Левеллин согнулся. Кровь замедлилась, и она учуяла начало Великой работы, зависшей на краю возможности и вероятности, ее структура была спутанным хрусталем и раскаленным добела железом.
«Он питает его кровью, осторожно, Эмма!».
Если бы она не был так близко к Левеллину, она бы не увидела слабость, осторожно защищенную гнездом шипов.
«Не мешкай, — говорил он ей снова и снова, его ладонь была на ее бедре, теплая и безопасная, когда они делили постель. — Промедление в дуэли — поражение».
Она ударила в брешь с шипами, эфирная сила превратилась в сияющий острый меч, что согнулся, и она содрогнулась, ее Работа менялась, отвечая на форму его Работы. Момент был критическим, если она ошиблась, сила ее защиты будет рассеяна, и его атака уничтожит ее.
Но она не ошибалась.
Тело Левеллина сжалось, отлетело как тряпичная кукла, его Работа взорвалась под ним. Разбитые символы кружились, отплевывали искры разных оттенков, и весь дом содрогнулся до фундамента. Другой Главный обмяк и врезался в камин, голубой огонь ослепил чувствительные глаза Эммы, два его Щита упали на середине движения, он пожертвовал ими.
«А вот это плохо…».
Микал закричал, ярость была яркой медной нотой в сдавливающей горло тишине. Он бросился к ней, выхватив клинки. Эмма зря дернулась защищать себя.
Микал целился не в нее. Он прочитал угрозу Левеллина точнее, чем она, и отреагировал быстрее. Она застыла, ее ненужная защита искрилась, камень на горле нагревался, Эмма смотрела, как Микал пролетел мимо нее…
…и попал в бурю лезвий магии, черный от огня Левеллин поднялся из развалин камина. Эфирные клинки вспыхнули, и кровь вырвалась во второй раз, ее Щит упал.
— Придерживай его голову, — руки Эммы были в горячей крови. — Вот. И тут, — магия текла из ее пальцев. Ее серьги покачивались, заряд в длинных камнях изящно спускался по ее шее, мимо ключиц к рукам, пока она закрывала рану на животе Микала.
Веки Микала затрепетали. Эли держал его плечи, бледные щеки были в крови и других жидкостях. Эмме нельзя было отвлекаться. Она разглаживала плоть, символы вспыхивали алым, погружались в изорванное мясо, язык Исцеления слушался ее губ, произносящих слоги. Он была не из Белых, чья Дисциплина усиливала исцеление. Она была даже не из Серых, искателей равновесия. Нет. Дисциплина Эммы была Черной, первобытные силы были такими большими, что не думали о мелочах, типа разорванной кожи и мышц.
В этот миг ей было все равно. Исцеление сработает, она так решила. Непослушания не будет. Плоть соединилась, искра жизни ответила сильнее, чем она думала, и глаза Микала раскрылись, желтые радужки сияли огнем. Он закричал, протяжный бесформенный звук был схож с громом, она села на пятки. Кирпичная пыль сыпалась на ее лицо, Левеллин пробил стену, спеша убежать от нее.
«И он убежит», — мрачно подумала она. Но сперва то, что важнее. Она подняла голову и встретилась взглядом с Эли. Младший Щит был очень бледным и с большими глазами. По-детски, но она не могла дать ему задание.
— Он исцелится, — тяжело сказала она. — Слушай меня внимательно, Щит.
— Слышу, — ответил автоматически Эли. Он был хорошо обучен, но без воображения. Глаза Микала закрылись, он обмяк, в крови, но целый, в руках другого Щита. Тело Грейсона было разорвано, диван — перевернут и разбит на куски. Она не помнила, когда во время дуэли это произошло.
Не важно. Микал был жив, и этого хватало. Ее долг тяжело давил на плечи.
— Ему нужно во дворец Святого Джеймса. Скажи тому, кто на страже, что тебя послал Рейвен. Тебя отправят к определенному человеку. Скажи ему, что лорд Селвита жив, что он — предатель. Скажи «Динас Эмрюс». Опиши тому человеку все, что увидел, слово в слово, и Микал добавит свои наблюдения. Там и оставайся, охраняй того человека своей жизнью. Мои указания ясны, Щит?
— Да, — Эли сглотнул. Его одежда была в плохом состоянии, все они были в грязи, лица тоже были в пыли. — Прима, куда…
Он спрашивал ее.
— Тише. Я отправлюсь за лордом Селвита, — она замолчала, решив, что ему нужно было объяснить больше. Он только вступил в игру. — Эли, я хочу открыть врата своей Дисциплины. Микал путь будет здесь, пока он не исцелится достаточно для пути, — она сделала паузу длиннее, коснулась щеки Щита. Ее пальцы оставили кровавый след на пыли. — Я… не хочу, чтобы он это видел. И ты тоже, — добавила она запоздало и не дала себе продолжить.
«Если он не доберется до Святого Джеймса целым, если кто-то ранит его по пути, я тебя найду. То, что я сделаю с Левеллином, будет милосердием по сравнению с твоим страданием».
Но это было не совсем правильно. Она убрала руку и встала, прогоняя пыль и грязь с треском очищающих чар.
Следы разрушения усеивали стены, весь дом дрожал после дуэли. Участки стен были из стекла или гладкого железа, падали чернильные перья, нерациональность изменила обычные вещи. Влага капала с потолков, капли поднимались с пола в некоторых местах. Сила притяжения была побеспокоена, и нерациональность еще не скоро утечет отсюда к другим магам в округе.
Она прошла через стену, тряся головой, когда края дыры в кирпичах дрогнули. Они стали красной шелковой бахромой, что трепетала в тумане и без ветра, касалась ее щек и ладоней зловещими поцелуями.
Левеллин и его оставшиеся Щиты отправились в конюшни. Как канцлер, Грейсон имел право ездить с грифонами в карете по делам государства, пока он платил за их содержание.
И, конечно, с его Щитами лорд Селвита ускорит побег на этих существах.
«Я сильно его напугала».
Они замерли, чтобы сменить лошадей на грифонов. Куски лошадиной плоти усеивали загон, по носу ударили запахи отходов и медной крови. На полу были кусочки кости. У Грейсона была коллекция, но все механические лошади стали кусками костей, металла и мяса.
«Не важно, Эмма. Пора».
Она встала, сжимая кулаками изорванные юбки. Видение изломанного тела Микала встало перед ней, она с усилием отогнала его, проступил пот. Пыль стала липкой, и она боролась за власть над силой, растущей в ней.
Когда она совладала с собой, Эмма оглядела конюшню, словно видела впервые.
«Смерть здесь».
Очень хорошо. Она была из Эндора, и пора было напомнить Левеллину Гвинфуду об этом. Если он доберется до пункта назначения, приступит к следующему шагу, о котором она догадывалась, ее королева будет в опасности.
Эмме Бэннон, Главной, эта мысль не нравилась. Она вдохнула, отогнала все о себе, повернулась к запертой двери в глубине себя.
И ее Дисциплина… развернулась.
Эта магия была меньше, сила хранилась и обновлялась с каждым Приливом. Там была Дисциплина, освобождение силы не слушалось волшебника. Оно просто было, сила вылетала из ворот, вдруг открытых для нее, пока сила проводника не угасала. Когда врата закрывались, мир менялся.
И была опасность потерять себя.
Яростный цветок расцвел в ней, его шипы были в гниющей пыли, земля ощущалась во рту. Пятна проказы покрыли ее кожу, появился вкус костей и горечь пепла.
— Аула наат гиг, — прокричала она Язык, что был старее Исцеления, и заклинание обрело форму, вырвалось из нее. Магия поднималась, чистая и без оков.
Кости, мясо и металл на полу загона… подрагивали.
Глава тридцать первая
Погоня
Хорошо, что мисс Бэннон оставила им кошелек с деньгами. Цена за лошадей до Верхнего Хардреса была кошмарной. Людовико сказал об этом, и договориться было сложнее, чем Клэр ожидал, Людовику нравилось спорить больше, чем было вежливо. Неаполитанца назвали грязным цыганом, и он только подтвердил бранное слово, не вовремя ругаясь. Зигмунд, конечно, не помогал, баварца могли обмануть во всем, и это было без вмешательства убийцы. Клэр с большим терпением смог заключить сделку в вежливом разговоре.
И все же они помчались верхом на рассвете над утесами Довера, через полчаса они были за городом.
Дорогу окружало зеленое и серое, размываясь в пути, Клэр смотрел вперед, уравнения наполняли его ментальный котел до краев. Модель не давалась. Он не знал, что сделал Трокмортон, а были и другие влияния — он прочел монографию Родерика Смита про логические модели, но уравнения напоминали примеры Смита как ноготь шестеренку.
Туман пытался преследовать их, но через пять миль после Довера они вырвались на водянистый серый свет солнца. Мир просыпался, не шумя, даже птицы забыли поприветствовать рассвет.
Их вид был перекрыт зелеными изгородями по сторонам, Валентинелли сжимался в седле, словно хотел быть в другом месте. Зигмунд сжимал поводья и выглядел жалко. Клэр насладился бы собой, если бы не постоянная работа разума. Он был не ближе к нахождению ответа к модели уравнений, когда они забрались на холм и посмотрели на деревни Верхнего и Нижнего Хардреса. Поместье было в дальнем конце Нижнего, дым от углей и другого поднимался к серым тучам, погода вдали была ветреной.
Несмотря на недовольный вид, Валентинелли хорошо ехал верхом, его лошадь бежала так быстро, как было безопасно. Копыта ударяли в ровном ритме, порой его даже встряхивало, но неаполитанец считал это уместным. Время давило на Клэра, тикало, оно было ограниченным. Они прибудут к поместью, и время будет давить на них еще сильнее.
Они миновали потрепанную табличку «Хардрес, карьер», гордо указывающую на заросшую дорогу, которую недавно точно использовали, на что указывали примятые растения на полу. Клэр отметил это, тревога росла. Солнце не показывалось, воздух был тяжелым от свежего запаха дождя.
— Mentale, — неаполитанец оглянулся через плечо. — Что мы здесь найдем?
Было даже приятно отвлечься от уравнений. Доски в голове сменились лесом записей мелом.
— Больше мех, это точно, — ответил он, вяло переключаясь на новый вопрос. — Может, ментата, занятого новыми конденсаторами. Меня больше тревожит, что мы точно найдем нескольких людей, способных на жестокость. Мы не так далеко от Лондиния, и если пруссы прибыли в Довер, они могли прибыть и в другие места. Брайтон и Хардвитч, конечно.
«План потрясающий. Но им не нужно много — столько, сколько требуется для удержания замка и Уайтхолла, а еще оружейной у подножия Тауэра. Дальше будет зависеть от того, что они запланировали для Британии или Ее сосуда».
Мысль о гибели Британии или королевы Виктрис заставила его желудок сжаться. Это не мог быть его последний ужин, ведь этот ужин у мисс Бэннон был прекрасным.
«Если он был последним, он хотя бы был хорошим. И в хорошей компании».
— Хмм, — Валентинелли улыбнулся, белые зубы сверкнули на его темном лице. — Вот, что я скажу. Я убиваю наемников, а вы — другого mentale. Все просто.
— Я не могу убить его, пока не узнаю больше о плане.
Неаполитанец кивнул в сторону Зигмунда.
— Он пытать умеет?
Зиг ответил:
— Да, я буду пытать тех, кто разбил Спиннэ. Баэрбарт изобретет новые методы пытки!
— Вряд ли старик Зиг сможет, — Клэр подавил вздох. — Небеса, ментат в этом не так опасен, как наемник.
Валентинелли фыркнул, шедеврально проявляя отвращение.
— Человек чувствует боль, отвечает на вопросы. Особенно, когда просит Людо, mentale. Ладно, увидим, когда прибудем.
— Если перестанете говорить, как плохая копия куклы, синьор, мы будем легче ладить друг с другом, — на миг Клэр пожалел, что сказал это. Его раздражение достигло значительной отметки. Зиг и убийца не были логичными. Не как мисс Бэннон. Конечно, и она не была логичной, но…
«Погодите», — он уцепился в мысль, но не успел ее развить.
— Мне говорить языком королевы? — резкий тон образованного ученика. Он звучал недовольно, перестал склоняться над лошадью. — Если бы я не был связан кровавой клятвой, была бы у нас стычка.
— Я — ваш человек, синьор, — напряженно ответил Клэр. — Пока это чертово дело не окончено. Можете пока что не оскорблять меня, прошу, говоря как дурень? Я уважаю ваш ум, но не хочу тратить время, споря с вами, пока вы ведете себя так, словно вы играете, что этот ум.
Тишину нарушал лишь топот копыт. Клэр моргнул.
«Мне очень плохо от мысли, что мисс Бэннон в опасности. Это не логично, но… о, небеса, она волшебница! Ты становишься смешным, Арчибальд!».
Валентинелли, наконец, заговорил:
— Это привычка, сэр. Я хочу, чтобы все без исключения меня недооценивали. Так жить проще.
— Все? И мисс Бэннон?
— Наверное, только она этого не делает, — тихий культурный тон пугал. — И я ненавижу ее за это.
«Вот как».
— Ах, — что он мог ответить? — Я обрадовался бы этому.
— Мужчина не любит женщин, которых не может удивить, mentale.
«Многое в вас становится понятным».
— Ясно.
Валентинелли ускорил лошадь, и Клэр поспешил за ним. Зигмунд застонал, они были все ближе.
А Клэр все еще не разгадал модель уравнений.
— Там никого нет, — сообщил Зигмунд. Он был покрасневшим, потным, широкое лицо блестело.
Клэр зашипел на него, глядя на рушащееся поместье из укрытия разросшейся изгороди.
Это была плоская коробка в стиле шато с печальной глиняной крышей, сады разрослись, окна стали шире из-за того, что дерево разъели черви. Сорняки выбились среди камней дорожек, и все место источало ауру отчаяния, что он хотел согласиться с Зигом.
Но не согласился.
Валентинелли указал. Сорняки были раздавлены, по ним проехала тяжелая повозка. След указывал на три ступеньки, ведущие к пострадавшей от огня входной двери.
«Огонь был недавно. Химикат в основе, насколько я вижу. Это странно».
Неаполитанец склонил голову, глаза сияли.
Клэру вдруг стало холодно, он обрадовался, что они оставили лошадей в маленькой роще за разрушенными вратами поместья. Зелень, скрывавшая их, казалась тонкой ширмой.
Стало слышно скрежет металла, шорох искр. Поместье содрогалось, по камню бежали зигзаги трещин. Земля гудела, дрожа, словно огромный зверь, спящий в ее глубинах, переворачивался во сне.
Клэр тут же подумал о карьере каменоломни дальше по дороге.
«Да. Им не нужно сильно стараться, чтобы оставаться скрытыми. Конечно, там следы повозки. Здание под землей, почему я такое не учел?».
Поместье снова задрожало, оно рушилось. Передняя стена обвалилась с паром и дымом, с голубыми дугами электричества. Способности Клэра подавали данные, которым он не доверял. Он обдумывал их, и они становились неоспоримыми. Он не сходил с ума.
Огромный механический гомункул был встроен в дом.
Зигмунд недоверчиво рассмеялся, но этого не было слышно в грохоте.
— Спиннэ! — вопил он. — Мерзавцы! Schweine!
Меха поднималась из поместья, куски поместья сыпались, как дождь со спины утки. Клэр впитывал каждую деталь, которую мог видеть, пока у существа разворачивались ноги, безумный механический паук появлялся перед ним в свете солнца. Конечности стучали по одной за раз, цефалоторакс и его брюшко поднялись, сияя. Прусские конденсаторы мигали, ряды были упорядочены вдоль дна его тела, постоянный гул сотрясал зубы в голове Клэра. Он понемногу осознавал опасность, скрытую за огоньками. Стеклянные склянки в стали были с зеленой жидкостью на спине мехи, и в каждой плавали…
«Вот зачем им были головной и спинной мозг, — его конечности отказывались двигаться, мозг кипел. — Ментат из Измененной магии? Но как? Как это возможно?».
Земля не прекращала дрожать, и воображение Клэра рисовало ему другую меху в глубинах заброшенного карьера, золотые диски на их груди искрились, оживая, а рабочие, что построили их — а он вдруг стал почти уверен, что они были собраны существами как металлические пугала в глубинах Блэкверк, — прыгали с яростным механическим смехом, их глаза сияли безумным алым умом.
Если дракон мог управлять шумом и адским жаром Блэкверка, он мог легко заставить не спящих металлических миньонов строить во влажной тьме подземелья. Другая мысль сделала Клэра еще холоднее, может, в этом жутком искусства механизмов существ было несколько.
— Вниз! — завопил Людовико, толкая его к Зигмунду. Они рухнули кучек, шляпа Клэра пропала в переросшей изгороди. Пахло соком сломанных веток, озоном, нагретым машинным маслом, раскаленным металлом и каменной пылью.
Меха была огромной.
«Конечно, уравнения такие сложные. Это меняет все».