Жандарм подошел вплотную к Клотильде.
Крылья бабочки трепетали, словно она опасалась красивого, но плотоядного растения.
– Вы должны повидать его, мадемуазель Идрисси.
В ее глазах отразилось непонимание.
– Он живет в Каленцане. Это важно, мадемуазель Идрисси. Он много чего рассказал мне о той давней аварии, прежде чем покинул бригаду, потому что еще много лет назад искал концы. Он намного хитрее, чем о нем думают, и у него, как бы это выразиться… есть…
– Да говорите же! – Клотильда впервые повысила голос.
Бабочка улетела.
– У него есть теория.
11
Он открыл тетрадь.
Поморщился – читать будет неприятно.
Но придется.
Чтобы подогреть ненависть.
* * *
Воскресенье, 13 августа 1989,
седьмой день каникул,
темно-синее небо
Сегодня бал.
Предупреждаю – я его королева!
Сижу на пляже, чуть на отшибе, в тени, с книгой на коленях.
Итак…
Балом я называю танцульки в кемпинге: три гирлянды плюс большой магнитофон отца Германа на пластиковом стуле. Николя привез из Парижа кассеты со шлягерами 50-х, записанными прямо с радио (в перерывах слышны реклама и отбивки).
И вот еще что, мой читатель из будущего: надеюсь, вы никогда не услышите один шлягер того лета, он исчезнет из памяти людей так же быстро, как завоевал их мозги.
Я имею в виду безумную мелодию – ламбаду.
Не просто песню, но еще и танец, во время которого партнер сует бедро между ног своей дамы. Касается ее… ну, вы понимаете.
Именно так, я не вру!
Если кто-нибудь попробует так со мной…
Честно говоря, риска никакого. Ни один мой ровесник не соблазнится… карлицей. Вот я и сижу на песочке в наряде колдуньи и читаю «Опасные связи».
Версия для кемпинга.
Мимо прошел Базиль Спинелло и велел сделать музыку потише.
– Сейчас, папа, – ответил его сынок-подхалим Червоне.
Я согласна с Базилем.
Музыка загрязняет окружающую среду. Она вылетает в мир и пачкает его, как жирные обертки, окурки или куски гипса на стройплощадке комплекса «Скала и Море». Нужно пользоваться плеером и наушниками, иначе оскорбляешь красоту мира, а это недопустимо.
Красоту нужно ценить.
В одиночку.
Красота есть тайна, недопустимо осквернять ее болтовней.
Для меня Корсика олицетворяет красоту…
Ее следует любить и… оставить в покое.
Базиль это понял.
Дедуля Кассаню тоже.
А может, и папа.
Не успел Базиль уйти, как его сынуля прибавил звук.
Ты ламбадишь, мы ламбадим, вы ламбадите…
В одном ритме.
Пятнадцать подростков.
Которые слыхом не слыхивали ни о Мано, ни о «Нирване», и меня бесит, что через год или два они скажут: «Это гениально!» – потому что все будут считать их музыку гениальной!
Мой дневник лежит поверх «Опасных связей», но этого никто не видит, так можно писать без помех. Я решила, что сегодня представлю вам всю кодлу. Сделать это непросто, поэтому будет правильно обозначить каждого одной буквой.
Начну с моего брата Николя, сидящего на корточках возле стула с магнитофоном. Он красавчик в стиле Вальмона, очень милый и дружелюбный, поэтому пользуется бешеным успехом у девчонок. У меня есть теория: если любишь всех – не любишь никого. Мой старший брат влюбляется во всех девушек планеты с искренностью несчастного ангела, не способного любить одну.
Николя – это Н.
Рядом с ним девчонка, балдеет от Billie Jean. Это Мария-Кьяра. Детально я опишу ее позже – маленькая кокетка заслуживает отдельной главы. Сейчас скажу одно: она похожа на маркизу де Мертей, куртизанку, которая всеми манипулирует. Я терпеть не могу Марию-Кьяру, понадобилась бы целая ночь без сна, чтобы объяснить насколько.
Мария-Къяра будет М.
Та, что танцует не в такт, сама с собой, – одинокая, как я, но не умеющая это скрыть, наш унылый дятел Аурелия Гарсия. Дочь жандарма, ух ты, музыка гремит, ох ты, я позвоню папе, о-ля-ля ламбада, божебоже, уй-я, мальчишки, о нет, о нет, о нет… Она чешет брови и глупо скалится – должно быть, мечтает о прекрасном принце, который увидит звездочки в отблеске ее брекетов… Удачи, старушка!
Аурелия – это А.
Других девчонок зовут Вера, Канди, Катя, Патрисия, Тесс, Стеф, но они не важны, так что перейду к парням – во всяком случае, к тем, кто вдохновляет меня на злобные высказывания. Другие – Филипп, Людо, Магнус, Ларс, Тино, Эстефан – нормальные, то есть славные, любят пиво и грязные шуточки, ухлестывают за девчонками. Нормальными девчонками.
Из этого следует, что меня они в упор не видят.
Блондинчик Эстефан носит хвостик, у него южный акцент, он мечтает выучиться на врача и завербоваться в Эфиопию. Магнус хочет снять четвертый эпизод «Звездных войн». Филипп твердо намерен взойти на борт «Колумбии» и стартовать в космос с мыса Канаверал. Описывать правильных скучно, так что перейдем к плохишам.
Червоне Спинелло убеждает моего брата сделать музыку еще громче. «Не бери в голову, Николя, отец ничего не скажет!» Я вам уже рассказывала об этом кретине, он уверен, что однажды будет управлять кемпингом, вот и ведет себя как дофин. Внимание: дофин, а не дельфин, старший сын короля, наследник престола. Неумеха, педант и придурок.
Все эти качества часто присущи тем, кто наделен властью. Червоне такой. Будет таким.
Червоне обозначу буквой Ч.
И наконец, Циклоп. Называю его так не по аналогии со свирепым персонажем античного мифа (ха-ха-ха), просто, сколько бы вы на него ни смотрели, всегда будете видеть один глаз. Взгляд Германа, он же Циклоп, всегда устремлен на Марию-Кьяру.
Где она, там и его профиль. Будь эта девчонка солнцем, Герман всегда загорал бы одной половиной лица. Он немец, но неплохо болтает на французском и английском. Кажется, природа наделила его сверхспособностями, у него не мозг, а компьютер, запрограммированный на прилежную учебу в лицее в течение десяти месяцев учебного года, а вот с летними месяцами он не справляется.
Герман – это Г.
Вы следите за моей мыслью?
Подведу итог геометрической любовной схемой «Опасные связи для чайников». Есть круг – нет, два круга, их центры – Н. (Нико) и М. (Мария-Кьяра). Нормальные подростки – я назвала вам только их имена – распределяются по кругам: девочки – к Н., мальчики – к М.
А. (Аурелия) и Ч. (Червоне) желали бы войти в круг Н. (Николя). Г. (Герман) хотел бы проложить прямую линию к М. (Марии-Кьяре). Главный вопрос звучит так: пересекаются ли эти круги, могут ли они объединиться, наложиться друг на друга?
Н. М.?
Н. М.?
Н. = М.?
Ответ скоро будет, не разъединяйтесь, а сейчас ламбаду сменил медленный фокстрот. Гитары Scorpions плачут и клянутся, что любовь все еще жива. Я слушаю и восхищаюсь. Нико умеет компоновать записи! Этот фокстрот действует просто убийственно после Wake те up и Wham Rap звучавших в полную силу! Девчонки вспотели, блузки облепили тела, аж соски просвечивают. Ну и хитрец мой братец!
Я бесшумно отодвигаюсь в тень: чтобы писать, мне свет не нужен.
Составляются пары.
Стеф с Магнусом, Вера с Людо, Канди с Фредом, Патрисия колеблется между Эстефаном и Филиппом, Катя ждет, пока выберет подруга, одним словом – большой летний супермаркет. Спешите отовариться, распродажа заканчивается в августе.
Если меня пригласят потанцевать, я пошлю куда подальше. И буду плакать до утра.
Никакой опасности!
Прекрасный Джордж Майкл вернулся с Careless Whisper. А я веселюсь, веселюсь, веселюсь в своем укромном уголке. Вы слышите, мой конфидент? Я ВЕСЕЛЮСЬ! Как мышка в норке.
Первый круг только разошелся, Нико оставил шведку Тесс, не удостоив даже взглядом Аурелию, протянувшую к нему руки. Мария-Кьяра оставила красавчика Эстефано. Король и королева бала готовы встретиться.
Дело пошло, маркиза де Мертей направляется к Вальмону.
Шаг, другой, третий под светом фонариков.
Кругов больше нет, пары танцуют, плачет саксофон.
Сошлись всего две точки.
Белое платье Марии-Кьяры меняет цвет, когда она рассчитанно медленно проплывает под очередным фонариком.
Синий желтый красный синий желтый красный синий желтый красный
Николя стоит под последним – красным – фонариком гирлянды, растянутой на ветвях оливы.
Синий желтый красный синий желтый
В десяти метрах от Николя Мария-Кьяра вдруг останавливается.
Желтый
Возможно, почувствовала взгляд.
Она отступает в сторону, ее платье теперь освещает только лунный свет.
Белый
Я ждала чего угодно, только не этого. Мария-Кьяра поворачивается спиной к моему брату, ее обнаженные руки, влажные от пота груди, взмокшая талия тянутся к… Герману.
Циклоп не верит своим глазам.
12
14 августа 2016
18:00
Когда будешь завтра в Арканю, у Лизабетты и Кассаню, задержись на несколько минут под зеленым дубом – до наступления темноты.
Я увижу тебя и, надеюсь, узнаю.
Несколько слов, написанных почерком, как две капли воды похожим на почерк ее матери, крутились в голове Клотильды.
Все быстрее и быстрее.
Завтра… я увижу тебя…
Она боролась с двумя противоречивыми чувствами, нетерпением и страхом, – тем страхом, что электризует и одновременно парализует накануне первого любовного свидания.
Завтра… говорилось в послании.
Осталось меньше двух часов. Этим вечером они приглашены на ужин в овчарню Арканю, в дом дедушки и бабушки. Кто будет ждать там? Кто ее увидит?
Клотильда замерла перед зеркалом в душевой. Оставить длинные волосы распущенными или сделать строгий пучок? Третий вариант – взлохматить волосы, чтобы торчали во все стороны, как делала в пятнадцать лет, – она домыслить не решалась. Клотильда попыталась сосредоточиться и вспомнить, как выглядит овчарня. Большой, залитый солнцем пыльный двор, море за каждым глинобитным домом, прилепившимся к скале… Следующие строчки письма вытесняли обрывки воспоминаний.
…и, надеюсь, узнаю.
Буду счастлива, если приведешь с собой дочь.
Клотильда попросила Валу сделать над собой усилие – надеть длинную юбку и закрытую майку, заколоть волосы, обойтись без жвачки и темных очков «Рей-Бан». Девочка согласилась – с недовольным видом, но даже не пытаясь выяснить, с чего вдруг она должна так наряжаться ради визита к прадедушке почти девяноста лет от роду и прабабушке, которой исполнилось восемьдесят шесть.
В туалете было пусто, только Орсю медленно мыл пол и кабины, перенося тяжелое ведро здоровой рукой. Он делал это каждые три часа, в том же ритме, что и другую свою работу: поливал, сгребал мусор, корчевал, полол, включал подсветку… Рабство чистой воды!
Клотильда улыбнулась великану, но он не ответил, она пожала плечами и принялась подводить глаза черным, решив придать им восточную глубину. А может, вспомнила любимую готскую моду? Дверь за ее спиной открылась, впуская двух подростков.
Грязные кеды, в руках наушники, на коленях и локтях флуоресцирующие защитные щитки. Они направились прямо в кабинки, очень быстро вышли и с отвращением посмотрели на собственные грязные следы на мокром кафеле. Тот, что повыше, замер, как перед смертоносными зыбучими песками, и повернулся к Орсю:
– Чертов свинарник!
Второй осторожно, чтобы не поскользнуться, обогнул грязное место, шагнул в другой угол и начал там топтаться.
– Ты нам осточертел, Хагрид! Неужели нельзя мыть сортир рано утром или поздно вечером, когда никому сюда не надо?
Первый, лет тринадцати, не больше, – из-под велосипедных шортов выглядывают фирменные трусы – решил перещеголять приятеля:
– Вот именно, Хагрид, так делают везде – в школе, в офисе моего отца, даже в уличных туалетах. Мусор вывозят и дерьмо убирают, когда люди еще спят в своих постелях или уже разошлись по домам.
Коротышка – на вид максимум двенадцать лет – в длиннющей футболке Waikiki XXL подал следующую реплику:
– Это работа, а не развлечение, Хагрид. Обслуживание пользователей, уважение к клиентам, понимание сути туристического бизнеса. Унитазы должны блестеть, дерьмо – исчезать как по волшебству, а тебе лучше оставаться невидимкой.
Орсю бросал на малолетних мучителей затравленные взгляды, ненависти в его глазах не было – только страх. Его пугали их слова, то, что они могли сделать. Возможно, даже их разочарование.
Клотильда колебалась. Будь она помоложе, уже кинулась бы в бой, а сейчас дала себе три секунды и только после этого резко повернулась к подростку постарше. Три секунды… Не так уж ты и постарела, дорогая…
– Как твоя фамилия?
– Зачем это?
– Назови свое имя!
– Седрик.
– Седрик… А дальше?
– Седрик Фурнье.
Она кивнула второму парню:
– Твоя очередь.
– Максим. Максим Шантрель.
– Ладно, я с этим разберусь.
– С чем, мадам?
– Решу, буду ли подавать жалобу.
Мальчишки переглянулись. Они не понимали. Жалобу на этого типа – за то, что плохо убирается? Вряд ли. До такого они доводить не хотели…
– Да-да, жалобу – за оскорбление работника при исполнении, замечания дискриминационного характера (она демонстративно бросила взгляд на негнущуюся руку Орсю), злоупотребление властью в отношении третьего лица.
– Вы издеваетесь, мадам?
– Мэтр – не мадам. Мэтр Барон. Адвокат по семейному праву, «IENA и Компаньоны» в Верноне.
Они снова переглянулись, совершенно подавленные.
– Пошли вон!
Ребята испарились.
Орсю не ответил на ее улыбку. Ну и ладно. Клотильда повернулась к зеркалу, гордясь в душе взбучкой, которую устроила маленьким негодяям, уголком правого, уже подведенного глаза она косилась на бородатого великана. Он еще мгновение постоял неподвижно, потом кинул тряпку в ведро и достал чистую.
Внезапно у Клотильды так сильно закружилась голова, что она выронила кисточку и обеими руками ухватилась за раковину.
Черная струйка туши потекла по белоснежной эмали.
Она пыталась успокоиться и точно восстановить в памяти безобидный жест Орсю. Бросить грязную тряпку в ведро и вытащить из него другую, чистую.
Невозможно, невозможно, невозможно.
Полоска черной туши медленно подбиралась к сливному отверстию – совсем как змея, ползущая в свое убежище.
Безобидный жест.
Орсю, повернувшись к ней спиной, убирал щеткой следы, оставленные юными придурками.
Ирреальный жест… потусторонний.
Она теряет рассудок.
– Потрясающе выглядишь, Валентина…
Червоне Спинелло стоял в дверях административного корпуса, приветствуя входящих и выходящих, как опытный лицейский надзиратель, взирающий на покидающих здание учеников. Его жена Аника на превосходном английском беседовала со скандинавскими туристами, взгромоздившими на стойку огромный тяжеленный рюкзак. Высокая, элегантная, утонченная, внимательная и деловая, она была сердцем и легкими кемпинга «Эпрокт», его душой и святой покровительницей. Червоне отводилась роль кюре.
Валентина обернулась, поблагодарила за комплимент и, указав пальчиком на собранные в хвостик волосы, потом на длинную юбку, сообщила заговорщицким тоном: