– Бретонские рыбаки – это вообще абсолютно не сомневающиеся люди. «Я верю, как верит Церковь, и больше меня ничего не интересует» – это известная средневековая присказка. В ней очень много правды. Когда простой человек стоит перед лицом неверующего философа, который соблазняет его тоже отказаться от веры, то простой человек, как в материнские объятия, бежит к вере Церкви. «Я не могу с Вами спорить, мне не хватает для этого знаний, но я верю в Господа Иисуса Христа и верю во все, что говорит мне моя Церковь», – говорит он и прибегает к Церкви, под ее сень. И это очень правильная реакция. Это то, за что нельзя ругать Средневековье. Потому что в то время иметь большие познания и быть по-настоящему образованными могли только люди, посвятившие себя монашеству и священству. А остальные работали по 20 часов в сутки.
– Будет ли это правильной реакцией сегодня? Если современный образованный человек скажет: «Я не могу в этом разобраться, я верю авторитету Церкви»?
– Мы, конечно, вправе ожидать от него больших знаний, большей воцерковленности, большей способности сопротивляться мысленным нападениям, но, если он имеет доверие к Матери-Церкви и чувствует подвох в словах собеседника, он может смело заканчивать разговор словами: «Я не могу с Вами спорить, мне не хватает знаний, но я верю так, как меня научила верить моя Церковь». Это будет очень правильно. Но это должно быть произнесено смиренно, твердо. Именно при наличии смирения и твердости здесь нет ни сучка ни задоринки. Я думаю, что в большинстве случаев эти слова, правильно, вовремя произнесенные, будут спасительны для человека.
– Не будет ли здесь «слепой», бездумной веры?
– Здесь есть много таких… ложных дилемм. Уже сами слова «слепая вера» содержат ошибку. «Видеть» и «верить» – это антонимы. Апостол Павел пишет о том, что мы верою ходим, а не вйдением. Слепая вера – это и есть нормальная вера, потому что зрячая вера – это знание: раньше я верил в это, теперь я знаю это. Вера стремится к знанию, стремится разрешиться от слепоты и увидеть то, во что верит.
Кстати говоря, мы знаем то, во что верим, уже потому, что отличаем объект своей веры от любого другого объекта. Допустим, кришнаит верит в Кришну, я верю во Христа. Я знаю, чем отличается Христос от Кришны? Конечно. Я могу путать эти объекты? Ни в коем случае! На основании чего? На основании твердого знания характеристик объектов. Я знаю, в Кого верю и в кого верит он. А раз я знаю, то моя вера со знанием связана. Я не могу верить без знания.
Область веры как раз требует знаний от человека. Например, когда мы поем на литургии молитву «Символ веры», то должны понимать, что в ней говорится, произнося молитву «Отче наш», мы должны знать, о чем она.
В конечном итоге мы стремимся к тому, чтоб вера стала знанием, чтобы надежда оправдалась, а любовь осталась и умножилась. Это наша «генеральная цель».
– Как Вам кажется, отец Андрей, может ли человек надеяться прийти к ответу на вопрос «Есть ли Бог?» одними своими рассуждениями или ему нужно что-то еще?
– Мне кажется, собственных интеллектуальных усилий для таких выводов человеку все-таки не хватит. Ему нужен личный благодатный опыт, и уже с этим опытом он должен совершить труд осмысления прожитой жизни и жизни мира – в тех пределах, в которых позволяет его кругозор. Личный благодатный опыт – это твердый каменный фундамент, который кладется в глубину человеческого сердца.
Но путь к обретению веры может быть неблизким. Обязательно на этом пути у человека будет кризис – например, в подростковом возрасте, когда все подвергается сомнению, или кризис, вызванный потерей близкого, с которой человек не может примириться и бунтует против Бога, говоря: «Зачем Ты забрал у меня того, кто был мне так нужен?!»
У Пастернака есть стихотворение о потере и обретении веры – это его личная исповедь, но вслед за ним ее могли бы повторить миллионы людей:
Многие (из советских людей) были воспитаны в детстве в христианстве и имели какой-то светлый детский опыт, связанный с верой: образ молящейся перед иконами матери, звон колоколов на Пасху, первая детская исповедь. Потом «пришла война, разруха» – у каждого человека по-своему. И веру пришлось обретать заново.
Вера как доверие (условно назовем ее «верой бретонской крестьянки») – это очень хорошая стадия, хотя и не первая. За верой-доверием следует вера как уверенность.
Дай Бог до такой веры «добраться» человеку… Мы знаем имена тех, кто дошел до этого: святые – это люди, вера которых уже вошла в область знания.
Что мешает? Гордыня и невежество
– Отец Андрей, а что в первую очередь мешает человеку на пути к осознанной вере, к вере-доверию?
– Гордыня и невежество. Можно искать истину и не найти ее, будучи слишком гордым для этого, – каким, например, был Лев Толстой. Ведь он, пытаясь во всем подражать мужикам, даже ходил с ними на богомолье, но так и не обрел их веры, прошел мимо Христа.
Если человек не горд или горд не патологически (всякий человек как-то горд, но горд, как правило, не патологически), то второе, что может ему помешать, – это невежество. Невежество может быть разным. Одно дело – отсеченность от информации: какой-нибудь смиренный крестьянин, идущий за плугом где-то в Центральной Африке, с радостью откликнулся бы сейчас на слова о Христе, если бы ему дали возможность их услышать.
Но есть и другое невежество – информированная гордыня, когда человек говорит: «До сих пор я вас слушал, а дальше мне неинтересно. Спасибо, хватит!» Сердце такого человека – тот самый каменистый грунт из притчи о сеятеле, в котором семя истины не может пустить корни.
– Стремление «во всем самому разобраться» – тоже своего рода гордыня?
– Нет, стремление «разобраться самому» может быть, напротив, меткой пытливых душ. Есть такие, которым мало услыхать, но хочется все проверить. Не знаю, насколько уместно делиться анекдотами на страницах этой книги, но есть, мне кажется, один, достойный внимания. Я расскажу так, как слышал и запомнил.
Был на свете один страшный атеист, разговора с которым боялись все муллы, все раввины, все священники, все ксендзы и все буддийские монахи. И был другой человек, помоложе, который тоже считал себя неверующим. И этот молодой агностик захотел поучиться у старого «мэтра атеизма». Пришел к нему и говорит: «Я, как и Вы, атеист, я ни во что не верю! Я считаю…» – и произнес какой-то такой набор классических слов, описывающих атеистическое мировоззрение. А старый атеист ему говорит:
– А ты когда-нибудь слышал, как в кельях плачут отшельники?
– Нет. А зачем? Это мне совершенно чуждо, я это не приемлю, ведь я атеист!
– А ты бывал когда-нибудь в монастырях, смотрел в лица монахов, монахинь, знаешь, как они живут, их распорядок дня? Разговаривал ты с ними, спрашивал ли их, как они пришли в монастырь, с каким грузом, с какими радостями?
– Нет, я никогда этим не занимался! Зачем мне это надо?! Меня это совершенно не интересует!
– А ты знаешь, сколько в среднем часов в год проводит над книгами раввин?
– Да какая мне разница?! Пусть проводит, сколько хочет, мне это неинтересно!
– А ты когда-нибудь видел, как мусульмане совершают хадж в Мекку, как они оттуда возвращаются?
– Да не надо мне тут ничего перечислять!
И тогда наконец этот старый атеист говорит молодому: «В таком случае, молодой человек, Вы вовсе не атеист – Вы просто глупец».
Вывод на поверхности, понимаете?
Самое интересное в жизни мира – это религия. Все самое глубокое, самое пламенное, насыщенное, значительное – это все там, где есть Бог.
Или там, где люди ищут Его, или там, где они нашли Его, или там, где они Его потеряли и опять ищут. И пренебрежительно пройти мимо этого опыта может только человек, у которого не хватает совести или образования. Так, один баптистский профессор говорил, что человек, сомневающийся в историчности Иисуса Христа, не имеет проблем с верой, – но у него серьезные проблемы с образованием.
Серьезному атеисту надо будет, возможно, подняться на более высокий уровень знаний, чем среднему верующему человеку. Он должен будет, как апостол Павел, отправиться в путь в Дамаск, чтобы укрепиться в своем отрицании. Ответственному атеисту нужно поставить перед собой честную задачу: «А ну-ка проверю, чем занимаются все эти люди, которые говорят, что Бог есть? Ну-ка почитаю, послушаю, ну-ка похожу туда, куда они ходят» – например, в какой-нибудь крестный ход, в котором 30 тысяч человек – мужчин, женщин, детей – несколько дней идут под дождем и солнцем, по грязи и по бездорожью.
Честный атеист должен сесть и прочесть Евангелие. Обязательно. Если он осилит, пусть прочтет и Коран. Если и этого окажется мало, пусть сядет и сопоставит Коран и Евангелие, пусть познакомится с еврейской религиозно-молитвенной практикой, с тем, как верили пять тысяч или три тысячи лет назад… Для таких исследований человеку, конечно, понадобится очень сильный пафос, страсть, в первичном смысле этого слова: «Ну сейчас я разберусь с этим всем! И уж когда я разберусь, вы меня не обманете!» Вот тут-то… Бог его и поймает. Как апостола Павла, собственно. Как митрополита Антония Сурожского, и еще многих, многих других.
Тут-то Господь и ловит этих горячих, неравнодушных людей. Ведь религия, по словам одного немецкого религиозного философа, Пауля Тиллиха, есть состояние крайней степени заинтересованности. Таких – заинтересованных – и ищет Господь.
Авраамова вера
– Что делать человеку, если он «не чувствует Бога», если Небо для него молчит? Вроде и хорошо было бы поверить, но – не могу!
– Такому человеку надо, безусловно, просить о вере. И еще, мне кажется, очень важно, когда люди просят Бога о других людях. Тогда, как говорил Паскаль, человеку даруется счастье быть причиной.
Первопричина всего – это Господь, но, когда человек включает волю и начинает активно что-либо делать, он изменяет мир. Как, скажем, тот, кто убирает мусор и разбивает клумбу под окном, привносит красоту туда, где раньше было безобразие… Так и молящийся человек может стать причиной перемены в чьей-то неверующей душе.
В Деяниях Апостолов описан эпизод, когда одного из первых диаконов христианской Церкви, Стефана, забивали камнями иудеи, а юноша по имени Савл, одобряющий убийство, сидел и стерег одежды этих убийц. И потом, в ближайшие дни, по дороге в Дамаск этому юноше явился Христос. От видения Савл ослеп и получил откровение идти в Антиохию, где он крестился и стал всем нам известным христианским апостолом Павлом. Так вот, один из отцов Церкви, Блаженный Августин, толкуя этот эпизод, говорит: если бы не было молитвы Стефана, не было бы обращения Савла. Молитва праведника была последней каплей, которая привела будущего апостола ко Христу.
Так что просьба того, кто уже знает Бога, о том, чтобы Он в некую малую, но нужную долю стал явен неверующему человеку, который Бога «не чувствует», очень много может значить.
Но молиться о другом человеке может только тот, кто сам переживает Бога как Высшее Благо, для кого вера в Бога, стремление к Нему и общение с Ним – не просто «что-то хорошее», не просто способ «оградить» себя от неприятностей, а смысл всей жизни. В этом смысле с одинаковой тревогой можно молиться как за успешного и состоявшегося бизнесмена, так и за человека, не нашедшего себя в жизни: если ни тот ни другой не знает Бога, они равно несчастны, их благосостояние в мире не имеет значения.
Почему это важно понимать? Нередко мы относимся к Господу Богу как к доктору Айболиту, который придет и всех исцелит, или ждем Его, как волшебника в голубом вертолете, который прилетит и сделает всех счастливыми, «всем бесплатно покажет кино». Мы бываем готовы поступать как язычники, которые целовали землю на берегах Нила и благодарили Нил за то, что он разливается, но попробовал бы он не разлиться – они бы его били батогами!
Но Бог – это не утилитарное понятие. Бог нужен не для того, чтобы жить без пьянства, без голода и войны, а Он нужен сам по себе, как Бог, как конечный смысл, как цель пути. «Защитник», «кормитель» и «устроитель чудес» – это второстепенное, это функции, но глубже всех этих функций есть Бог по существу. Бог как Бог.
Вера в такого Бога, память о Нём, размышление о Нём и любовь к Нему – это вера Авраамова. Авраам всю жизнь ходил перед Богом, прошел через ряд испытаний, постепенно накалявшихся до самых серьезных, доказал Ему свою верность, но при жизни ничего особенного не получил: только обетование о будущем, которое исполнилось на его потомках. Сам же Авраам умер бездомным, не имея под ногами собственной земли.
И на самом деле очень тяжело к Богу относиться как к Богу. Но по слову апостола Павла, христиане – дети Авраама по вере. И наша вера должна быть именно такой.
– Чтобы как-то подытожить тему веры и неверия – такого разного неверия и такой разной веры, как бы Вы определили веру в Бога? Что значит верить?
– Вера – это личное чувство встречи с Богом, прикосновения Бога к сердцу, чувство, прошедшее через разум, осознанное, удержанное и сохраненное им. Вера – это мой личный опыт, тождественный такому же опыту миллионов людей – живших до меня, живущих рядом со мной и тех, которые будут жить после меня, – так что мы все могли бы сказать: «Мы нашли одного и того же Бога. К тебе и ко мне прикоснулся Тот же».
Беседа вторая
Надежда на Бога: безволие или благоразумие?
Самоуверенность является нашим наибольшим и наихудшим врагом, который безжалостно и неожиданно нас разоряет и оставляет в несчастном положении под открытым небом.
Коня готовят на день боя, но победа даруется от Господа.
Икона успешного человека XXI века – человек активный, стремящийся изменить себя и мир вокруг, извлечь максимум из своих способностей и обстоятельств. Но вера в Бога на первый взгляд учит человека обратному: отстраниться от мира, который «во зле лежит», уйти в собственные глубины – в молитве, созерцании, познании себя и Бога. Должен ли человек, уверовов, отказаться от деятельной, активной позиции, к которой привык стремиться? Действительно ли идеал успешности XXI века несовместим с верой, и добродетелью христианина является уход от суеты и пассивность? Ждет ли Господь от человека отказа от активной деятельности в миру? Как совмещается молитва и действие?
Во второй беседе с протоиереем Андреем Ткачевым попробуем разобраться в этих вопросах.
Часть I
Знание своих гра
– Когда крестился король Хлодвиг, то он, перед тем как зайти в купель, спросил епископа, крестившего его: «Что я потом должен буду делать?» – «Ты должен будешь сжечь все, чему поклонялся, и поклониться всему, что сжигал», – ответил королю епископ. Иными словами, потребовал от него полной перемены деятельности.