–Чего сделал?
–Ну, сотворил оберег, ладанку, медальон для тебя. Называй его как хочешь. Я тебя сей премудрости потом обучу. Вот! Ну, а дальше оставалось только ждать.
–Чего ждать?
–Надеть на шею науз я мог только после того, как ты между жизнью и смертью окажешься. Хотя бы сознание потерять должен был. Когда машина перевернулась, сознание терял?
–Было дело.
–Вот я после вашего возвращения из балки, судя по всему и надел оберег на твою шею.
–Зачем такие сложности? Раньше этого сделать никак нельзя было?
–Раньше, нет. Небось знаешь, что меня ведьмаком кличут?
–Ну, знаю. Дураки потому что.
–Существует два известных способа, которые могут переместить человека во времени. – Дед осклабившись, посмотрел на внука, понимает ли то, о чем ведет рассказ. Воспринимает? Или относится ко всему, как к небылице. – Наиболее известный – это «кротовые норы» – небольшие туннели в пространстве, которые служат связующим звеном прошлого и настоящего. Но нора нестабильна, может закрыться быстрее, чем человек успеет переступить её порог. Второй способ – это посещение мест на Земле, которые обладают определённой энергетикой. Более того, иногда люди даже не знают, как попасть в прошлое, но оказываются там случайно, посетив энергетически сильное место Земли. «Место силы». Третий способ «принадлежит» нашему роду. В свой смертный час, если ты успеваешь раскрошить науз, в прошлом повешенный на тело после потери сознания, то и вернешься обратно именно в тот час, когда тело не имеет сознания. Короче, ты вернулся в себя. Понял теперь?
На дворе уже ночь. Голоса из-за дома не такие уж и громкие. Детвору женщины отправили на боковую. Во дворе, скорее всего отец, зажег фонари. Сентябрьское, южное небо расцветилось звездами и их «рогатым пастухом». Дед с внуком продолжали беседу…
–Понял. Только почему, мы?
–Ха-ха! Ответ кроется в прошлом, но я его не знаю. Воспринимай как должное. Я вот, когда «вернулся», людей лечить стал. Чем ты займешься, решай сам.
–Ага! Других излечиваешь, а бабулю проморгал.
–А вот отсюда, подробней!
–Точно не скажу, я тогда уже Афган «топтал», но уйдет она от нас в восемьдесят шестом.
Мать говорила, что заболела после чернобыльской аварии. Сгорела за полгода.
–Авария?
–Атомная электростанция под Киевом рванет. Так рванет, что никому мало не покажется.
–Так-так!
Дед призадумался. Хитрый взгляд пронзил Михаила. Задал вопрос по существу, уже касаемо себя.
–Ну, а мне сколько той жизни еще отпущено будет?
–Лет двадцать проживешь еще.
Обоих отвлекли шаги. К калитке подошла мать.
–Вы чего тут секретничаете? Папа, Мишке завтра в школу вставать рано. Десятый класс самый ответственный, школьный материал тяжелый. Пропустит что, не усвоит, придется репетитора нанимать. У него и так с немецким и химией проблемы. Не пора ли ему на боковую?
Каретников не смог удержать свой молодой организм от мальчишеского проявления ответа на сказанные матерью слова. Прыснул смехом, чуть в голос не заржал. Проблемы с немецким языком! Да он этот язык, сейчас в совершенстве знает. Ему тюрингский диалект в одном хитром заведении специалист ставил. А еще, все кто его знает, были бы удивлены, если б услышали из его уст беглую речь на арабском, да еще с неджийским диалектом. Проблемы! Ха-ха! И химию осилит. Мозги в черепной коробке школьника, совсем не детские, на восприятие всего, что пригодится в жизни, заточены. А учиться он умеет.
–Чего улыбаешься? – спросила мама. – Вот посмотрю, какие оценки завтра из школы притащишь! Недоросль!
–Не бери в голову, ма! Все будет хорошо.
–Расходитесь, полуношники!
Дед кряхтя поднялся на ноги. Мишка и раньше понимал, что вот такие примочки с его стороны, больше показуха для окружающих, чем всамделишние старческие стенания. На публику дед играет. В нем здоровья, на молодого мужика еще хватит.
–Иди Мишаня. Завтра покалякаем. – Сказал, как отрезал.
А, и правда, пора спать. Сегодня у него был трудный день.
Дом у Каретниковых был действительно большим. Комната Михаила, «встретила» его знакомым запахом и внешним видом. Как будто и не прошло сорока лет, когда он последний раз в нее входил. Огромный, во всю стену книжный стеллаж от пола до потолка. Кровать. Его кровать с панцирной сеткой, мягкой подушкой и легким одеялом. У окна в кадке комнатное растение, вьюн с мясистыми, продолговатыми листьями, белыми звездочками цветков, словно вылепленных из воска. Пол стены оплел, зараза. Прет как на буфет. Если б не бабуля, давно бы снес этого монстра в летнюю кухню. Э-хе-хе! Ладно, пусть у него «проживает». Год еще потерпит, а там в военное училище съедет. Да! Под самое окно его стол поставлен с удобным, привычным стулом.
Потушил свет. Улегся. Долго не мог заснуть. Мысли, как пчелы роились в голове. Вроде бы как сегодня он погиб под сирийским Алеппо, и вот он уже в родном доме, живой и здоровый. Мало того, ему семнадцать годков и живы все, кто дорог. Фантастика! Но она же и действительность.
Не заметил, как уснул.
Глава вторая
Начинается новая жизнь
Яркие краски видеоролика в один миг погасли. Как через вату, через сон в сознание вплыла знакомая мелодия с бравурными словами:
Мы рады вас приветствовать, товарищи ребята!
Конечно, если дома вы, а не ушли куда-то.
И просим вас немедленно оставить все дела:
«Радионяня» сегодня к вам пришла.
«Радионяня», «Радионяня» – есть такая передача!
Это что? Судя по всему из приемника, в одной из комнат дома, слышалась давно забытая песенка. Ух, ты-ы! Он уж и не предполагал, что помнил ее.
Голос бабули, заставил открыть глаза, сориентироваться в «новой» действительности.
–Мишутка! Вставай!
Глаза пробежали по корешкам книг на полках, по потолку. В окно заглядывало утреннее солнце. Это все явно не сон и не потусторонний мир. Святым Петром с ключами от ворот в Рай или преисподнюю, здесь и не пахло. Он жив. Он дома.
–Вставай, внучек! В школу опоздаешь!
В комнату «вплыла» бабушка Наташа. Улыбка на добром лице, указывала на то, что будь ее воля, она дала бы любимому внуку отоспаться. Вот только жесткие указания невестки на сей счет, не оставляли возможности сбыться таким устремлениям старушки.
–Бабунюшка! Доброе утро.
–Доброе. Завтрак стынет. Собирайся, весь народ давно разъехался. Я дверь прикрыла, чтоб сборы слышно не было. Хоть ты, мой котунчик, поспал больше других.
–Ага! Спасибо…
На бегу проглотил завтрак. Оделся. Помнится, свою форму любил и лелеял. Пиджак был тёплым и удобным, с кармашками. В брюки-клеш запихнул белую рубаху. Подхватив еще с вечера собранный дипломат, чмокнув старушку в щеку, умотал со двора.
Оказавшись на улице, буквально нос к носу столкнулся со своим прежним закадычным друганом, Серегой Вахрушевым. Еще не привык к своей новой-старой действительности, от встречи, «произошедшей через десятки лет», встал столбом.
–Здорово, Мишка! Ты чего зыришь, будто я привидение?
Взял себя под контроль.
–Привет! Задумался, просто.
–Идем скорей, опаздываем.
–Ага…
К школьному скверу со всех сторон сбегались разного возраста дети. Само здание школы в три этажа, выглядело массивной, стилизованной постройкой, разве что без вычурной лепнины, всем своим видом внушающее уважение стороннему человеку. Протиснувшись в дыру невысокого забора, оказались перед школьным футбольным полем. Каретников не очень вслушивался в суть речей друга, всю дорогу «грузившего» его своими проблемами, на ум приходили мысли о предстоящей учебе. Вспомнилось, как «правые» либералы и чиновники соответствующего министерства, выдумавшие ОГЭ и ЕГЭ, сотни никому не нужных отчетов учителей и видеоотчеты в инете, костерили учебный процесс в Советском Союзе, «выливая ведрами помои» на вся и всех этого времени. Мол, страна была с тоталитарным строем, режим строгим, а значит и образование на низком уровне. Типа того, что тогдашнему правительству нужны были глупые люди, ими управлять, мол проще. Сами идиоты! Каретников от мысли такой, в порыве чувств плюнул на землю. Нашли отговорку, бестолочи! Государству, в принципе, не нужны дураки. Дурака сложно увлечь идеями, он мыслит категориями «пожрать, выпить и в люлю». Ему сугубо пофиг любая неовеществленная фантазия, вроде Светлого Будущего или Мира во всем Мире. И новому Российскому государству, того времени, откуда он прибыл, дурак не нужен. Так уж выходит, что глупость пестуется развеселым ТВ, глянцевой прессой и среднеполой эстрадкой. То есть – чисто коммерческим сектором, который отчетливо осознает, что на дешевке можно быстрее заработать, а основной потребитель «умца-ца» – именно он родимый, дурак. А государство при капитализме просто вынуждено не вмешиваться, Конституция, понимаешь ли, не позволяет…
Вот она, настоящая встреча с юностью! Одноклассники и одноклассницы. Михаил уж и забывать их лица стал, а сейчас все так реально вернулось «на круги своя». Особенно девчонки. Молоденькие, голенастые, высокие и мелкие. Вон, как та худышка с короткой стрижкой светлых, густых локонов на головке. Маринка Дегтярь. Рядом с ней ее подружка. Убей, имя и фамилия за прошедшие годы выветрились из памяти напрочь. А вот эту паву он помнит. Высокая, стройная, с породистой мордашкой, томным взглядом и не быстрыми, плавными движениями. Ленка Богданович. Он на второй парте, прямо за ней, на пару с Вовкой Редько сидит. Полнушек в классе почти и нет, разве что, Надя Мурзаханова. Эта щекастенькая, «розовый колобок». Смотри-ка, Люда Добрикова. Ее «грива» слегка вьющихся каштановых волос, спадающая до самой попки, всегда бередила волнительные чувства. Гм! Да он кажется, в них во всех был влюблен? Отчасти поэтому всю жизнь в холостяках проходил, не мог смириться с тем, что вокруг столько «красоты под боком ходит».
Как гром небесный, громко прозвучавший звонок на урок, отвлек от воспоминаний. Первый урок был «немецким». Дверь в класс распахнулась и вошла очень странная женщина. На вид ей было лет сорок. Лицо неухоженное, в разнообразных морщинах, с яркой помадой на губах. Чернявая. Волосы уложены вокруг головы в виде валика, из которого наполовину торчали шпильки. Чулки собрались гармошкой около коленок. Первое впечатление Каретникова, в класс вошла клоунесса. Да и имя у нее было какое-то странное – Генриетта Карловна! Класс затих. Михаил вспомнил, что это «чудо в перьях» побаивались все. Отчасти из-за крутого нрава, отчасти из-за неспособности толково выучить предмет. Теперь-то он понимал, эта странноватая женщина одинока. В жизни у нее кроме школы и своего предмета толком ничего и нет. Кстати, свой предмет она глубоко любит, и самое главное для учеников, знает, как его преподать глупым школярам. Вот только для одноклассников Каретникова, увлечение изучением иностранного языка давно минуло. Кажется в восьмом, практически весь класс сдал экзамен по немецкому на хорошо и отлично, а потом спад и охлаждение к, как казалось не совсем нужной дисциплине.
Учебный год только начинался, из светлых голов за лето выветрилось многое, в том числе и не слишком жалуемый предмет. С горем пополам урок начался. Когда очередь отвечать на вопросы дошла и до Михаила, усиленно работая мозгами, пытался «понизить градус» языкового знания ниже плинтуса. Коверкая слова, на манер гастарбайтеров таджиков при общении с начальством, все равно «показал» лучший в классе результат. Если и дальше так дело пойдет, спалится. Тоньше нужно работать. Осторожней. Сегодня он, как по минному полю бредет.
Звонок на переменку. Благодатная музыка!
–Каретников!
Обернулся на голос. За спиной маячил Серега Шпика, самый крепкий и сильный парень их класса. Высокий, стройный и мускулистый, с симпатичным, мужественным профилем лица. Именно в него влюблены все девочки не только их класса, и самое главное он прекрасно это знает. Знаниями не блещет, но и не в последних рядах по учебе. Держится на плаву. У Каретникова с ним не совсем «лады», два медведя в одной берлоге не уживаются. Скажем так, паритетные отношения на грани войны и мира.
–Чего тебе?
–Дай алгебру списать.
Михаил по алгебре дока, ему она дается легко, без напряга, в отличие от «русского». Круто! С чего это его главный недоброжелатель помощи просит? Брошенный взгляд «по секторам», дал информацию, что их двоих как бы оставили на индивидуальную «разборку». Только по какому это поводу? Он уже забыл, откуда у юношеской неприязни ноги растут. Нужно выкручиваться. Ответил нейтрально, но с элементом подкола:
–Ты рамсы не попутал, болезный?
–Чего-о? Мало тебе нашего прошлого разговора?..
О! Спасибо, натолкнул на яркую вспышку воспоминания о былом. Тогда Шпикин кулак хорошо так воткнулся ему в живот, заставив от резкой боли согнуться в три погибели.
–…Короче, к Людке не подходи. Увижу…
–Да, пошел ты лесом, Сереженька.
Мило улыбаясь, назвал адрес назначения Каретников. Наверное, что-то сделал не так, лицо у одноклассника такое, будто удивлен и даже ошарашен нестандартным поведением товарища по общей борьбе за школьные знания. Сразу контраргументов найти не смог, выдавил из себя:
–Ну-ну!..
…Школьная столовая напрягла. Навела на унылые мысли. Пахло в ней не вкусностями, а чем-то кисловатым с примесью запаха залежалой старой половой тряпки. На стеллажах в тарелках выставлены холодные омлеты непрезентабельного вида, мутные кисели странного цвета и совершенно хлебные котлеты. О вкусовых качествах еды, судить практическим восприятием не решился. Вышел прочь.
Урок истории. Каретников выпал в осадок. В класс вошла она! Ольга Евгеньевна. Даже по прошествии стольких лет сердце в груди забилось пойманной в силки птицей. И воспринимал он историчку как королеву. Ей не больше двадцати семи лет. Может и меньше, но наносная строгость на лице, попытка прибавить возраст, вызвала легкую улыбку на его лице. Всегда ухоженная, в стильной одежде, волосы уложены в замысловатую прическу. На лицо, по его меркам, красавица. Золоченая оправа очков, мало что не портила «фейс», она ей «шла». Фигура миниатюрная, с полным соответствием параметров… Приоткрытый в положенном месте бюст, способен был заставить пускать слюнявые пузыри даже пресыщенного женским вниманием зрелого мужчину. Э-хэ! Она замужем. И муж у нее, кто-то из городской партийной элиты.
К самому предмету «истории», Михаил относился ровно. Если конкретно, то на сам предмет ему было сугубо начхать, а вот на Ольгу… Нда!
Стараясь быть суперсерьезной, «историчка» начала урок:
–На прошлом занятии мы разбирали тему о периоде перехода России к империализму. Хотелось бы понять, как усвоен материал. Кто нам расскажет о «переходе»?
Почему, нет? Каретников не задумываясь поднял руку. Его «несбывшаяся любовь» подошла вплотную к его парте. Наверное, какой бы женщина не была, она на чистом подсознании ощущает к себе отношение со стороны мужчины, хоть и не сложившегося до конца. По-видимому, тут как раз тот случай.
–Миша. Хочешь ответить?
–Да.
Поднялся из-за парты на ноги. Нос предательски «отпальцевал» приятный запах ее духов, в голове проявилось восторженное помутнение.
–Отвечай.
Из подкорки мозга, на свет Божий «выполз» совсем не юнец, а тот другой, отмеривший по жизни полста годков. Появившись, этот индивид излагал текст ответа совсем не школьным языком:
–В конце XIX – начале XX веков капитализм окончательно перерос в высшую и последнюю стадию своего развития – империализм. При нем максимально развивается концентрация производства, то есть производство сосредоточивается во всё более крупных предприятиях за счёт вытеснения и поглощения мелких предприятий. Капиталисты вступают в соглашения между собой относительно сбыта товаров. Происходит смена капиталистической свободной конкуренции господством монополий. Это даёт возможность устанавливать высокие цены на товары и получать сверхприбыли. Но, как писал Ленин, монополии вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов…
Ольга свет Евгеньевна, снизу вверх смотрела на высоченного десятиклассника, отвечавшего урок. Никак не ожидала легкой трактовки серьезного материала. Ей невдомек, что ученик в свое время на подобном материале «собаку съел», да еще и в высшем учебном заведении. Занятия по дисциплине «История партии» для Каретникова не прошли даром. Другое дело сам фигурант ответа, помимо воли устремлял предательский взгляд за отвороты модного платья на груди молодого преподавателя. Уставился туда, откуда чуть выныривали гладкие полушария женского бюста, покрытые нежной кожей. Чуть слюной не подавился, споткнувшись на слове. С усилием взял себя в руки.
–…Ленин характеризовал империализм как загнивающий или паразитический капитализм. Господство монополий задерживает технический прогресс и увеличивает численность населения, занятого непроизводительным трудом или живущего на проценты с капитала.