– Сестра там? – спросил, остановившись, тот, что бежал первым.
– Там, – кивнул Джеронимо. – Одного разоружила, трое держат ее на прицеле, еще один, самый опасный, чистит картошку.
– Ясно! – Солдат дернул затвор автомата.
Кто-то сунул в руки Джеронимо шарманку, кто-то другой бросил мне рюкзак.
– Уходите, – велел главный и стукнул кулаком по двери. – Эй, Эдмундо! Я вхожу, и со мной – десять стволов! Пока открываю, успей сорок раз обдумать свои действия.
Джеронимо повесил на шею свое устройство и схватил меня за руку.
– Идем, – прошептал он, на бегу доставая смартфон. – Вот этот!
– Кто "этот"? – Мы остановились под крылом белоснежного авиалайнера. – Ты соображаешь, как это будет выглядеть? Будто твоя сестра помогла нам бежать. Тебе ее совсем не жалко?
– Вероника уже мертва, – пробормотал Джеронимо, сосредоточенно колдуя над экраном смартфона. – И мне ее безумно жалко. Но лучшее, что я могу для нее сделать – идти вперед.
Я прислушался. Со стороны каморки доносились только голоса – злые, резкие, – но не выстрелы. Должно быть, Джеронимо имел в виду что-то другое.
– А, вот, нашел!
Послышалось приятное гудение. Я поднял голову и увидел, как из открывшегося люка спускается, будто образуясь из воздуха, ступенька за ступенькой, трап.
– Теперь ваш выход, сеньор Риверос, – улыбнулся мне Джеронимо.
В салоне и в кабине пахло горелой проводкой и свежесваренным кофе – очевидно, не настоящим, а ароматизаторами. Я сел в кресло первого пилота и запустил электронику. Джеронимо, пристегнув ремень в кресле рядом, тут же принялся что-то настраивать в смартфоне.
– Запускай пока, – сказал он. – Я попробую открыть ворота. У них тридцать пять различных кодов, их гоняют в случайном режиме месяц, потом меняют весь набор. Надо перебрать…
Я его не слушал. Передо мной тысячью огней горела приборная панель. Я потыкал одну из кнопок, но без особого результата.
– Трап только дистанционно убирается?
– Черт, да! – воскликнул Джеронимо. – Проклятие, надо выйти из интерфейса… Ага, вот, сейчас.
Я почувствовал какими-то рудиментами дара Риверосов, как поднимается трап, закрывается люк. На панели зажглась еще одна лампочка, показывая, что самолет загерметизирован.
Я запустил двигатель и с сомнением покосился на Джеронимо.
– Твоя сестра и все те ребята без респираторов. Откроешь ворота – произойдет декомпрессия. В момент вылета в ангаре не должно быть людей.
– Так, – буркнул Джеронимо, пока его пальцы с невероятной быстротой сновали над экраном. – К чему ты клонишь?
– Они все могут погибнуть, – пояснил я. – Открытие-закрытие ворот – не меньше пяти минут, плюс выезд. А если что-нибудь заклинит?
– Заклинит, – поморщился Джеронимо, убирая гаджет в карман. – Ни один код не подходит, или я что-то перепутал. Давай так, ворота не слишком толстые.
– Прикалываешься? – покосился я на него.
– Что? Я изучал сопромат. Вынесешь ворота, почти не погнув, самолет не пострадает. Собственно, с тем расчетом они и строились.
Джеронимо смотрел куда угодно, только не на меня. Сквозь стекло проникал голубой неоновый свет, от панели исходило темно-красное сияние, и в этом смешении мне казалось, Джеронимо мертвенно-бледен.
– Ты меня не слышал? Твоя сестра там. Она может не успеть добежать до кислородного баллона или герметичного помещения. А еще температура…
– Она тебе руку вывихнула – забыл? – чуть ли не взвизгнул Джеронимо. – Или тебя это и останавливает?
Он взялся за рычаг и плавно повел его вверх, наращивая обороты. Кабину затрясло.
– Чтобы разблокировать колеса… – начал Джеронимо.
– Я знаю, как разблокировать колеса.
– Тогда в чем дело?
– В твоей сестре.
– Она тебе так сильно понравилась? Может, выйдешь и проживешь с ней остаток жизни?
– Кажется, она как раз что-то такое хочет предложить.
Джеронимо, наконец, повернулся ко мне, раскрыл рот, да так и замер, увидев пистолет, приставленный к моему затылку. К пистолету крепилась рука, плавно переходящая, собственно, в Веронику, за спиной которой висел трофейный автомат. Я начал со скошенных глаз, потом стал медленно поворачивать голову и, ободренный отсутствием своих мозгов на штурвале, улыбнулся:
– Приветствую, сеньорита! А мы как раз о вас говорили.
– Я слышала, – прозвучал ответ.
Ствол теперь упирался мне в висок и казался частью некой стальной конструкции: неподвижный, жесткий. Этой стальной конструкцией была сама Вероника, только вот глаза ее отчего-то потускнели.
– Не вздумай сопротивляться, – тихо сказал Джеронимо. – Она убивать научилась раньше, чем ходить.
Эта мысль меня пленила. Всегда приятнее довериться профессионалу, чем в кромешной тьме с вывихнутой рукой карабкаться на виселицу, чтобы закрепить веревку. Я бы, наверное, дернулся, попытался вскочить, или сделал бы вид, что хочу отобрать пистолет, но тут заговорила Вероника. И я не смог пошевелиться, услышав невыразимое отчаяние в ее голосе:
– Вот, значит, как? – Задрожал и опустился пистолет. – О нем ты беспокоишься, а мне хладнокровно приговор подписал. После всего… всего-всего?
Я посмотрел на поникшего Джеронимо, чувствуя, что полностью разделяю чувства Вероники. Не очень-то хотелось пускаться в путь с человеком, который так легко жертвует сестрой.
– Ты все равно завтра умрешь, – прошептал он. – Какая разница?
– Да с чего ты взял, что умру? – закричала Вероника. – Джеронимо, тебе нужно было всего лишь спокойно посидеть несколько дней, а потом…
Вспышка озарения – такая яркая, что смолчать не получилось:
– Постой! Так ты завтра проходишь церемонию облучения? Станешь новым Фантомом? – Я чуть подумал и уточнил: – Фантомессой?
Ствол едва не пробил мне дыру в голове без всякой пули.
– Ну ни черта себе – говорящая куча дерьма! – рявкнула Вероника. – А что ты еще умеешь?
– Могу составить компанию в шахматы. Если верить приложению на планшете, я близок к первому разряду.
– У меня первый, – вздохнул Джеронимо. – Скучная игра. Совершенно нет авиации. Как и в жизни.
Он отстегнул ремень и поднялся.
– Бог дает людям крылья, а они рубят их и предпочитают ползать. Ладно, Вероника, ты победила. Мои крылья у тебя в кармане, и я поползу вместе с тобой. Кнопка разгерметизации слева от тебя. Нажми, и мы выйдем.
Ствол опять исчез. Я одновременно с Вероникой посмотрел на стену. Большая красная кнопка с надписью «Разгерметизация».
Тревожный звоночек у меня в голове превратился в гул набата, когда Джеронимо вцепился в спинку своего кресла и чуть согнул ноги в коленях.
– Все будет хорошо, Джеронимо, – тихо сказала Вероника. – Я обещаю.
Кулак, сжимающий рукоять пистолета, ударил по кнопке. Самолет прянул вперед. Меня вдавило в спинку, Джеронимо вытянуло параллельно полу, Вероника с визгом вылетела из кабины. Я зажмурился, ожидая выстрела, но вместо этого услышал грохот и почувствовал толчок – мы вышибли ворота.
Глава 4
– Свобода! – привел меня в чувства дикий вопль. – Свобода! Свобода! Viva la libertad!* (*Да здравствует свобода! (исп.))
Я открыл глаза. Джеронимо уже забрался в кресло. Как же быстро у него меняется настроение, уму непостижимо. Глаза горят, самого аж трясет.
– Разгерметизация? – проворчал я, хватаясь за штурвал.
Редкие снежинки размазывались по стеклу. Я включил прожекторы и с облегчением увидел, что полоса уходит далеко, а не заканчивается бетонным забором через пару метров. Настроил закрылки и почувствовал, как колеса теряют контакт с землей.
– Я предвидел сложности, – сказал Джеронимо. – Черт побери, Николас! Получилось!
– Сбегай в хвост, поделись восторгом с Вероникой. Заодно намекни, что всадить мне пулю в башку сейчас – не самая лучшая затея.
Момент, когда взлетная полоса исчезает из виду, нельзя передать словами. Как будто заканчивается одна жизнь и начинается другая, та, в которой все зависит лишь от тебя и машины, а то, что на земле, теряет какой-либо смысл.
Судя по тому, как рвануло самолет при разблокировке, мощность двигателей существенно отличалась от полагающейся. Я воспользовался этим преимуществом и, потянув штурвал на себя, заставил машину резко набирать высоту. Не то чтобы я куда-то торопился, просто мной овладела паскудная жажда отмщения. Представил, как где-то там барахтается Вероника, если, конечно, еще жива. Вот тебе, дорогая, за руку, за «подружку», и за «детей», и за «кучу дерьма».
Хотя уши закладывало от разницы давлений, я расслышал яростный писк и коварно улыбнулся холодной черноте перед собой.
Высотомер начал волноваться, и я нехотя положил самолет на курс, сверившись с электронным и обычным компасами. Посмотрел на Джеронимо. Парень задыхался. Его глаза, казалось, излучали свет.
– Божественно! – простонал он. – Я в самолете! Я…
Он наклонился, вынул из-под сиденья бумажный мешок и сунул туда голову. Я деликатно отвернулся, притворяясь, что не слышу, как его выворачивает. Мой взгляд упал на стекло как раз вовремя, чтобы увидеть отражение спешащей в кабину фигурки.
– У тебя секунда на то, чтобы развернуть самолет! – Капли слюны попали мне на щеку, холодный ствол пистолета уперся в висок.
– Ты про «бочку»? – поинтересовался я. – Слушаю и повинуюсь. Джеронимо, закрой пакет.
Услышав шуршание, я сделал рассчитанное движение штурвалом, и гироскоп задребезжал, сходя с ума от ужаса. Взвыл в полном восторге Джеронимо. Взвизгнула, падая на потолок, Вероника. Может, впервые за всю историю пассажирских перевозок реактивный авиалайнер летел кверху брюхом.
– Супер! – закричал Джеронимо. – Теперь я могу блевать вниз головой!
Он немедленно приступил к исполнению мечты, а я задрал голову и как раз вовремя, чтобы увидеть: неугомонная девчонка встает и поднимает пистолет. Стоп-стоп-стоп! Хватит тыкать в меня всякой дрянью. Прояви-ка уважение к остаткам дома Риверосов!
Я вильнул штурвалом, и самолет в унисон качнул крыльями. Вероника снова упала, и на этот раз – о, чудо! – выронила пистолет. Я обернулся через плечо и увидел в салоне первого класса раскрытые полки багажного отделения.
– Любишь пинбол? – спросил я Веронику. – Честное слово, только ради этой игры я устанавливал Windows XP!
Пистолет скользил по потолку, а я направлял его движениями штурвала. Подогнать к нужному месту труда не составляло, благо весь потолок в салоне представлял собой светящийся матовый плафон, на котором я прекрасно видел свой снаряд. А вот перебросить его через бортик – задача посерьезнее. Нужно встряхнуть поле, и я качнул штурвал относительно горизонтальной оси. На мгновение обзор мне закрыло матерящееся тело Вероники, которое не придумало ничего лучше, как взлететь (или, вернее, остаться на месте, когда нос самолета пошел вниз), и пришлось действовать вслепую. Я дернул штурвал вправо, Вероника влипла в стену, и я успел заметить черное пятнышко, четко угодившее в багажный отсек.
– Бинго! – крикнул Джеронимо, который, оказывается, следил за игрой. – А закрыть сумеешь?
– Ну что за вопрос?
Подняв/опустив голову, я встретился взглядом с Вероникой. Боль, усталость и отчаяние практически вытеснили из нее злость, это я понял сразу. Но понял также и то, что она не сдастся. Однако амазонка заслужила поблажку. Закроем глаза на то, что она снимает с плеча автомат…
Левой рукой я схватил ее за предплечье, а правой, игнорируя боль, врубил «реверс». Самолет рвануло. Вероника выпустила автомат – он ударился о стекло и улетел куда-то. Я запоздало сообразил, что мои кости могут не выдержать нагрузки, но передумывать было поздно – Вероника вцепилась в меня мертвой хваткой. Благо, в этот момент по всему салону захлопали крышки багажников, и я вернул двигатели в нормальный режим.
Не успел перевести дух, как на горло легло лезвие ножа.
– Поворачивай к дому! – Веронике пришлось кричать, чтобы пробиться сквозь истерический вопль Джеронимо:
– Николас, ты – супер! Можно я выйду за тебя замуж, когда вырасту?!
– Ну почему все не наоборот, а? – спросил я Веронику.
Ответить она не успела, потому что я потянул на себя штурвал, отменив понятия верха и низа… Лезвие исчезло, нож куда-то улетел, и я подумал, что сейчас даже представить не могу, куда ему приспичит вонзиться. Пылающей болью правой рукой я пустил самолет в «восьмерку», левой, будто воздушный шарик, держал над головой Веронику. Она вцепилась в меня обеими руками и непрестанно что-то кричала по-испански.
В какой-то момент она шлепнулась мне на колени. Я высвободил руку и прижал Веронику к себе, прежде чем приступить к заключительному аккорду – «штопору». Самолет ушел в стремительное пике.
Руки Вероники обвили мою шею, губы, почти касаясь ушной раковины, нежно шептали сквозь рев мотора:
– Сука, ты что делаешь? Говнюк, я тебя убью, если выживу! Перестань! Верни все как было!
– То есть, я уже не ребенок, да? – Мой взгляд не отрывался от акселерометра.
– Нет! – взвизгнула Вероника. – Ты – самая большая скотина из всех, что я знаю!
– Назовешь еще раз «подружкой» или «кучей дерьма»?
– Никогда!
Я пощекотал ей нервы еще несколько секунд, прежде чем выровнял самолет и позволил ему плавно набирать высоту.
– Вот видишь? – улыбнулся я сидящей у меня на коленях красотке. – Любой спор можно решить слова…
Твердый кулак врезался мне в нижнюю челюсть. Вероника спрыгнула на пол.
– Опять? – невнятно произнес я, трогая губу.
– Что «опять»? – прорычала Вероника. – Я тебя никак не называла!
– Это просто волшебство! – простонал сине-зеленый Джеронимо. – Пакет уже под завязку, во мне не осталось ни капли органики, но, клянусь, если вы сейчас поцелуетесь, я выворочу еще столько же исключительно от восторга!
Каким-то непостижимым образом он не пролил ни капли из основательно раздувшегося пакета и даже всю землю сохранил в горшочке.
– Вероника, – позвал он. – У меня руки трясутся. Ты не могла бы меня отстегнуть?
– Пока за штурвалом твоя… твой дружок – даже не мечтай, – отрезала Вероника.
– Тогда, пожалуйста, вынеси мешок. От него воняет.
Я ожидал пререканий и ругани, но эта семейка в очередной раз меня удивила. Вероника аккуратно взяла мешок и понесла куда-то на вытянутых руках. Я подавил желание тряхнуть самолет…
– Щелкни приемник, – попросил я Джеронимо. – Лампочка горит. Кажется, идет сигнал.
Джеронимо нажал зеленую кнопку под желтой лампочкой, и динамики, прокашлявшись помехами, заговорили мужским голосом:
– Есть контакт. Говорит база А-11. Вероника, я приношу извинения за все, что произошло сегодня. Хочу сказать, что понимаю и принимаю твой выбор. Мы замели следы, и у вас будет время уйти. Большего, боюсь, сделать не смогу. Buena fortuna* (*Удачи! (исп.)), малышка. Передаю микрофон, ребята хотят с тобой попрощаться.
– Это был Эдмундо? – вбежала в кабину Вероника. – Включи передатчик, я…
– Это Альберто! – подключился другой голос. – Когда ты выбила у меня автомат, я уж думал, все, finita. Думал, ты узнала, что это я написал то стихотворение. Ну, помнишь, которое ты еще смыла в унитаз. Ну так вот, облегчу душу: его написал я. И, как бы грустно ни было, сейчас я рад, что ты решила остаться собой. Buena fortuna, красотка!
Я с интересом покосился на Веронику и увидел, что она покраснела. Нашла на панели микрофон, сорвала его и закричала:
– Хватит нести ерунду, придурки! Вытащите нас отсюда!
– Привет, Вероника! – вступил третий жизнерадостный голос. – Пойти против дона Альтомирано – это нужно иметь стальные яйца размером с танк каждое. И у тебя они есть. Я всегда знал, что ты – больше мужик, чем этот задрот Альберто со своими стишками. Уходи и не возвращайся! Дружески пинаю тебя под зад.
– Да почему эта хрень не работает? – взвыла Вероника, тыча кнопку на микрофоне.
– А вот интересно, – раздался скрипучий от сарказма голос Джеронимо, – хоть кто-нибудь из твоих друзей скажет: «Вероника, что ты наделала, скорей возвращайся, не вздумай упустить шанс превратиться в непонятную фигню, приводящую в экстаз счетчики Гейгера»?