Клотильда не стала отвечать. «Лучше бы Франк заткнулся, дал мне прожить последние пять минут наедине с собой и дорогими сердцу покойниками!»
Он все испортил. В голову пришло мелочное сравнение с бабулей Жанной и дедулей Андре, родителями Франка. Раз в месяц все проводили уик-энд в их доме, каждую среду они брали к себе Валу, пока девочке не исполнилось десять, и она до сих пор искала у них убежища, если родители отказывали ей в исполнении очередного каприза.
– Она слишком молода, чтобы понять, Кло.
Слишком молода…
Клотильда кивнула в знак согласия.
Дала понять, что слушает Франка, – как всегда. Часто. Все реже и реже.
Что принимает его решения. Готовые решения на все случаи жизни.
Франк опустил глаза и пошел к «пассату».
Клотильда не двинулась с места. Не сейчас.
Слишком молода…
Она сто раз взвесила все «за» и «против».
Может, стоило промолчать, не вовлекать дочь в давнюю трагедию? Оставить воспоминания при себе? Она привыкла перебирать в уме разочарования.
А что тогда делать с наставлениями психотерапевтов, женскими журналами, подругами-доброхотками? Современная мамаша должна играть честно, не загонять вглубь семейные тайны, уничтожать табу. Не задавать себе глупых вопросов.
Понимаешь, Валу, когда мне было столько же лет, сколько сейчас тебе, я попала в страшную аварию. Поставь себя на мое место, хоть на секунду. Вообрази, что мы – все трое – падаем в пропасть, что мы с папой умираем. И ты остаешься одна.
Подумай об этом, милая… Вдруг это поможет тебе понять мать. Понять, почему она с тех пор делает все, чтобы «не замочить ног» жизнью.
Конечно, если тебе это интересно.
Клотильда бросила последний взгляд на мыс Ревеллата, на три лиловых веточки и решила присоединиться к семье.
Франк уже сидел за рулем. Он сделал радио тише. Валентина опустила стекло и обмахивалась дорожным путеводителем. Клотильда легким движением взлохматила волосы дочери, и та недовольно заворчала. Она заставила себя рассмеяться и села рядом с Франком.
Раскаленное сиденье обожгло ноги.
Клотильда удрученно улыбнулась мужу, явив миру маску примирительницы, доставшуюся ей по наследству от Николя. Больше от брата ничего не осталось. Разве что сердце, вечно попадавшее между молотом и наковальней, и бесконечные несчастные «любови».
Машина тронулась с места. Клотильда положила руку на чуть прикрытое шортами колено Франка.
«Пассат» бесшумно скользил между морем и горами. Цвета под стоявшим в зените солнцем казались слишком яркими и насыщенными, как на пейзаже со старинной почтовой открытки.
Каникулы мечты на панорамном экране.
Все уже забыто. Еще до рассвета ветер сметет с дороги три букетика чабреца.
«Не оборачиваться, – приказала себе Клотильда. – Двигаться только вперед…»
Заставлять себя любить жизнь; заставлять себя любить жизнь.
Она опустила стекло, и ветер ринулся играть с ее длинными черными волосами, а солнце ласкало голые ноги.
Рассуждать по рецептам глянцевых журналов, подружек, продавцов «счастья за десять уроков».
Счастье – это просто, если ты в него веришь!
Каникулы, безоблачное небо, море и солнце, вот витамины счастья.
Верить.
Копить иллюзии на остаток года.
Пальцы Клотильды скользнули по ноге Франка, она опустила голову, открыв шею слишком голубому, почти искусственному небосводу. Экран. Занавес, растянутый Богом-обманщиком.
Франк поежился. Клотильда закрыла глаза. Автоматически. Разъединив пальцы и мысли.
Каникулы служат и для этого тоже.
Загорелые обнаженные тела, жаркие ночи.
Поддерживать иллюзию желания.
3
Понедельник, 7 августа 1989,
первый день каникул,
синее летнее небо
Я – Клотильда.
Решила представиться, ведь это простейшее проявление вежливости, пусть даже я не дождусь ответа, потому что не знаю, кто вы, мой читатель.
Это произойдет через много-много лет – если я доживу. Сейчас все написанное имеет гриф «Совершенно секретно». Табу. Вето. Эмбарго. Кто бы вы ни были, я предупредила! Так кто вы такой, человек, нарушивший все запреты?
Мой возлюбленный, мой единственный, кому я после первой ночи любви протяну дрожащей рукой дневник юношеских лет?
Болван, нашедший тетрадь вечной растеряхи?
Один из тысяч поклонников, кинувшихся покупать шедевр новой гениальной крошки-писательницы? (Мой!!!)
Или я сама… Но старая, лет через пятнадцать… Ладно, суперстарая – тридцать лет спустя. Я нашла дневник в глубине ящика и перечитываю его. Как будто попала в машину времени или смотрюсь в «молодильное» зеркало.
Как знать? Меня одолевают сомнения, и я пишу наугад, не представляя, чьи руки будут листать тетрадку, чьи глаза прочтут мои излияния.
Наудачу…
Надеюсь, у вас красивые глаза и руки, доброе сердце? Вы меня не разочаруете? Обещаете?
Что, если я для начала скажу несколько слов о себе? У меня будет время открыть душу, мой читатель из потустороннего мира.
Итак, Клотильда. Три пункта:
1. Возраст. Уже старая… Пятнадцать лет. Ух ты, даже голова кружится!
2. Рост. Пока коротышка… Метр сорок восемь.
3. а те file le blues – любимая песня.
4. Внешний вид. Мама говорит, это смертельный номер. Ничего сложного, если есть идеал – Лидия Дитц из «Битлджуса». Не паникуйте, мой читатель с планеты Марс, даже если не можете с ходу представить себе ее готический образ, – я проем вам плешь, через строчку поминая моего идола. Эта девчонка – самая крутая и клевая в мире, носит черные кружева, у нее длинная редкая челка и большие, в черных полукружьях, как у панды, глаза. А еще она умеет говорить с призраками! Добавлю, прекрасный незнакомец, что в фильме Лидию играет Вайнона Райдер, самая красивая актриса вселенной, которой нет и восемнадцати лет. Я хотела взять с собой все постеры и повесить их в нашем летнем домике, но мама запретила «уродовать» стены кнопками.
Ладно, читатель, возвращаюсь к первому дню каникул… Большое приключение семейства Идрисси из Турни в папином красном «фуэго». Сориентирую вас на предмет географии: Турни находится на территории Вексена, свекольной равнины, зажатой между Нормандией и Парижем. Там протекает смешная речка Эпт, о которой местные болтуны врут, что войн она спровоцировала больше, чем Рейн, и народу из-за нее полегло незнамо сколько. Мы живем выше, в центре трех маленьких долин высотой в три яблока. Претенциозные аборигены прозвали эту местность Вексенским горбом. Ну и фантазия у людей!
Я не сразу решила, как опишу отъезд на Корсику. Все вещи в багажнике, над Нормандией ночь, дороге не видно конца. Я сижу на заднем сиденье рядом с Нико, он десять часов не отрываясь разглядывает машины, деревья, рекламные щиты, и ему не скучно. Туннель под Монбланом, ритуальный перекус «торт-салат» в Шамони, транзит через Италию – папа утверждает, что Генуя находится не намного дальше Ниццы, Тулона или Марселя, зато итальянцы никогда не бастуют. Да, я могла бы описать вам все это в деталях, но не стану. Таков выбор рассказчика, дорогой межгалактический читатель! Так-то вот…
Сосредоточусь на пароме.
Человек, никогда не всходивший на его борт, чтобы плыть на остров, не знает, что такое Первый День Каникул.
Слово Лидии Дитц!
Клянусь четырьмя элементами.
Сначала вода.
Огромный желто-белый паром под «Головой мавра» выглядит просто потрясающе, но тем, кто слышит его рев, шутить совсем не хочется.
Папе уж точно. Когда десять часов сидишь за рулем, а в порту тебя встречает орда гомонящих итальянцев, нелегко сохранить выдержку.
Destra
Sinistra
Итальянцы вопят и размахивают руками, как будто папа – тупой водитель-новичок.
Avanti-avanti-avanti
Папа маневрирует среди десятков других насмерть перепуганных водителей с гидроциклами всех мастей в прицепах, или в минивэнах «рено эспас», набитых спасательными кругами, матрасами, полотенцами, увенчанными доской для серфинга.
Avvicina-avvicina
Грузовики, легковушки, трейлеры, мотоциклы. Помещаются все! Всегда. Занимают каждый сантиметр пространства. Таково чудо № 1 отпускного сезона.
Stop-stop-stop
Паромщики-итальянцы в детстве наверняка были чемпионами по игре в пятнашки. Запихнуть на корабль три тысячи машин менее чем за час – все равно что собрать гигантское Лего.
Итальянец улыбается, показывает большой палец.
Perfetto
Папин «фуэго» – одна из трех тысяч деталей пазла. Он открывает дверцу, втягивает живот, стараясь не задеть прижавшийся слева «опель корса», и присоединяется к нам.
Следующая остановка – земля.
Итак, вы в каюте. Раздеваетесь, ложитесь, спите четыре-пять часов, просыпаетесь и натягиваете шмотки, извиваясь в тесном пространстве.
Часто я первой обуваю вьетнамки, надеваю шорты, майку с Van Halen, солнечные очки и – фьють! – на воздух.
Земля! Земля!
Все высыпали на палубу, чтобы полюбоваться побережьем от лагуны Бигулья до Корсиканского мыса. Солнце обстреливает лазерными лучами все, что выдвигается из тени, а я бегаю по закоулкам корабля и принюхиваюсь к незнакомым запахам. Перешагиваю через высоченного блондина, примостившегося отдохнуть на полу с рюкзаком под головой. Типичный швед! Рядом с ним, запустив ему руку в расстегнутую рубашку, спит девушка, спина у нее голая, густые волосы взлохмачены.
Однажды я стану такой же и буду спать, уткнувшись в плечо заросшего щетиной парня.
Эгей, жизнь, ты ведь меня не разочаруешь, правда?
А пока я довольствуюсь йодистым ароматом Средиземного моря с высоты своего маленького роста – всего-то метр сорок восемь.
Дышу свободой, встав на цыпочки.
И – увы – огонь.
Мадам., мсье, по машинам, пожалуйста.
Адский огонь!
По правде говоря, мой читатель с задворок Галактики, я считаю, что ад напоминает трюм парома. Температура там градусов сто пятьдесят, не меньше, но на лестнице толчея – люди торопятся спуститься. Как будто все, кто умер на Земле в один и тот же день и час, выстроились гуськом и устремились в жерло действующего вулкана. Subway to Hell!
Паромщики вернулись, они полностью одеты, но не потеют – в отличие от взмокших полуголых отпускников. Вокруг царит адский грохот.
Мы целую вечность торчим в этой топке, возможно, по вине хитрого малого, запарковавшегося прямо перед дверью и еще не проснувшегося. Накануне он приехал в последний момент, едва успел. Если это блондинистый швед из коридора, я ему аплодирую и хочу такого же.
Итальянцы похожи на чертей, им только хлыстов не хватает. Нам устроили ловушку, мы все тут подохнем, задохнемся, отравимся углекислым газом из-за того, что один болван запустил двигатель, а все дружно последовали его примеру, но с места никто не тронулся.
Наконец ворота открываются, с жутким грохотом опускается аппарель.
Армия живых мертвецов устремляется в рай.
Свободу мне!
Вот наконец и воздух.
У семейства Идрисси есть традиция: мы всегда завтракаем в кафе на площади Сен-Николя, сидим на террасе под пальмами прямо напротив торгового порта Бастии.
Папа угощает по-королевски: круассаны, свежевыжатый сок, конфитюр из каштанов. Нам всем начинает казаться, что мы действительно семья. В том числе я, этакий ежик-гот. Даже Нико, крутанувший на прощанье глобус и ткнувший пальцем вслепую, чтобы узнать, на каком языке будет говорить девушка, которую он подцепит в кемпинге.
Да, семья, приехавшая на трехнедельную «побывку в рай».
Мама, папа и Николя.
И я.
Предупреждаю: в этом дневнике рассказ пойдет в основном обо мне!
Прошу прощения, нужно надеть купальник.
Вернусь очень скоро, мой звездный читатель.
* * *
Он осторожно закрыл дневник и понял, что озадачен, растерян, даже смущен.
Сколько лет он его не листал?
Почему так тревожно на душе?
Итак, она вернулась…
Через двадцать семь лет.
Зачем?
Это очевидно до противности. Будет ворошить прошлое. Рыться. Копать. Искать то, что оставила здесь. В другой жизни.
Он подготовился. Давным-давно.
Но на один вопрос ответа так и не нашел.
Как далеко она готова зайти? Неужели решила вытащить на свет божий все гнилые тайны семейства Идрисси?
4
12 августа 2016
22:00
Клотильда сидела на стуле, вытянув ноги, и, сама того не замечая, ковыряла пальцами с ярко-красным педикюром в песке, перемешанном с землей и травинками. Она отложила книгу и сказала:
– Отец даже не попытался повернуть.
Переносная лампа, висевшая на ветке оливы над зеленой пластиковой беседкой, разгоняла густо-чернильную темноту ночи. Их площадка пятнадцать на десять метров находилась чуть поодаль от других, в тенистом месте, что компенсировало «смешные» – для трех взрослых – размеры бунгало. «У нас вся жизнь проходит на улице, мадемуазель Идрисси», – сладким тоном уверял хозяин кемпинга «Эпрокт», когда она позвонила зимой, чтобы забронировать место. Да, Червоне Спинелло совсем не изменился.
– Ты что-то сказала? – спросил Франк, даже не обернувшись. Он разложил на заднем сиденье газету, встал на нее босыми ногами, левой рукой ухватился за штангу багажника на крыше, а правой начал откручивать одну из упрямых гаек.
– Папа не выворачивал руль у скал Петра Кода. Перед провалом был длинный прямой участок дороги, – объяснила Клотильда. – Я точно помню. Потом резкий поворот, и отец врезается в деревянное ограждение.
– К чему ты это говоришь, Кло? – Франк дернул шеей, не глядя на жену. – Что имеешь в виду?
Клотильда смотрела на него и молчала. В первый отпускной вечер он занялся багажником и мог бы привести длинный список разумных доводов в оправдание своего поступка: ветер слишком сильный, скобы оставляют следы на жестянке… Клотильда же видела в этом досадную помеху. Вообще-то она плевать хотела на дурацкий багажник, с которым нужно было все время что-то делать: ставить, закреплять, накрывать чехлом, снимать… Что за бред – раскладывать маленькие винтики по маленьким пакетикам с маленькими циферками!
Валу предпочитала не вмешиваться в разборки родителей. Вот и сейчас она тихо смылась и отправилась исследовать кемпинг, чтобы выяснить средний возраст и национальную принадлежность обитателей.
– Сама не знаю, – усталым голосом ответила Клотильда. Франк сквозь зубы обругал «кретина, который додумался так закрутить гайки!».
То есть себя самого.
Муж самокритичен, и чувство юмора у него есть, что да, то да.
Клотильда потянулась за книгой, начала листать «Холодное время», последний роман Фред Варгас. В голову пришла идиотская мысль: «Название больше подошло бы летнему бестселлеру…»