— Ваша леди подозревает, что их больше.
— Она не видела повода делиться со мной своими мыслями.
«Что же, это приятная игра».
— Мы ничего не найдем, если вы будете скрывать сведения.
— Или если вы продолжите дразнить меня.
Удивительная гипотеза была на поверхности. Клэр долго молчал, дымя трубкой. Копыта и колеса гремели по артериям города, вечная приглушенная песня Лондиния.
— Вы мне не доверяете.
Он пожал плечами.
— Вам ясно — или мисс Бэннон — что ментат, а то и не один, задействован в этом заговоре не как жертва, а как конспиратор.
Он снова пожал плечами.
«Что ж, вы еще умнее, чем я думал».
— Мы можем на миг предположить, что я — нет, ведь меня чуть не убили за последние сутки.
Медленный кивок.
«Уже хоть что-то».
— Премного благодарен, сэр. Итак. Начнем. Скажите мне, что случилось, с момента, как нашу дорогую волшебницу оторвали от обычной работы — в которой она доводила себя до истощения — и вызвали на сцену.
Микал долго смотрел на него. Мысли двигались за его взглядом, его лицо стало острее.
— Мою Приму вызвали в дом на Эльнор Кросс, она прибыла и нашла тело ментата и угасающие следы магии. Судмедэксмерт на месте размазал несколько следов, и моя Прима была в хорошем настроении…
— Нет, нет, — Клэр помахал трубкой. Сладкий дым парил, принимая угловатые силуэты, словно ощущал напряжение другого мужчины. Он был не таким темнокожим, как медные. Скорее всего, индус, но его скулы были… странными. — Сначала дом. Где он находится? Назовите адрес, количество комнат, а потом опишите, в какой комнате было тело. А потом назовите имя мага, и только тогда говорите о прибытии нашей Бэннон и всего, что было дальше.
Микал моргнул.
— Хотите Воспоминание?
«Как интересно».
— Воспоминание?
— Магу порой требуются глаза Щита. Есть два способа — Перчатка и Воспоминание. Мы обучены наблюдать и предлагать замеченное. Это Воспоминание.
Клэр решил, что он Перчатке спросит в следующий раз.
— Хорошо. Могу я расспросить вас в процессе, или мне приберечь вопросы на потом?
Мелкое движение.
— Приберегите их. Вы не знаете, как правильно задавать вопросы.
«И вы меня вряд ли научите этому, сэр», — Клэр выдохнул дым. Табак был хорошим, на миг он подумал, что туда добавили коку для обострения ощущений. Он отогнал мысль, ведь, если бы отвлекся, Микал мог передумать.
— Хорошо. Приступайте, когда будете готовы, сэр, и я обращу все внимание.
Томлинсон был обнаружен в тяжелом кресле, был в пиджаке без складок, не было видно следов насилия. Это выглядело как обычный инсульт, не странно для ментатов, которые могли расплавиться от скуки, но оживали от логических задач. Томлинсон был занят несколькими делами, что должны были отвлекать его достаточно.
Присутствовавший мастер-волшебник, Хью Девон, казался удивленным, когда мисс Эмма Бэннон появилась как представитель короны. Он был еще больше удивлен, когда она начала расспрашивать, зачем он размазал нежные эфирные следы, и в комнате слышалось ворчание: «Бормочет как дурак. Теперь мы не сможем раскрыть дело!».
Мистер Девон покраснел, и один из его Щитов, высокий светловолосый мужчина, выступил вперед. Микал только смотрел. Мисс Бэннон вскинула изящную бровь.
— Уходите, — одно слово перебило шипение волшебника, и воздух в гостиной стал ледяным.
Девон и его два Щита вышли из комнаты, как только они сделали это, Прима подошла к книжному шкафу и вытащила три папки из тех, что используют стряпчие и адвокаты. Она проверяла их, поглядывая на труп Томлинсона, и вдруг посмотрела на Щита с пристальным взглядом.
«Он без тапочек, Микал».
Она была права. На ногах ментата были потертые шерстяные носки.
«И я не могу даже допросить его тень. Дурак Девон запутал все так, что не исправишь. Идем, Микал. Мы должны осмотреть комнату, а потом отыскать канцлера. Тут что-то странное».
Мастерса убили на улице Пиксадон между 14 и 15 домами, но свидетелей не было. Там были зеваки, но никто не мог описать стрелявшего. В этой части города загадок было мало. Не было ясно, что Мастерс тут делал, и почему он выстрелил три раза — в сердце и дважды в череп. Его тень тоже нельзя было допросить, это мисс Бэннон сообщила Щиту.
«Очень интересно».
Смит был зарезан возле Ночного рынка перед Приливом. И снова зеваки, а не свидетели, когда мисс Бэннон прибыла, его тело было лишено эфирных следов, их размазали. Это мог сделать тот, кто подбирал тело, вряд ли кто-то еще трогал бы тело.
Волшебника, что следил за Смитом, некого мистера Ньюберри, не было видно. Мисс Бэннон приказала Микалу сторожить тело, а сама пропала в ближайшем переулке, вернулась пугающе бледной. Она не дала ему заглянуть туда самому, но он видел, как оттуда уносили тела, когда прибыла помощь.
Он не мог поклясться, что они были Щитами…
Дом Троксмортона еще горел, когда они прибыли. Мисс Бэннон подавила огонь с удивительной сложностью, магия, питавшая огонь, боролась с ней. Алая саламандра с раздвоенным язычком, раскаленным добела, бросилась на Приму Микала, и он убил существо. Пепел саламандры сиял голубым, доказывая, что ею управляли. Значит, замешана была огненная магия, и вся цепь событий принимала пугающий поворот. Труп Тормортона был разбит и обгорел, плоть свисала лентами. Или саламандра питалась его останками, или его пытали перед смертью.
Или оба варианта. Голова была пробита, мозги испеклись, так что его тень тоже не вышло и от этого волшебница была в прекрасном настроении.
За несчастным Трокмортоном следил Левеллин Гвинфуд, его нашли в публичном доме Уайтчепла, он лепетал и был без Щитов, его переправили в сумасшедший дом нервные работники. И потом нашли первых незарегитрированных ментатов мертвыми, их тела были обезображены, и мисс Бэннон уже не могла держать себя в руках.
Она начала, казалось, принимать это как личное оскорбление.
— Интересно, — Клэр разжег трубку снова. — И мисс Бэннон обыскала дом Трокмортона?
— Тщательно. То, что от него осталось.
«Искажены. Неприятно», — его кожа на миг остыла, он отогнал мысль. Были вопросы важнее.
— И… простите за вопрос, но какая дисциплина у мисс Бэннон? У каждого волшебника ведь есть дисциплина?
Микал кивнул. Он все еще сидел прямо, но его лицо чуть смягчилось.
— Да.
— И у мисс Бэннон…
Губы Микала стали тонкой линией.
«Не оскорбляйте мой разум».
— Ладно вам. Я и без того понял, что она одна из Черных. Волшебники не допрашивают тени, если их дисциплина не пересекается с Черной, верно?
Это было не так приятно. Волшебники и без того не были общительными, но мисс Бэннон выделялась даже по их стандартам. Она вела себя как женщина, которая привыкла, что ее боятся остальные и Седрик Грейсон бледнел и потел. Три ветви магии считались равными, но ходил шепот о Серой, и все боялись Черную. Но ничего точного… хотя что-то можно было почерпнуть даже из слухов.
Маленький недовольный кивок Щита.
Клэр подавил вздох.
— Я не неопытен, мистер Микал. Логика говорит, что на службе Британии должны быть те, кого обычные люди считают опасными. Мисс Бэннон, может, и опасна, но она не людоедка, она для меня не опасна. Я спросил про ее дисциплину, чтобы прояснить для себя несколько моментов, чтобы проверить свою цепь догадок…
— Она из Черных, — Микал встал на ноги. — Вот. Теперь ты знаешь, ментат. Будь осторожен. Она — моя Прима. Будешь ей угрожать, я найду способ заставить тебя пожалеть.
«Угрожать ей?» — Клэр опустил трубку.
— Кем был Кроуфорд? — имя было обычным, ничего не вспоминалось. Может, скандал был недавним?
Микал стал пепельным за медью. Его глаза пылали ядом. Рука дернулась едва заметно.
Клэр напрягся. Он не мог сравниться со Щитом, но приказ волшебницы защищал Клэра.
Он надеялся, что таким был ее приказ. Ему могли навредить так, что физически Клэр останется целым, но приятно не будет.
— Кроуфорд, — в слове звучал призрак акцента. — Он был первым человеком, которого я убил для нее, — язык Микала скользнул по тонким губам. — Он не был и не будет последним.
И Щит прошел по комнате, распахнул дверь и вышел в коридор. Он будет стоять там стражем, чтобы совладать с собой.
«Мертв. Это нужно обдумать», — Клэр потягивал трубку. Он слабо улыбался. Успешная цепочка заключений, больше сведений, чем было раньше, и теперь был понятнее Щит Микал.
Утро оказалось удивительно занимательным.
Глава девятая
Подпольный акушер
Прилив оставил дымку тонкой ткани на следах эфирной защиты убийцы, сбежавшего прошлой ночью. Эмма сжимала руки перед собой, опустив голову в концентрации, невидимые нити пели, она осторожно управляла ими. Ее радовала сложность действий, ее прикосновение было точным и быстрым.
Как чешуйки на крыльях бабочки, отпечаток работы волшебника на ткани видимого мира трепетал. Ее память поглотила узор целиком, сравнила с эфирными сгустками, что были прошлой ночью у Левеллина Гвинфуда.
Пересечений не было. Не удивительно, что тут замешан не один маг.
Кульминация событий прошлой ночи тревожила ее. Она должна была угадать, что сбои в чарах и символах могут так отреагировать, может, она смогла бы сохранить Ллевеллина живым для дальнейшего допроса.
«Но ты этого не сделала, Эмма. Потому что мысль о его смерти тебя не тревожила? Это даже обрадовало? Будь честной».
Если быть абсолютно честной, она предпочла бы задуть свечу Левеллина сама. Это было не женственно. Или желание быть дотошной не подобало леди? Ллев был тупиком.
Он почти в точности понял, что произошло в круглой комнате Кроуфорда, как и понял, что Эмма будет уязвимой. Он был куда опаснее, раз знал о такой слабости.
«Хорошо, что он мертв, а у нас есть дело с живыми», — она пришла в себя, покачивая головой. Переулок был полон мусора, и, если бы не чары, очищающие воздух, которые знал каждый волшебник Лондиния и постоянно использовал, ее стошнило бы. Камни под ногами были склизкими, и она осторожно двигалась вперед.
«Вот, — она уловила блеск, медный диск, оторванная лента, отброшенная после использования. — О, глупо же ты поступил. И твоя глупость даст мне шанс».
На солнце без Щита ей нужны были все предосторожности. Эмма шла по скользким камням, с трудом дышала ровно. Улица Сарпессон была тихой в этот час, но мимо проносились повозки, гремя и искря, звуки странно отражались эхом в глубине переулка.
«Он пришел сюда, включил защиту и отбросил. Сложно видеть в темноте, он надеялся, что мусор это скроет. А потом… куда бы он пошел?».
Она пригнулась, платье впилось в тело, хотя корсет был затянут не сильно, не стоило глупо гнаться за модой, хотя полностью отрицать ее Эмма не хотела. Луч солнца пронзал крышу переулка, здания склонялись над головой, и даже это ранило ее чувствительные глаза.
«Переживать будешь от взрыва», — она осторожно сжала ленту пальцами в перчатке и медленно выпрямилась, удерживая диск защиты в стороне от себя, он тускло сиял. Амулет был сделан неплохо, хотя физическая форма была неуклюжей. Это была работа мастера-волшебника, она присмотрелась. Эмма поняла, что вещь ей знакома.
Она выдохнула то, от чего уважаемая себя леди упала бы в обморок, и потом оглянулась, словно кто-то мог видеть ее огрех. Нет, переулок был пустым. Почему же ей вдруг показалось, что за ней следят, и волоски на шее встали дыбом, а спину покалывало?
«Осторожно, Эмма. Он должен понять, что ты покажешься у его двери, если не мертва».
И Константин Серафимович Гиппиус не поверил бы в слухи о смерти Эммы Бэннон, пока сам не увидел бы ее искаженное тело.
Может, и тогда не поверил бы.
Даже в начале дня Уайтчепл кишел вонючими людьми — сборщиками мусора, карманниками, уличными торговцами, бездельниками, публичные дома сдержанно торговали стаканами джина и бочками пива, прачками и проститутками, искры магии трещали на грязной улице. Сверкали красками вывески, витрины сияли амулетами, двери были усилены. Механические лошади ржали и топали, раздавались крики, и масса была не только из живых, но и из умирающих. Дети в лохмотьях бегали в толпе, на углу улиц Дрэй и Сефрин телега везла бочки, и мужчина стонал, раздавленный, зеваки старались рассмотреть банду рабочих — вокруг не было мантов — они пытались утащить телегу. Механические лошади кричали, их шестеренки гремели, и энергия вырывалась опасно без контроля.
На возвращение порядка требовались мгновения, но колебания эфира все испортили бы.
«Все равно возчик будет мертв через четверть часа, — сказала она себе строго, пока шла в толпе, ожерелье на шее согревалось, тонкие нити морока превращали ее в другую уважаемую женщину, идущую к Уайтчепл. — Ради общего блага я не стану здесь отвлекаться».
Но крики и стоны звенели в ее ушах, она вышла на Троул, замедлилась в давке людей. Пальцы вора-манта коснулись ее кармана, но ее кольцо из сардоникса вспыхнуло, и прикосновение пропало. Проститутка с искаженным лицом повернулась к свету утра и наносила испорченную пудру, пела бред неприятным альтом, толпа мальчишек вспыхивала на углу Кросс и Сполдерс искрящимися амулетами. Мальчишки сверкали один ярче другого, зарабатывая имя блесков. Один был с черной механической рукой, искры вырывались из пальцев, у другого был зеленый стеклянный глаз в костяной открытой глазнице. Дешевая работа, но это был Уайтчепл.
Тут все было дешевым. Даже жизнь человека.
Небо уже темнело, но не достаточно, свет вспыхнул в ее голове. После сумерек будет проще.
Но будет проще и для Гиппиуса. И Эмма заморгала, не убрала платок от носа, сплетала тонкие нити морока. Несколько магов поглядывали на нее, но она была Главной, а они — искрами. Они не увидят, какая она, пока она не пожелает.
Вены переулков обрамляли Троул, кривые здания с лохмотьями, сушащимися на веревках, несмотря на сажу, мусор в углах. Дети кричали и бегали, играли в то, что понимали сами, у них были акценты восточного края. Они были голодными, но ловкими, они были опаснее взрослых, порой дети пронзали взглядом морок так, как даже Адепт не смог бы.
Она нашла крысиное гнездо переулков, которое искала, и погрузилась в приятную мглу. Некоторые двери были приоткрыты, тени проникали туда, бесцветные испарения джина и безнадежности вырывались оттуда. Постоянно плакал ребенок где-то в глубинах здания. Мужчина сидел на ступеньке у неровной деревянной двери. Приглушенные крики было слышно внутри, и мужчина следил за тенью Эммы, пока стриг ногти коротким ножом, собирая грязные обломки в рот, чтобы его не заколдовали.
В дальнем конце переулка была дверь подпольного акушера в гвоздях. Эмма взяла себя в руки и пошла туда, сапоги скользили на осадках на полу переулка. Конечно, Гиппиус скрылся тут, редкие констебли сунулись бы в эту дыру.
И редкие волшебники.
Невидимые нити задрожали под видимой поверхностью. Камея грела ее горло, и эфирная защита на стенах Гиппиуса понемногу отвечала.
«Плохой знак», — у двери не было ручки, она сосредоточилась и прошли, дрожащий занавес морока искрился, ее воля отгоняла поток чар и символов.
Гиппиус был быстрым и опасным, но не местным. В его стране она была бы чужой, и борьба привела бы к другому исходу. Она взмахнула рукой, и казак, исполняющий роль щита Константина, отшатнулся в груду одежды, ожидающей бедняков, другая рука Эммы в перчатке любопытно взмахнула, и она произнесла низкое Слово. Ведьмин огонь вспыхнул, и Константин Гиппиус отпрянул, держась за горло. Строка низких и опасных слов вырвалась изо рта Эммы, яростная магия полилась через нее, и казак завизжал, эфирные оковы обвили его.
Чары угасли до гула живой магии. Эмма поднялась на ноги, отряхнула платье. Визг казака перешел в бульканье, она скривилась, и поправила чепец. Большие стеклянные банки стояли на каждой полке, они звенели, и жуткие внутренности извивались, пока Гиппиус бился на полу в соломе. Он стал чудесного багрового цвета.