось отсеять полторы тысячи человек. Записалось очень большое количество женщин, но их мы брали только в медико-санитарную службу и то незначительное количество».
Действительно брали не всех, Александр Верт это также отмечает: «В эти первые дни июля десятки тысяч людей, в том числе много пожилых, являлись добровольно на сборные пункты (один такой пункт помещался в Хохловском переулке, напротив дома, где я жил) с узелками или чемоданами. Там добровольцев сортировали – причем некоторых отвергали – и направляли в учебные лагеря».
Здания визуально разбивались на несколько более мелких, что должно было сбить с толку штурмана самолета люфтваффе
Последние маршруты московского ополчения остались в памяти их жен, детей, а теперь уже и внуков, и правнуков, многие из которых проходят ими в первых числах июля.
«Колонна вздрогнула, сделала первый шаг и поротно покидала школьный, когда-то веселый, двор. Это было с седьмого на восьмое июля 1941 года. По пологой улице спустились вниз, свернули вправо, потопали по Электрозаводской, мимо своего завода. Он темный, но шумит… Миновали деревянный шаткий мост через реку Яузу и взяли направление к Сокольникам мимо Матросских казарм. По серой в ночи булыжной мостовой темной лентой растянулась колонна батальона. Поблескивают штыки, идут ополченцы. Кто с рюкзаком или просто с мешочком, а кто и с пустыми руками. На ногах сапоги – кожаные или брезентовые, но большинство в ботинках, идут и в тапочках…», – написал в своей книге «Испил судьбу до капли…» Вадим Николаевич Шимкевич, один из немногих выживших ополченцев 2-й ДНО Сталинского района.
Ополченцы выходили из Москвы в западном направлении, к Волоколамску, Можайску и Малоярославцу. Дошли не сразу, останавливались для получения обмундирования и начальной военной подготовки недалеко от Москвы, например, в районе Клина. Уже на этом этапе стали выявляться многочисленные проблемы со здоровьем и общей неготовностью ополченцев к военной жизни. Многие стерли себе ноги, кто-то изнывал от неподъемных вещмешков, в которых были взятые из дома книги.
Абрам Евсеевич Гордон, бывший студент МГПИ, вступивший в ополчение Фрунзенского района, так описывал исход из Москвы: «8 или 9 июля 1941 г. наша дивизия выступила из Москвы на фронт по Старокалужскому шоссе (вымощенному тогда булыжником). Зрелище было впечатляющим: топот, гул голосов, грохот от артиллерийских орудий старого образца (в основном гаубиц из арсеналов времен Гражданской войны) на железном ходу и конной тяге, тучи пыли над колоннами ополченцев. В одном строю шли рабочие и служащие заводов "Каучук" и "Электросила", фабрик им. Свердлова, им. Тельмана, "Красная роза" и др., преподаватели и студенты 1-го и 2-го медицинских институтов, МГПИ, Института тонкой химической технологии им. Ломоносова, нескольких техникумов. Возраст ополченцев колебался от 17 до 55 лет. Совсем невоенные люди шли защищать Москву. Шли в своей штатской одежде, со своими ложками и кружками. Думали об одном: как помочь нашей Красной Армии задержать, остановить врага, защитить столицу. Лица были суровыми и в то же время радостно-озабоченными. Ведь мы шли в неизвестность.
Первый большой привал был устроен в районе деревни Толстопальцево, примерно в 30–40 км от Москвы. Я, городской житель, никогда не ходивший пешком больше 8–10 км, как и многие другие ополченцы, едва дотянул до привала. Ступни ног были стерты до волдырей.
На привале нам выдали велосипеды и обмундирование – гимнастерки и пилотки темно-серого, почти черного цвета, такого же цвета брюки-бриджи, черные обмотки и ботинки. Поговаривали, что это обмундирование хранилось еще со времен царской армии и предназначалось тогда для рабочих подразделений. В такой форме мы выглядели необычно – совсем как итальянские чернорубашечники (как мы тогда их себе представляли). Вместо шинелей мы получили куртки цвета хаки типа бушлатов, в которых позже, когда мы пересели на лошадей, было удобно сидеть в седле. И в довершение всего наша рота получила польские винтовки без боеприпасов. А если добавить к этому, что позже нас пересадили с велосипедов на отощавших лошадей, можно представить, как комично мы выглядели».
8 августа Лора Беленкина записала в дневнике: «Утром отправились в Химки. С утра была прекрасная погода, потом всё небо затянула тонкая мутная пелена и пошел мелкий противный дождь. Ополченцы ушли на стрельбу, и мы ждали их до шести часов… В шесть бойцы пришли, но мы видели Билля только мимоходом – их сразу же повели на присягу. Оттуда они вернулись часов в восемь…».
Член Военного совета Московского Военного округа Константин Федорович Телегин так охарактеризовал эти события в своих воспоминаниях «Не отдали Москвы»: «Пока дивизии формировались в Москве, все шло будто нормально. Руководство предприятий и учреждений рассчитывало, что ополченцы будут проходить обучение и нести службу без отрыва от работы, как это было в далеком 1917/18 году с Красной гвардией, не подумали, кто уходит и как будет с выполнением планов и новых заданий по выпуску военной продукции. Но как только стало известно, что дивизии выводятся из Москвы, начались беспрерывные телефонные звонки, партийные комитеты и Военный совет осаждались просителями, требовавшими возвратить некоторых работников, так как их некем заменить. А командиры и комиссары дивизий слали рапорты о том, что часть ополченцев непригодна для походов и подлежит отчислению».
Часть ополченцев была отправлена обратно в Москву по здоровью или в распоряжение оборонных предприятий. Часть из них получила командирские должности согласно имевшимся у них воинским званиям. В писательской роте тоже произошли перестановки: «Всем ополченцам, имевшим офицерское звание по запасу, стали спешно подыскивать соответственные должности. Тут выяснилось, что маленький, подвижный, нервный Чачиков, воевавший прапорщиком еще в империалистическую, тоже имеет две шпалы. Не помню, куда его назначили, но из роты забрали. Перевели в штаб и Шалву Сослани, аттестованного, как и многие писатели накануне войны, в результате лагерного сбора».
Поиск ценных специалистов среди бойцов ДНО продолжался до самого последнего момента. Среди документов Резервного фронта есть сообщение о том, что в частях 6-й ДНО 33-й армии «имеется до 36 человек рядовых бойцов из числа научных работников железнодорожного транспорта». Начальник военных сообщений Резервного фронта генерал-майор Зеленцов считал целесообразным «направить их в железнодорожные части Резервного фронта, где они могут быть использованы по своим специальностям». К этой записке прилагается лист с фамилиями инженеров, доцентов, аспирантов, кандидатов технических наук – крайне нужных железнодорожных специалистов. К сожалению, их дальнейшую судьбу выяснить не удалось.