Как будто ребенок думал, что, если их беспрерывно повторять, они приобретут силу заклинания. Как будто ими он высмеивал или проклинал его. Мичер почувствовал, что в нем закипает злость, даже нечто большее, чем злость, и сделал еще два шага по комнате. И только сейчас, когда он оказался в шести-восьми футах от ребенка, скудное освещение позволило ему рассмотреть детали, которые были скрыты от него до сих пор. И от того, что ему открылось, ноги его подкосились так резко, что он упал на колени.
Ребенок не прижимался спиной к стене. Он стоял лицом к стене, почти надменно повернувшись к нему спиной. Более того, как и у манекенов, как и у его преследователей, как у статуи на площади, на голову его был натянут мешок.
Вид этого мешка, черного полиэтиленового мешка, перевязанного липкой лентой, пробудил воспоминания Мичера. И теперь наконец он начал понимать, почему находился здесь. Он в мольбе протянул к ребенку руки.
— Прости, — прошептал он. — Прости меня. Пожалуйста. Пощади.
Медленно ребенок повернулся к нему. «Нетпапанетпапанетпожалуйстаненадо… пожалуйстаперестаньпапанетпожалуйста», — шептал он.
Словно получая удовольствие от происходящего, ребенок поднял руки и приложил ладони к черному полиэтилену, отчего тот скрипнул. Потом, продолжая шептать, он вдавил пальцы в полиэтилен и начал сдирать с лица мешок.
Линда Е. Ракер
ПОСЛЕДНИЙ РИЛ
Линда Е. Ракер родилась в Бирмингеме, штат Алабама, и сейчас живет в Портленде, штат Орегон, но в скором времени намеревается собрать вещи и стать скиталицей, начать странствовать по другим частям света столько, сколько другие части света смогут ее выдержать.
Несколько лет назад она на время оставила сочинительство, чтобы получить высшее образование, и это каким-то необъяснимым образом привело к тому, что в этом году будут опубликованы несколько ее новых рассказов.
Ее произведения выходили в таких журналах, как «Третья альтернатива», его реинкарнации «Черный шум», «Сверхъестественные истории». Данный рассказ — ее второе появление в ежегоднике «Антология лучших современных рассказов ужасов».
«У этого рассказа два источника, — объясняет она. — Воображаемый диалог — который буквально написался сам собой — между одним любителем кино и его девушкой, решившими сыграть в глупую игру (мои друзья, которые читали этот рассказ, уверяют меня, что главного героя я списала со своего партнера); и деревенский дом моей бабушки в Джорджии, который в детстве казался мне жутким. Когда-то я даже придумала, что рядом с ним живет ведьма, и даже сейчас, когда заброшенный дом разрушается и постепенно сливается с окружающим его лесом, мне он кажется страшным, таинственным местом».
— Подожди-ка, — задумавшись, сказала София. — Этот я знаю. Намекни, я вспомню.
— Зачем тебе намекать, если ты его знаешь? — Кевин закурил очередную сигарету и снова опустился на сиденье.
Она бросила на него быстрый взгляд.
— Следи за дорогой, — сделал замечание Кевин, и София пихнула его в плечо.
— Умник, — бросила она.
Мягким басом он фальшиво пропел:
— Семь, семь, семь…
— «Великолепная семерка», — подхватила она. — Я же просила намекнуть, а не подсказывать.
— Ну, если ты не поняла намека на «Семерых самураев», что я мог…
София ударила по тормозам. Машина вильнула вправо и остановилась.
— Поворот проехали! — воскликнула она. — Придется возвращаться, навигатор.
— «Навигатор»? Знаю. Новозеландский фильм про средневековых жертв эпидемии чумы, которые переносятся во времени и попадают в современную Новую Зеландию. Еще с таким названием есть фильм с Бастером Китоном. В любом случае задницу я тебе надрал!
— Это не игра. Ты можешь перестать быть киноманьяком хотя бы на пять минут? — без особой надежды в голосе спросила София, включая заднюю передачу.
— Я кинокритик. По-другому не умею.
— Ну так в следующий раз мы сыграем в… кулинарную игру или что-нибудь такое, и тогда я надеру тебе задницу, как ты изысканно выражаешься.
— В кулинарную игру? Ты помешана на еде.
— По крайней мере, мы питаемся хорошо. Вы, мужики, жили бы на одном попкорне и шоколадном драже, если бы не было таких людей, как я.
У пропущенного поворота не было указателя, и заметить его можно было, только проехав мимо и увидев уходящую в лес прогалину и густой кустарник, подступающий к самому краю дороги. Кевин решил пока не спорить.
— Прекрасно, — пробормотала София через несколько секунд, когда они въехали на гравийную дорогу. По днищу машины зловеще застучали камни, по окнам ударили ветки. — Вот интересно, в договоре об аренде авто есть пункт, по которому мы не должны отвечать за повреждения, полученные у черта на куличках?..
Она замолчала, когда они миновали поворот и перед ними неожиданно оказался дом. Стоял он посреди голого участка земли, где вся трава либо высохла, либо была выкопана шестью собаками, которых держала Роза, тетя Софии. Люди из надзора за животными посчитали их дикими и усыпили.
Сам дом был низким и темным, с закрытыми изнутри окнами и деревянными стенами цвета старых помоев.
Кевин сказал:
— Тут наверняка привидения водятся. То есть, судя по виду, должны водиться. Господи, ну и дыра! — Он рассердился на себя за то, что на последних словах его голос притих так, будто вид дома его и вправду насторожил. — Господи, — повторил он.
— Ну, мы не обязаны оставаться здесь на ночь. — София оживилась, это всегда с ней случалось, когда что-то ее беспокоило.
— «Дом на холме призраков», — сказал Кевин.
— Что?
— Фильм Уильяма Касла. Винсент Прайс обещает десять тысяч долларов тому, кто проведет всю ночь в доме с призраками.
— А, но сейчас десять тысяч долларов — это совсем не то, что в те дни. Хотя, если их будет предлагать сам мистер Винсент Прайс, это, конечно, интереснее. В римейке они увеличили сумму?
— Где?
— В римейке.
— Богохульница! — оскорбленным тоном произнес он.
— Давай, кто быстрее! — крикнула она и выскочила из машины, пока он соображал. Сандалии ее уже цокали по порогу дома, когда он был только на середине двора.
— Так нечестно, — пожаловался он. — Ты меня обманула. — Они оба смеялись, пока она не повернулась лицом к дому и пока им вдруг не стало понятно, что нехорошо слишком уж веселиться, собираясь осматривать жалкие владения бедной покойной тети Розы.
Ключ Софии застрял в замке, и на какой-то мигу него даже появилась надежда, что замок сломан, но со второго раза дверь открылась, пролив на них темноту.
Они перешагнули через порог и оказались в прихожей, где пахло плесенью, застоявшимся воздухом и жарким сентябрьским днем. Прямо перед собой, в нескольких футах, он увидел какие-то неясные, но жуткие тени, которые, когда София щелкнула выключателем, оказались вешалкой с многочисленными пальто и громадным платяным шкафом. Прихожая была небольшой, и, сделав всего несколько шагов по серому вытертому ковру, он очутился в другом ее конце.
Вчера вечером София показывала ему фотографии в квартире ее матери в Атланте, обезображенные снимки, на каждом из которых изображение сестры Розы было оторвано или соскоблено. Ему казалось жестоким и излишним то, как внутрисемейные неурядицы зачастую преподносятся посторонним. Стоящие за всем этим истории — а история всегда найдется — слишком запутанны и болезненны, чтобы обиженная сторона могла их припомнить и внятно изложить. «Вы не представляете, что она со мной сделала. Вы не понимаете. Она всегда такой была».
Впрочем, подобные отношения стали немного понятнее теперь, когда он увидел дом. Он попытался представить себе сестер более непохожих, чем яркая, властная мать Софии, вице-президент чего-то там в одном из крупных банков Атланты, и странная отшельница, жившая, как сказочная ведьма, в своем жутком доме посреди леса.
— А ты вообще встречалась с ней когда-нибудь? — поинтересовался он.
— Да, один раз, — ответила ему София. Когда точно, она не помнила, но была тогда совсем молодой.
И случилось это на каком-то семейном собрании, возможно, на похоронах. — Она напугала меня.
Нет, это неправда. Ее мать не сомневалась, что София и тетя Роза никогда не встречались. «Не могу представить, при каких обстоятельствах такоемогло случиться», — сказала она Кевину с ядовитым смехом.
София пожала плечами.
— Она врет. Тетя Роза научила меня танцевать один необычный танец, что-то вроде джиги, но потом мать запретила мне его танцевать, когда узнала, у кого я ему научилась. Тогда я начала выплясывать его в своей комнате тайком. — Это все, что она помнила. А теперь, когда страшная тетя Роза умерла, Софии пришлось заняться ответственными взрослыми вещами, которые не могла сделать мать. «Я съезжу. Я осмотрю дом».Жуткая сумасшедшая тетя Роза в завещании оставила эту рухлядь племяннице.
Мать Софии была против.
«Дорогая, тебе не обязательно этим заниматься. Сиди дома, а я найду людей, которые все сделают. Съездят, оценят, продадут, а деньги переведут прямо на твой счет».
Но чем сильнее давила мать, тем тверже становилось желание Софии самой со всем разобраться. Кевин предпочел молчать и не вмешиваться.
Двери по обеим сторонам от них, ведущие из прихожей, были закрыты.
— Давай сюда, — сказала София и потянула за ручку дверь справа от себя. Кевин испытал секундное беспокойство, когда она шагнула в комнату и ее поглотила темнота. — О боже!
Зажегся тусклый свет, и он прошел следом за ней в кухню, где его встретил сильнейший тошнотворный запах протухшей еды.
— Ты только посмотри, — сказала София, и он посмотрел. Все три окна, одно над раковиной и два выходящих на фасад дома, были закрыты картоном, прилепленным черной клейкой лентой.
Остальная часть помещения была непримечательна: обычная старая посуда, грубая деревянная мебель. На полу перед открытой дверью неработавшего холодильника с перегоревшей лампочкой лежали какие-то непонятного вида пакеты (возможно, упаковки мяса). Из некоторых вытекали тонкие ручейки темной жидкости. На столешнице серели заросшие плесенью кучи, вероятно, сгнившие фрукты и овощи.
— Я видала кухни, в которых была почтитакая же антисанитария, — сказала София, но никто не улыбнулся.
Ему захотелось сказать ей, чтобы она остановилась, не ходила в другие комнаты. Но она бы посмеялась над ним или рассердилась. «Тут и так муторно, а ты еще меня пугаешь».
— Хватит, — сказала она и, зажимая рот, вышла из кухни и закрыла дверь. — Хоть это и неприятно говорить, но мать, наверное, была права.
Дошла очередь до следующей двери. Снова темнота. Но на этот раз он был готов. За секунду до того, как София нашла выключатель, он услышал, как ее пальцы царапнули стену. Звук этот напомнил ему что-то высохшее и неживое.
— Так, — сказала София. — Что тут у нас?
— Вот это да! — ошеломленно выдохнул он.
Даже если бы до этого они не увидели грязную кухню, вид гостиной, которая была буквально забита разными вещами и мебелью, стал бы для них потрясением. Восточные ковры покрывали каждый дюйм стен, включая, возможно, и окна. Все знания Кевина о старинной мебели были почерпнуты во время случайных прогулок мимо антикварного магазина в Сиэтле, когда он лениво размышлял о том, что может заставить человека выбрасывать сотни долларов на какую-нибудь старую рекламную продукцию «Кока-колы». Но даже его неопытному глазу было видно, что в этом нагромождении предметов разных эпох и культур может находиться что-то ценное. К одной из стен прислонился лакированный китайский шкаф, рядом расположились два массивных резных кресла и аккуратный торшер в стиле ар-деко. Более-менее свободный проход вел сквозь этот хаос к противоположной двери, но, чтобы пройти по нему, все равно нужно было протискиваться и втягивать живот.
Софи уже пробралась мимо письменного стола с убирающейся крышкой и теперь оттаскивала непримечательного вида журнальный столик, который загораживал следующую дверь. У него внезапно возникло иррациональное желание попросить ее не делать этого, но было поздно. Сверхъестественное солнечное сияние озарило ее.
— Спальня тети, — сообщила она, пройдя через дверь, и он поспешил присоединиться к ней, борясь с растущим волнением, которым наполнили его две предыдущие комнаты, и со странным ощущением потерянности, как будто его похоронили заживо.
Распахнутое окно помогло ему вздохнуть спокойнее.
— Слушай, ты бы не ходила первой, — сказал он.
Спальня тети оказалась аккуратной и строгой, как келья монашки. Простая железная кровать, белые подушки, белое, туго натянутое одеяло. Деревянная тумбочка рядом, пустая, если не считать переполненной пепельницы и смятой сигаретной пачки. На краях сигарет краснели следы яркой губной помады. Их вид напомнил Кевину, как сильно ему хочется курить. Он полез в карман за зажигалкой, но вспомнил, что оставил ее и сигареты в машине. Подойдя к окну, он сказал:
— Не вижу нашей машины.
— Естественно. Ты же смотришь с другой стороны дома.
Он знал, что должен был видеть подъездную дорожку и передний двор, но перед ним была только полоса голой земли, дальше начинался лес. Ему вдруг показалось, что деревья пошевелились, как вздрагивают занавеси, когда что-то двигается с другой стороны.
— Смотри, — сказала София. Она подняла из-за кровати коробку из-под обуви, поставила ее на тумбочку, а потом вдруг дернулась и отскочила назад, задев рукой пепельницу. Та полетела на пол и разбилась.
— Черт! — вскрикнула София.
— Ты чего?
— Мне показалось, из коробки вылез паук. Вот дура!
Он обошел кровать и увидел капельки крови у нее на ногах, проступившие там, где осколки пепельницы оцарапали кожу.
— У меня все нормально, — сказала она. — Просто испугалась. В ванной, наверно, есть бинт.
София протолкнулась мимо него и открыла последнюю дверь. Кевин заметил тяжелый фарфоровый умывальник и ванну на ножках, но тут София воскликнула: «фу!», и он вошел следом. Из крана, шипя и разбрасывая брызги, текла коричневая вода.
— Это из-за того, что вода долго не стекала, — сказал он. — Через пару минут пойдет чистая.
— Бинта здесь нет, — сообщила София. — Похоже, тетя Роза даже мылом не пользовалась. Ну и черт с ним. Порезы все равно неглубокие. — Работа на кухне сделала ее невосприимчивой к легким ранам и ожогам. — Давай посмотрим, что в коробке.
«Не надо», — захотелось сказать ему, но вместо этого он произнес:
— Назови три фильма, в которых была голова в коробке.
— Боже, обязательно нужно про такие страсти говорить? «Семь». — Она подняла крышку.
— Это первый, — сказал он, чтобы не закричать что-нибудь глупое и истерическое, наподобие: «Не заглядывай в коробку!»
— Тут полно фотографий, — сообщила она. — «Принесите мне голову Альфредо Гарсиа».
— Там голова была в мешке, а не в коробке, — в отчаянии процедил он.
— Какие мы разборчивые! — сказала она и изменившимся голосом добавила: — Хм, странно.
— Что?
— Не знаю, откуда это у нее. Это мои фотографии.
«Так что там случилось между твоей матерью и тетей Розой?»— спрашивал он.
«Мама считала ее ведьмой».
«Ведьмой… Как в викканстве? Религия нового века, „будьте благословенны“, белая магия и все такое прочее? Как Тереса?»— Тереса была их соседкой в Сиэтле.
«Нет, просто старая злая ведьма. Да, не верится, правда? Это единственное, что может мою насквозь рациональную маму заставить стать суеверной».
Потом она сказала:
«И еще кое-что о моем отце».
«Об отце…»— София никогда не рассказывала о своем отце.
«В молодости они… Не знаю, не поделили его, что ли. Он бы парнем Розы, а мама увела его, кажется. Я его совсем не помню».
Произнесла она это так четко, так спокойно, как будто не пыталась скрыть боль.