Над въездом в село, что я с трудом узнавала, возвышалась огромная деревянная арка с надписью «Столичное». Я смотрела, как семейная пара делала фото, стоя под ней, как отдыхающие в разноцветных шляпках толпились на остановке, ожидая свой транспорт. С непривычной для меня паникой, я начала искать глазами хотя бы какую-нибудь деталь во всем этом новшестве, что связала бы меня с прошлым. С тем прошлым, о котором я помнила все эти восемь лет.
Мы свернули направо. Это была моя улица, где я с раннего детства гуляла с местными ребятами и разбивала коленки. Жилые дома с потрескавшейся штукатуркой, железные заборы, выцветшие от солнца, бегающие туда-сюда коты и собаки… Ничего. Прошлое стремительно ускользало от меня, точно песок сквозь пальцы. Все, что я видела вокруг – шикарные дома. Нет, пожалуй, это действительно были настоящие виллы с зелеными лужайками, цветочными кустами одинаковой формы, бассейнами и неимоверно огромными домами.
Нет, пожалуй, особняками. Один краше другого.
– Двадцать пятый дом, верно?
Я судорожно кивнула и промычала что-то странное. Глядя на эти современные постройки, мне с трудом удавалось припомнить жилище бабушки. Помню только темно-серую крышу и зелено-желтые пятна на старом шифере. Если ливень шел дольше двадцати минут, то потолок на веранде непременно начинал протекать и приходилось подставлять чашки и ведра.
– Погодите, так это ваш дом? – с явным недоверием и насмешкой спросил водитель. Он плавно притормозил у выцветшего зеленого забора, что сгорбился, точно старик с тросточкой. – Этот?!
Прочистив горло, я изобразила недовольный вид.
– Да, а в чем, собственно, дело?
Мужчина громко хмыкнул и повернулся ко мне:
– Думаю, скоро узнаете.
2
Людмила Ивановна, что присматривала за домом и всей прилегающей к нему территорией, встретила меня в летней кухне. Когда я тихонько постучала в старенькую кривую дверцу с треснувшим стеклом, женщина в ярко-сиреневом летнем халате, резко обернулась и расплылась в довольной улыбке. Раньше она жила напротив. Каждый вечер они с моей бабушкой садились на кривую лавочку и щелкали семечки, обсуждая последние новости. Теперь же, эта седоволосая старушка, что заметно прибавила в весе и обзавелась глубокими морщинами на загорелом лице, обитала на Нижней улице, где, по её словам, у нее началась совершенно другая жизнь.
– А мама твоя не приедет? – спросила она, проводя для меня скорую экскурсию по двору, точно я впервые приехала сюда. – Так, в саду у тебя смородинка, дерево инжира и черешня. Скоро будешь собирать. А у папы как дела? Ой, еще вот, гляди клубничка, но её совсем немного. Ты надолго?
– Мама навряд ли приедет, а у папы все хорошо. Буду здесь все лето.
– Это хорошо, что ты приехала. – Людмила Ивановна остановилась и погладила меня по предплечью. – Мне не так давно семьдесят лет стукнуло, тяжело стало на огороде порядки наводить, в доме чистоту поддерживать и, как ты уже заметила, двор зарос травой… Ты ведь знаешь, что полтора месяца назад мне сделали операцию и…
– Да, я в курсе. Надеюсь, идете на поправку?
– Стараюсь. Мне неудобно, что я передаю тебе двор в таком убогом состоянии. Ты сообщила о приезде так неожиданно, что я не успела все сделать. Только шкаф чаем и присыпкой забила, а в остальном…
– Огромное вам спасибо! – перебила я с доброй улыбкой. – Теперь у вас будет больше свободного времени, потому что я здесь. Не стоило беспокоиться о продуктах.
– Теперь я лишусь пяти тысяч в месяц, что ты отправляла мне столько лет, – улыбнулась она, проведя рукой по влажному лбу. – Значит, ты на все лето здесь…
– Угу. А чем вы цветы и деревья поливали? Шланг есть? Или все с ведра?
Людмила Ивановна уставилась в одну точку, а потом резко встрепенулась и буквально подбежала к крану, что прятался за углом дома.
– Да, вот шланг. Воду теперь редко отключают. Да и свет тоже.
– Это замечательно. Помню, как раньше по несколько часов сидели без…
– Сонечка, ты, кстати, не связывалась с тем юристом, о котором я говорила тебе? – перебила она меня, часто хлопая тяжелыми веками. – Он тут уже который год пытается выйти на тебя. Вы поговорили? Он хороший парень, всем без исключения в деревне помог с документами. Так, ты говорила с ним?
Я несколько опешила, но все же улыбнулась:
– Может, мы зайдем в дом? – За несколько минут, что мы провели на улице, солнце расплавило мою макушку. – Я бы что-нибудь холодненькое выпила, не хотите?
– Ты что! Мне бежать нужно. Я сегодня хочу сыр плавленный сделать, надо пойти молоко свежее забрать. Так, с юристом тем ты не созванивалась?
– Он сообщил, что на мой дом есть покупатель, а, поскольку, я не собиралась и не собираюсь его продавать, то нам и не о чем с ним разговаривать, – ответила я, пожав плечами. – Последний раз мы общались года полтора назад и я дала ясно понять, что мое решение не изменится. Пойдемте на кухню? Второе июня на календаре, а солнце адское.
– Постой… Значит, ты не будешь продавать дом?
– А почему вас это так удивляет? – улыбнулась я.
Женщина почесала нос, поджала тонкие губы и с заметной усмешкой огляделась:
– Здесь же все разваливается, Сонечка. Кстати, не вздумай лезть в подвал, там все на ниточках держится. По-хорошему, его бы засыпать и все. А дом снести. Он тоже еле-еле дышит.
Я демонстративно огляделась. Да, побелка на стенах выгорела и облупилась, дикий виноград, что сплетался над железной аркой во дворе, оброс и, кажется, немного увял, а в саду полным полно сорняков. Зато окна в доме пластиковые и дверь железная относительно новая. Конечно, придется поработать, чтобы вернуть жизнь этому дому, но я ничуть не против. Мне все равно нужно чем-то заниматься, чтобы не сойти с ума от больных воспоминаний.
– По-моему, здесь просто восхитительно, – несколько мечтательно произнесла я, глядя на огромные кусты дикой розы. Помню, как бабушка с особой осторожностью срезала распустившиеся цветы и украшала ими дом. – Побелю стены, скошу траву, займусь беседкой, а то гляди и обвалится под тяжестью отсохших веток и не будет тенька. Мы с бабушкой каждый месяц поднимались на стремянках и срезали ненужные ветки и листья. Меня осы постоянно кусали.
– Сонечка! – удивительно громко воскликнула Людмила Ивановна, как будто пыталась разбудить меня. Я вытаращила на нее глаза. – Да разве нужно все это, когда есть прекрасные условия для проживания? Ты была на нашей Нижней улице? Взамен этому, тебе предложат великолепный новый дом!
– Если вы не забыли, то я только минут двадцать назад приехала, – буркнула я, расставив ноги на ширине плеч. – У меня как-то времени не было для прогулок.
– Мы все продали свои участки и переехали в хорошие и теплые дома! Ничего не нужно белить, не нужно…
– А мне нужно, – с улыбкой перебила я. – И я этого очень хочу.
Мне это просто жизненно необходимо. Возможно, что именно так я смогу построить свою жизнь заново. Через побелку стен, мытье окон, ремонт забора… Когда дом начнет дышать, мое сердце излечится.
– Ты знаешь, кто здесь живет? – спросила она шепотом и оглянулась. – Москвичи. Интеллигенты!
Я чуть наклонилась к ней и так же тихо сказала:
– Рада за них.
– Сонечка, я ничего не говорю, но просто пойми сама, что этот дом портит всеобщую картину. Ну, ей-богу, гадкий утенок. Все так говорят!
Я насупилась. Сложила руки на груди и в оборонительной позе пристально уставилась на старушку, что несколько лет приглядывала за домом из моего детства. Мне обидно слышать такие слова от женщины, что жила напротив и была подругой моей бабушки. Они бегали друг к дружке за солью и сахаром, угощали сладостями, помогали красить забор, копать картошку. А теперь она делала вид, что прошлое её совершенно не волновало и все, что когда-то было здесь, на нашей родной улице, ничего для нее не значило.
– Люди здесь очень хорошие. Живут в достатке, даже в роскоши, я скажу! Как думаешь, приятно твоим соседям глядеть на эту свалку?
– Да уж, настолько хорошие, что позволяют себе говорить гадости о моем доме. Заметно. Людмила Ивановна, этот дом – не свалка. Очень прошу вас, не говорите больше ничего подобного. Вы, между прочим, жили вон там, – кивнула я прямо, – напротив.
– Слава тебе Господи, что я переехала! Если бы ты только видела, какой теперь у меня домик. Я так счастлива, Соня!
– Рада за вас. Как-нибудь заскачу в гости, – сухо добавила я и развернулась на пятках. – Спасибо за помощь, Людмила Ивановна. Теперь я как-нибудь сама.
* * *
Что же мы в итоги имели: одноэтажный дом с тремя спальнями и просторной летней кухней, сад с цветущими деревьями, перекосившийся туалет на улице и заросший сорняками огород. Хотя, если честно, то все, чем был окружен дом – зеленая и густая трава по колено. А в некоторых местах она доставала практически до окон! Думаю, что с началом весны газонокосилка к моему двору и не приближалась.
Тяжело вздохнув, я взглянула на соседский кирпичный забор, что прятал за собой роскошное жилище с темной крышей. Слова Людмилы Ивановны не желали покидать мою голову, поэтому, всякий раз, когда я невольно глядела на соседские дома, меня настигало то давно позабытое чувство несправедливости с щепоткой детской обиды. Нет, я нисколько не завидую этим людям, что живут, как сказала Людмила Ивановна, в роскоши. Мне просто обидно, что мой дом считали гадким утенком, потому что он не такой помпезный, черт возьми.
Прикидывая в уме, сколько всего нужно сделать по хозяйству, я осторожно пробиралась сквозь заросли во дворе и остановилась у своих выцветших и скосившихся ворот. По дороге пронесся черный сверкающий седан с грохочущей музыкой, а у соседей напротив автоматически открылись решетчатые ворота. На дорогу не спеша вышла худенькая девушка лет шестнадцати, в коротких джинсовых шортах, что едва-едва скрывали ягодицы, и в красной майке с пайетками. Тряхнув копной вьющихся золотых волос, она сложила руки на груди и лениво наблюдала за тем, как из двора медленно выезжал белый внедорожник. Когда машина остановилась у кирпичных клумб с цветами, девушка взялась за ручку задней двери и вдруг взглянула на меня.
Раньше здесь было принято здороваться с каждым, и пускай вы друг друга знать не знаете. Слепо последовав правилам прошлого, я подняла правую ладонь и громко с улыбкой поздоровалась:
– Привет!
Незнакомка вскинула бровь и демонстративно закатила глаза. Не сказав ничего в ответ, она села в машину, заставив мои щеки пылать. Я почувствовала себя идиоткой, у которой не вышло завести новых друзей.
В груди неприятно кольнуло. Решив списать эту мелкую грубость на юный возраст, я поджала губы и отправилась в дом.
В кухонному шкафу, где раньше бабушка хранила банки с присыпкой, я нашла открытую упаковку черного чая. Уже как десять месяцев «Индийский рассвет» потерял свой срок годности, так что, оставалось только догадываться, в каком именно году Людмила Ивановна покупала рис, гречку и манку.
Мой ужин – суп с лапшой быстрого приготовления, который я привезла с собой. Пока кипятился электрический чайник, что нашелся в одном из шкафу летней кухни, я обошла двор и с подозрением оглядела деревянный душ с огромной щелью. В детстве я не любила заходить туда первой, ведь стоило открыть дверь, как тут же несколько пауков теребили лапками в своей огромной паутине. Представив, сколько внутри поселилось насекомых за прошедшие годы, я решила вообще не прикасаться к кривой дверце, иначе своим криком могла поднять на уши все село. А здесь, (на секундочку!), теперь интеллигенты живут. Что вы, что вы.
Пока я ела, наблюдая, как вечер плавно перетекал в непроглядную ночь, кастрюля с водой закипела. Мне повезло, что в доме была какая-никакая, а ванная (потрескавшаяся, местами с ржавыми пятнами), хотя бы не придется воевать с множеством насекомых в летнем душе, чтобы помыться.
Разбавляя кипяток холодной водой в широком бледно-синем тазике, мною овладела добрая грусть по тем временам, когда все проблемы переставали существовать, стоило только поделиться ими с моей веселой бабушкой.
«Пауки в душе? – Веник в помощь!»
«Сороконожка возле дивана? – Неси тапок, главное обои не испачкать!»
Так или иначе, но все мои детские страхи были связаны с вездесущими насекомыми, которых я и по сей день побаивалась. Поэтому, перед тем, как выключить свет в спальне, я несколько раз оглядела стены и бардовый ковер. Всегда так делала. Только теперь, если замечу кого-нибудь мерзкого, бабушка меня, к сожалению, не спасет.
3
На следующее утро я с криками выбежала во двор, чудом не свалившись в траву. Скакала на месте, точно ошпаренная. Волосы щекотали руки и шею, а мне казалось, что армия злостных насекомых расползется по моему телу.
– Эй?
Первое, что я увидела, открыв глаза – огромную сороконожку на стене, рядом с моей онемевшей рукой. Эти длинные лапки, шевелящиеся усики и вытянутое тельце с какими-то темными вкраплениями – чертовски ужасное зрелище. Я подскочила с дивана так быстро, что без труда могла бы стать героиней какого-нибудь рекламного ролика про батарейки, а моя онемевшая рука, тяжелым грузом болталась в воздухе.
– Эй?!
Лохматая, напуганная, в зеленой пижаме с короткими шортами на слабой резинке, я резко замерла и медленно огляделась, точно сейчас откуда не возьмись, мог появиться какой-нибудь аллигатор, которых никогда не бывало в этих краях. Но ведь в этой густой траве могли жить ядовитые змеи! В полях их очень много.
– Кошмарик приснился?
Я снова огляделась и заметила слабое движение у соседского кирпичного забора. А точнее – над ним. Закрыв ладонью яркое солнце и пытаясь разглядеть незнакомца, что с ленивой улыбкой глазел на мои ноги, я вдруг вспомнила о легком домашнем халате, который в панике позабыла набросить на плечи. Парень подпер рукой подбородок, поросший щетиной, и тихонько цокнул, как будто насмехался надо мной.
– Ты кто такая?
Будь я темнокожей женщиной с большой грудью, упругой попой и пышными бедрами, сделала бы то самое движение, когда указательный палец выставляется вперед, а тело, точно маятник, плавно покачивается. При этом на лице появилось бы такое яркое выражение, мол, «Опа-опа, что за наезд, чувак? Ты в курсе, на кого напал?»
Но я лишь недовольно нахмурилась, оборонительно сложив руки на груди. Пожалуй, это и есть тот максимум, на которое только способно мое недовольство.
– А ты кто такой?
Парень широко зевнул, несколько раз моргнул и оглядел меня с такой вселенской ленью, как будто я маленькая букашка, которою нужно прихлопнуть, но при этом совсем не хочется мараться.
– Я здесь живу. А ты разбудила меня своим писклявым криком. В следующий раз, когда захочется поорать, будь добра, на несколько тонов ниже, пожалуйста, – нарочито слащавым голосом выделил он последнее слово.
– Я вообще-то тоже здесь живу. Хочу ору, хочу не ору – мое дело. Я на своей территории.
Интеллигент. Ага, как же.
Почесав затылок, парень бросил на мой дом скептический взгляд:
– Значит, вот кому принадлежит эта рухлядь? Уау! Надо же! Так это ты устраивала в своих руинах платные квесты для туристов? Какая тема будет в этом году? Много на них заработала?
– …Что? Какие квесты?
– Не знаешь, что это такое? Ты откуда взялась вообще? – усмехнулся он, покачав головой. – Двадцать первый век на дворе.
– Я в курсе, что это такое! И я здесь живу, это мой дом!
– Мм. Ладно, мне пофигу. Просто не ори по утрам. У меня голова раскалывается.
– А ты не указывай, что мне делать, – огрызнулась я. – Это мой двор.
– Бог мой, до чего же приятное утро, – с издевкой протянул незнакомец, закатив глаза. Остановив на мне оценивающий взгляд, он снова почесал затылок и скрылся за забором.
Несколько секунд я стояла на месте, ожидая, что его голова вновь появится. Громко вздохнув, я снова оглядела заросший двор, и в тысячный раз заверила себя, что все будет хорошо. Избавлюсь от травы, побелю стены дома, приведу в порядок сад.