ступенькам, и когда она добежала ее воздушное, раскрашенное в стиле батика сиреневое
платье приподнялось из–за ветра от места, где было стянуто под грудью, и заструилось вниз
по ее ногам и лодыжкам. Когда ее нога опустилась на ступеньку, я заметил, что она была
босиком, спускаясь быстро вниз, в восторге от того, что увидела своего мальчика, и меня
сразили чувства, которые были этим вызваны.
Насколько должно быть была комфортной такая безусловная любовь. Понимать, что
вне зависимости от того, что ты сделал, или кем был, все, что тебе нужно, это вернуться
домой и тебя примут. Вне зависимости от того, какой ты.
Дилану так повезло, и это многое объясняло о мужчине, которого я все больше
узнавал с каждым проходящим днем. Причина, по которой он был так открыт, так свободен с
самим собой, и настолько невероятно добрый и преданный. Это все было здесь. Сердце
Дилана сейчас стояло здесь перед нами с теплотой в глазах и, как я знал, с искренним
счастьем из–за нас в своем сердце.
– Ааах! Я так рада, что вы здесь, – сказала Солнышко, когда спустилась с лестницы.
Она переводила между нами взгляд, и ее улыбка была настолько полна любви, что клянусь я
мог почувствовать, как она исходит от нее, когда Солнышко подошла к нам с распахнутыми
объятиями. Ее длинные, светлые волосы были распущены, за исключением двух косичек по
обе стороны головы, которые скреплялись на затылке, а ее загорелая кожа делала образ,
несомненно, сияющим.
Солнышко Прескот была именно такой, как я ее представлял, и когда она закончила
обнимать своего сына и шагнула ко мне, я не мог не вернуть ей ответную теплую улыбку.
– Геркулес, – произнесла она, прежде чем сцепить руки на моей талии, чтобы обнять
меня в знак приветствия. Когда я вернул ей этот жест, я посмотрел поверх ее головы на
Дилана, который подмигивал мне. И в тот момент, как она ослабила объятия и отступила
назад, к нам вышел высокий мужчина в измазанной грязью майке и поношенных, джинсовый
шортах с потрепанными краями, вытирая ладони об свои ноги. Он был в шлепках и
широкополой шляпе, под которой красовались его длинные, черные волосы, и
соответствующие Фрэнку Заппа усы, – все это подтверждало, что этот мужчина – Зигги
Прескот.
– Мой мальчик, – сказал он, когда подошел ближе и потянулся к Дилану, заключая его
в медвежьи объятия. Когда он похлопал его по спине, я заметил, как Дилан усилил свою
хватку вокруг этого мужчины, и понял, что он нуждался в этом так же сильно, как и они
сами. Эта семья была близка, что было нечто…новое для меня, и пускай Дилан уже взрослый
мужчина, эта инъекция семейной любви уже обладала успокаивающим эффектом, если то,
как он устроился в объятиях отца, было хоть каким–то признаком.
Когда Зигги отпустил его и обхватил Дилана по обе стороны шеи, он спросил:
– Ты в порядке? Ты же знаешь, что мы с Солнышко не смотрим телевизор и весь тот
мусор, но у нас есть ноутбук, который ты купил для нас, и после твоего звонка мы
посмотрели кое–что.
Мой желудок стянуло в узлы от этих слов, когда я подумал, что они могли затаить
что–то вроде обиды на меня за то, что втянул их сына во все это. Но когда Дилан кивнул и
посмотрел в мою сторону, чтобы сказать: «Мне плевать на все это. Эйс полностью стоит
того», мое сердце снова заколотилось. А когда оба, Зигги и Солнышко, последовали его
примеру, я почувствовал, как покраснели мои щеки.
– Ты только посмотри, – сказал Зигги, когда его взгляд опустился на меня, и все еще
обнимая Дилана за плечо, он сжал своего сына. – А я–то думал, ты говорил, что не по
симпатичным мальчикам.
– Симпатичным мальчикам? – повторил я. – Кажется, я ни разу такого не слышал.
Зигги притянул меня в объятия и рассмеялся, похлопывая по спине. Когда он
отклонился назад, его ладони перешли на мои плечи, и он произнес:
– Вот это да. У симпатичного мальчика симпатичные большие руки. Ты разводишь
сад?
Мои губы дрогнули от резкой смены разговора.
– Сад? Эм, нет, но я ходил на занятия по сельскому хозяйству в старших классах.
– Нужно было продолжить изучать, – сказал Зигги, его рука обхватила меня за плечо,
и затем он начал уводить нас прямо на задний двор. – Ты должен увидеть мой сад. Ты
можешь развести себе такой же. У меня растет ревень и цукини, грибы…
– Вы выращиваете грибы? – переспросил я, мои глаза расширились.
– Естественно, да. Какой сад без грибов, – затем он наклонился, будто собирался
сообщить мне тайну, и прошептал. – У нас могла бы расти настоящая «Мэри Джейн»2 здесь,
если бы у правительства не торчала огромная, старая палка из задницы. Я был всегда хорош в
стрижке кустов.
Я закашлялся, а затем оглянулся через плечо, чтобы узнать, куда запропал Дилан, но
он и Солнышко шли следом за нами, а на его лице играла улыбка. Вынуждая меня
задуматься, с каким «садоводством» он имел дело, когда жил со своими родителями.
***
2
Мэри Джейн – на жаргоне означает марихуана.
Эйс одарил меня взглядом «даже не смей меня бросать», когда Зигги уводил его, и я
в ответ ему улыбнулся. Создавалось такое ощущение, что мне доставляло удовольствие
наблюдать за Эйсом слишком не в своей тарелке сегодня.
Зигги показал на квадрат из четырех ровных грядок, заросших растениями.
– Вот здесь вот перец, или как я люблю его называть, «фрукт, который выжигает
волосы на моей заднице»
– Ох, Зигги, – произнесла Солнышко, прикрывая хихиканье.
Он ответил ей подмигиванием, а затем слегка толкнул Эйса локтем.
– Готов поспорить, ты не знал, что перец чили – фрукт, ага?
– Нет, сэр. Не знал, – ответил Эйс.
– Мхммм, большинство людей не знают этого. И не называй меня «сэр». Иначе мне
придется нашпиговать твою еду чили.
– Да, сэр, – ответил Эйс, и когда Зигги сощурился на него, он поправился. – В смысле,
Зигги.
– Так–то лучше. А вот здесь, – сказал Зигги, вручая Эйсу лопату и указывая на
небольшой участок, на котором видимо нужно было выкопать ямки. – Я собираюсь посадить
немного тыквы, и мне понадобится рабочая сила. Ты готов наладить связи со старичком,
Эйс?
Солнышка закинула руку в изгиб моего локтя и толкнула меня в бок бедром. Я
посмотрел на нее и заметил улыбку на ее лице, и понял, что это был ее способ выразить то,
насколько счастлива она была, что Зигги принял с такой симпатией Эйса.
Я был всегда очень скрытен в том, что касалось моей семейной жизни, даже с Дереком
и друзьями. И не потому, что я стыдился их, а больше потому, что они значили для меня все,
и я никому не позволял так или иначе выражать свое мнение о том, как я рос. Но наблюдая за
Эйсом, смеющимся вместе с Зигги, я утвердился, что это было правильное решение.
– Мечта… – обратилась задумчиво Солнышко, похлопывая меня ладонью по груди. –
Так хорошо, что ты дома, сынок.
Морщинки вокруг ее глаз углубились, пока она продолжала улыбаться мне, и я
склонился, чтобы оставить поцелуй на ее лбу.
– Хорошо быть дома.
– Да, я догадывалась, что ты нуждался в этом. Понимаю, что это замечательно куда–то
уезжать, но всегда важно возвращаться домой к своим корням. Чтобы пополниться тем, что
действительно важно.
Это мое Солнышко. Добрая и любящая. Никогда еще приветственная речь не была
такой значимой. До недавнего времени я не понимал, насколько действительно был
благодарен за то, как мне повезло, что одно выходило из другого. Но став свидетелем жизни
Эйса, и небольшого количества времени, что я там прожил, я никогда не осознавал,
насколько важен был мир. Как любовь и взаимопонимание, и чуть ли не желал, чтобы Зигги и
Солнышко могли сесть вместе с родителями Эйса и преподать им основные уроки.
– Как насчет прогулки со мной? – спросила она.
Когда я не сделал ни шага, чтобы последовать за ней, она потерла рукой мою грудь.
– Ой, не будь таким параноиком. Я просто хочу расспросить тебя о парочке вещей и
показать какую беседку Зигги наконец–то закончил строить для меня. Виноградные лозы
разрослись в этом году. Ты знаешь, что это означает?
– Много вина этим летом? – предположил я.
– Много вина.
Я бросил взгляд туда, где Эйс сейчас согнулся рядом с Зигги, внимательно слушая
раздаваемые указания, а затем повернулся к Солнышку.
– Ладно, пойдем. С радостью посмотрю на нее.
Пока мы брели по грязной дорожке, которая тянулась вдоль огороженного сада Зигги,
Солнышко становилась все подозрительно задумчивей, и я мог сказать по тому, как она
вцепилась в мою руку, о чем бы она ни собиралась поговорить, это висело тяжелым грузом
на ней. А это означало только одно – Бренда.
И я знал почему. Я активно избегал этого, после того утра в «Syn», когда моя и Эйса
жизни перевернулись с ног на задницу. Это был легкий способ. Удобный способ оттолкнуть
тему в сторону, которую мне неудобно было обсуждать, но и в то же время, я знал, что она
никуда не денется. И еще я знал, что должен однажды сесть с Эйсом, и как можно скорее, и
выложить ему несчастную историю о своем детстве, до того как он услышит это от кого–
нибудь другого. А по тому, как журналисты неуемно копались в каждом аспекте моей жизни,
не было ни одного сомнения, что этот разговор просто необходим в ближайшее время.
Когда мы дошли до конца дорожки, Солнышко остановила меня и посмотрела вниз на
мои лоферы. Я проследил за ее взглядом, и когда поднял глаза, она склонила голову в бок.
– Ты же понимаешь, что он воспримет это как оскорбление, если ты не снимешь их и
не ощутишь траву между пальцев.
Я усмехнулся, зная, что она права. Зигги очень гордился своим садом и обширным
простором травы, которая растянулась по площади всей земли до заднего двора, где жил
Леннон.
Я снял свои туфли, а затем шагнул вместе с ней на прохладный ковер травы. Боже,
мне так не хватало этого места. Было так легко увязнуть в суете города, увлечься всеми
благами жизни, где все были поглощены своими телефонами, компьютерами, соцсетями, и
кто чем еще. Но ничего из этого не было здесь. Здесь было спокойствие.
Солнышко повела нас по траве, к группке деревьев с правой стороны от нашей земли,
и пока она шла, она поглаживала ладонью мою руку.
– Мы очень рады, что ты привез Эйса домой, чтобы познакомиться с нами.
– Я тоже, – оглянулся на нее. – Он нуждался в этом, – а затем я поправил себя. – Мы
оба нуждались в этом.
Солнышко кивнула.
– Я даже не представляю, на что похожа его жизнь. Все это изучение. Двадцать–
четыре часа в сутки, семь дней в неделю.
– Это сплошное безумие. Он даже не может дойти до своей машины без какого–то
фотографа, который будет впихивать ему в лицо камеру или микрофон.
Солнышко остановилась и посмотрела на меня, и я сразу же понял, о чем она
волновалась. Это было написано на ее встревоженном лице. Это было самое лучшее в Зигги и
Солнышко – они никогда не скрывали ничего от своих детей. Они были открыты и честны во
всем, что думали и чувствовали, и это было желанное облегчение, учитывая, что
большинство людей ходили на носочках вокруг сложного дерьма.
– Ты…уверен, что для тебя это нормально? Быть с тем, чья жизнь находилась под
таким большим вниманием?
– Да, я говорил…
– Я помню, что ты говорил мне, Мечта, – сказала она, и морщинка исказила ее лоб. –
Но ты действительно задумывался об этом? Эйс – чудесный, дорогой. Мы не хотим сказать,
что это не так. Мы с Зигги просто хотим быть уверенными, что ты подумал обо…всем.
– Обо всем, например о Бренде?
Солнышко опустила глаза в пол.
– Ну, да. Эта… – она замолчала, а затем выдохнула перед тем, как впиться в меня
своим взглядом. – Эта та информация, над которой голодные стервятники будут пировать. Те
стервятники, которые уже копаются в твоем прошлом.
Я понимал, что она права. Когда Эйс уехал в тот день на ланч со своими родителями в
«The Vine», первым вопросом, который всплыл, был касаемо моего детства в приемной
семье, и я понимал, что это только вопрос времени, перед тем как они копнут глубже.
– Я знаю. Я хочу поговорить с ним об этом, пока мы здесь. Это одна из причин, по
которой я решил, что это лучшее место, куда нужно приехать. Чтобы он увидел, где я по–
настоящему вырос. Именно поэтому, я расскажу ему всю это фигню, что была раньше, здесь
и все не покажется таким плохим.
Черт возьми, кого я смешил? Не важно, что я сделаю или покажу Эйсу, ничего не
заменит шока, когда он услышит, что я ему расскажу.
– Ох, милый, – сказала Солнышко, прижимая мою руку к своему боку. – Ты же не
волнуешься из–за его реакции, да? Этот мужчина смотрит на тебя, будто ты прекраснее всех
на свете.
– Естественно, я волнуюсь. Не потому что не доверяю ему, а потому что не хочу,
чтобы он смотрел на меня иначе. Я не хочу, чтобы это «прекраснее всех» выражение куда–то
исчезло.
– Ты ничего не можешь изменить со своим прошлым, Мечта. Он примет тебя таким,
какой ты есть, или просто не достоин тебя.
– Я знаю это. Хорошо. Я расскажу ему.
– Хороший мальчик.
– И что насчет Бренды? Никаких больше звонков? Неожиданных визитов?
– Ни звука, и если она понимает, что хорошо для нее, то будет держаться подальше.
– Или Зигги закопает ее на заднем дворе?
Солнышко скорчила рожицу.
– Это один из вариантов. Но не волнуйся на ее счет
– Попытаюсь, – я провел рукой по своим волосам и шумно выдохнул, всматриваясь в
новую, отстроенную беседку, украшенную пышными, виноградными лозами,
перемежающимися пухлым, фиолетовым мускатным виноградом, который закручивался по
шпалере. – Она потрясающая, Солнышко. Мне нравится, что он посадил розовые кусты
вокруг нее.
– Все как мы любим, видишь? – она подошла к ним и указала на тот, что справа от
выхода и пошла по кругу. – «Джипси Сью» для Зигги, «Эйприл Мун» для меня, «Эрс Сонг»
для Леннона и «Нью Даун» для моей Мечты.
Проходя мимо кустов, я улыбался ей, а затем наклонился, чтобы каждую понюхать.
Это напомнило мне о первой встрече с Солнышком. Когда дама из службы защиты детей
припарковалась на их подъездной дорожке, она стояла на улице, занятая посадкой куста
«Нью Даун» к моему приезду, и когда она обняла меня, она пахла сладостью и землей, так
же, как и сейчас. А меня никогда не обнимали до того момента, и я даже понятия не имел, что
упускал. Как были важны и необходимы прикосновения другого человека. Я почувствовал
это в первый же день с Зигги и Солнышком, и только один человек, который так же влиял на
меня, в данный момент садил тыкву на заднем дворе моих родителей.
– Я люблю тебя, мам.
Голова Солнышка дернулась вверх, и когда она выпрямилась, ее глаза слегка
заблестели.
– Я тоже люблю тебя, малыш.
Затем я обнял ее за плечи, а она меня за талию, и я оставался так, заполняясь
спокойствием женщины, которая вырастила меня – единственная женщина, которая имела
для меня значение.
Когда громкий возглас послышался позади дома, Солнышко подняла на меня глаза.
– Нам лучше вернуться. Похоже, Леннон обнаружил твоего мальчика.
Глава 16.
__________________
Признания у костра.
– Ладненько, Геркулес, ты следующий. Две лжи и одна правда. Посмотрим, насколько
ты на самом деле хороший актер.
Я ухмыльнулся Зигги с другой стороны костра и растер ладони об свои шорты.
– Никакого давления или чего–то подобного.