— Я еще вернусь, — сказала она громко бешеному движению на Беверли Хиллз. — Попадешь ты в ад или тебя накроет паводок, «Бабочка». Я вернусь!
2
Когда Джимми первый раз плавал в бассейне мисс Хайленд, он думал, что ее нет дома. Он вылез из бассейна и вытирался полотенцем, стоя на ярком утреннем солнце, когда взглянул вверх и увидел там ее, стоящую у одного из окон на втором этаже. Она смотрела, не сводя глаз, прямо на него. Это поразило его. Потом он почувствовал испуг. Богатая Беверли Хайленд могла устроить так, чтобы он никогда больше не работал в Южной Калифорнии, да и вообще где-либо еще.
Но, к его удивлению, она даже не сдвинулась с места. Она не накричала на него, не позвала охрану, которая защищала ее огромное поместье. Фактически не было никакой видимой реакции. Она просто стояла здесь, ее руки держались за занавески, взгляд направлен прямо на него. Обеспокоенный тем, что копы Беверли Хиллз могут приехать и забрать его в любую минуту, Джимми торопливо натянул джинсы и принялся чистить бассейн. С тех пор, глядя на верхние окна, он всегда видел ее там.
Он закончил свою работу за рекордно короткое время и поспешно уехал на своем грузовике, проведя следующие несколько дней в страхе, что его уволят за то, что он плавал в бассейне клиента кверху голой задницей! Но, как ни странно, никакого наказания не последовало.
Следующий раз, плавая в ее бассейне, он уже не испытывал такого сильного страха… Он понимал, что она дома: «роллс-ройс силвэ клауд» — все знали, что эта машина ее любимица, — стоял в гараже. Он также видел шофера-араба, который чистил «эксалибер». Он хотел знать, подойдет ли она к окну на этот раз, и поэтому стал плавать, создавая побольше шума и плеска.
Когда голый Джимми вышел несколько минут спустя, он увидел ее на том же месте, наблюдающую за ним.
И снова не последовало никакой реакции.
Этим утром он собирался поплавать в третий раз. Он нажал гудок на железных воротах и представился охране. Затем поехал на своем грузовичке, в котором было все для обслуживания бассейнов, вниз по дорожке, ведущей к берегу, где собирался провести лучшие часы утра, занимаясь чисткой огромного итальянского бассейна мисс Хайленд. Приготовив оборудование и химические средства, он взглянул вверх, на дом. Она была уже там, у окна.
Он чуть было не помахал ей, но удержался. Вместо этого он стоял, упершись руками в бедра, и рассматривал сине-зеленое мерцание воды, будто размышлял над чем-то. Все это время он думал: «Она хочет, чтобы я сделал это».
Хотя она всегда была в центре внимания, любимым персонажем обсуждения в средствах массовой информации, на самом деле о личной жизни мисс Хайленд было известно очень мало. Она жила совсем одна в огромном особняке на Беверли Хиллз, окружив себя рабочим персоналом из секретарей, консультантов и носильщиков, которые часто мотались вместе с ней на другую сторону океана на ее частном самолете «Лира». Среди ее друзей были многие звезды политики и кино, она устраивала вечеринки каждый сезон и владела самым изящным бассейном из всех, которые когда-либо обслуживал Джимми. Однако в ней таилась какая-то манящая загадка.
«По крайней мере, — думал Джимми, расстегивая джинсы, — она была загадкой для других». Но не для него. Он решил, что раскусил ее.
Беверли Хайленд славилась своей высокой нравственностью. Она была одной из самых рьяных сторонников движений, борющихся за моральную благопристойность, преподобного как-там-его-зовут, телеевангелиста.
Все думали о целомудренной мисс Хайленд, как о мисс Чопорность и Правильность, отрицающей любое веселье. Тем не менее имеется у нее один маленький грязный грешок, решил Джимми. Этой оплошностью было то, что она смотрела, как молодой человек плавал голым в ее бассейне.
«Итак, — думал он, — что же будет дальше?» Если он достаточно позабавит ее, то, может быть, она пригласит его в свою шумную игру за некоторое денежное вознаграждение. Он знал, что мальчики по вызову носят золотые «роллексы» потому, что обслуживали таких же богатеньких и далеко не юных дамочек из Беверли Хиллз.
Он расстегнул молнию, затем очень медленно спустил джинсы, остановился на мгновение на краю бассейна, дав ей посмотреть на свое тело, которым он так гордился, потому что работал над ним и поддерживал в форме, и потом нырнул в воду.
Он проплыл под водой до конца бассейна, потом появились его золотистые волосы на солнце. Потом колени. Небрежно, лениво раскинув в стороны руки, барахтался он туда-сюда, вперед-назад и в конце концов перевернулся на спину, чтобы с него стекла вода и кожа заблестела на солнце.
Потом он встал, поднял руки и стряхнул воду с волос. Ощущение того, что она все еще смотрела на него, не покидало его. Он почувствовал эрекцию, что тоже ему понравилось, ведь это увеличило его пенис. Затем натянул джинсы и принялся чистить бассейн.
Позже вновь посмотрел наверх, но ее там уже не было.
Беверли опустила занавески и отвернулась от окна. Она узнала его имя: Джимми.
Потом она выбросила его из головы.
Ее кабинет был очень прост. По сравнению с другой частью дома, которую щедро спроектировали как роскошную и изящную, рабочее место Беверли Хайленд было практичным и без излишеств. Там стояли два больших стола — ее и ее личного секретаря, красное дерево доминировало в кабинете, компьютер «Макинтош Плюс» и сканнер «Кэнон». Мэгги, ее энергичный секретарь, еще не сообщила о текущей работе. Нужно было продиктовать письма, составить список гостей, просмотреть просьбы о благотворительных пожертвованиях, оценить приглашения: куда стоит пойти, а кому отказать. Беверли Хайленд состояла в совете директоров нескольких корпораций; учредила Комитет доверия американских женщин за международное понимание; была председателем комитета культурных ресурсов в Торговой палате Лос-Анджелеса и состояла в Президентском комитете искусств и гуманитарных наук. На ежедневной повестке всегда оставалась личная бухгалтерия, за которой следил ее бухгалтер. Сегодня еще надо было сделать три сообщения для прессы, которые должны были быть написаны и проверены ее публицистами. В состав рабочего персонала Беверли Хайленд также входили два социальных секретаря и агент для связи с общественностью.
Анализируя свое положение, сидя за столом, Беверли налила себе немного травяного чая из серебряного чайничка в чашку от «Севр». Пряный аромат наполнил утренний воздух. Она не добавила сахар, а надкусила одно тоненькое лимонное пирожное, лежавшее на тарелке. В пятьдесят один год Беверли Хайленд очень заботилась о своем питании.
Она посмотрела на календарь на столе; он был в антикварной золотой рамке — подарок от издателя, который очень хотел опубликовать ее мемуары.
На календаре дата была выделена красным: одиннадцатое июня.
Это число, ради которого Беверли Хайленд заставляла себя жить. День, когда открывалась Республиканская конвенция в Лос-Анджелесе. Все, что она когда-либо делала, каждый шаг на ее пути, каждый вздох предназначались исключительно этому дню.
Никогда, она была в этом уверена, кандидат в президенты не имел такого решительного сторонника, как тот человек, который основал «Пасторство Благой вести» — евангелистскую телевизионную империю с доходом в миллиард долларов. Когда он объявил в прошлом году, что собирается занять высший пост в стране, Беверли была просто в экстазе. Это являлось пределом ее мечтаний. И теперь, когда вопрос наконец решился, когда все стремительно шло к первичным выборам, волнение Беверли нарастало с каждым днем — он должен был победить.
Со своими связями и миллионами она устроит так, что он победит.
Сделав глоток чая с корицей, она посмотрела на его фото, которое стояло на ее столе в оловянной рамке. Он подписал фотографию и добавил: «Молитесь Господу».
Преподобный встречался с Беверли Хайленд на обедах по сбору средств и на широко разрекламированных политических кампаниях. Он очень мало знал о ней, зато она знала его слишком хорошо. Она смотрела его «Час Благой вести» почти каждый день уже многие годы, пропустив только однажды, когда была в больнице с гистерэктомией, которая потом дала осложнение. Пока она выздоравливала, ей поставили видеоплеер, чтобы она могла смотреть записи с его проповедями, и это были те же «Часы Благой вести». После она заявила репортерам, что именно эти передачи помогли ей пройти через все это. Она смотрела на него на экране, как она рассказывала репортерам, и слушала его динамичный голос, наполняющий душу мощью и силой, которые помогли ей встать с постели и вернуться к работе. Она написала и сообщила преподобному то же самое, вложив в письмо чек на один миллион долларов.
Она смотрела на календарь. Одиннадцатое июня.
«Пасторство Благой вести» было самой большой «электронной церковью» в Соединенных Штатах. Передачи транслировали ежедневно свыше ста телевизионных станций, их публиковали в еженедельном «журнале власти», они владели компанией звукозаписи, двумя авиалиниями, большей частью Хьюстона и имели ежемесячный денежный оборот в один миллион долларов. Было подсчитано, что около девяноста процентов населения Юга смотрят или слушают «Часы Благой вести» по крайней мере раз в неделю; фактически людей, посещающих церковь и вставших на путь истинный благодаря этим телепередачам, было невозможно сосчитать.
Без сомнения, преподобный был всемогущим человеком.
Он олицетворял моральную благопристойность.
Поставив чашку на блюдце, Беверли встала из-за стола и осознала, что идет обратно к окну. Она была одета в легкий халат; его бледно-голубые шелковые края нежно скользили по обнаженным ногам. Отодвинув занавески, она посмотрела на великолепный сад у своего высокого дома. Он был так красиво и искусно посажен, что никто бы не догадался, что неподалеку расположился шумный Беверли Хиллз со своими делами, магазинами, коммерцией и бешеным дорожным движением.
Ее взгляд опустился на бассейн.
Его звали Джимми, как сообщила ей секретарь.
Она наблюдала за ним, в то время как он водил щеткой в зелено-желтой воде бассейна. Его спина была покрыта потом; солнечные лучи играли на загорелых мускулах. Светлые волосы ниспадали на плечи, подобно волосам викингов. А джинсы были такими узкими… Она удивлялась, как он только мог в них двигаться. Такая задница пользовалась успехом у современных девиц.
— Прошу прощения, — прозвучал задыхающийся голос позади нее. — Застряла на автостраде Сан-Диего! Опять!
Беверли обернулась, чтобы посмотреть на своего секретаря, Мэгги, которая поспешно вошла в кабинет. За ее плечами висела сумка, в одной руке она держала кучу бумаг, на другой висел кейс.
— Не торопись, — сказала Беверли с улыбкой на лице. — У нас есть еще немного времени.
— Клянусь, это так неприятно, — бормотала Мэгги, взяв трубку телефона. Набрав номер кухни, она сказала; — С каждым утром движение на дорогах все труднее и труднее. Могу поклясться, что одни и те же машины затрудняют движение… Привет. Кухня? Это Мэгги. Пришлите чашку кофе, пожалуйста. И шоколад «Даниш». Спасибо.
Мэгги Керн в свои сорок шесть лет заметно поправлялась и, видимо, собиралась продолжать в том же духе.
Пока она выкладывала бумаги на стол и продолжала ворчать по поводу нежелания автобусных компаний устроить все так, чтобы люди нормально ездили на автобусах: «Каждый день одни и те же машины, клянусь, просто чтобы создать пробку на автостраде…» — Беверли снова и снова смотрела на молодого светловолосого парня, который чистил ее бассейн.
— О! — воскликнула Мэгги, когда принесли кофе и «Даниш». Она включила телевизор; Беверли немедленно отвернулась от окна и подошла к вельветовой софе. Две женщины уселись, сняв туфли и уставившись на экран.
Они смотрели «Час Благой вести» каждый день перед началом рабочего дня. Даже когда Беверли приходилось путешествовать и они летали по странам в ее личном самолете или когда они были в отеле в другом городе, они всегда проводили первые часы рабочего дня, смотря по телевизору преподобного.
Проституция и порнография были его главной темой; он также делал поразительно яркие фильмы, направленные на борьбу с абортами. Он организовывал рейды во взрослых кинотеатрах, рассылал Библии и рьяных проповедников в пропасть Сорок второй улицы и бульвара Голливуд и, также как и Беверли, ратовал за изъятие журнала «Плейбой» с витрин магазинов.
Если его изберут президентом, он обещал, что обязательно очистит Америку от всей этой скверны.
Певцы из «Часа Благой вести» оживленно горланили под гитару гимн, а потом появлялся он, проходя к своему месту и буквально крича своим телезрителям: «Братья и сестры, у меня Благая весть для вас!»
Без сомнения, этот человек обладал колоссальным магнетизмом. Он дышал мощью, будто какой-то огнедышащий дракон. Каждый мог почувствовать, что его душа проникает к нему прямо через экран телевизора. Его беспокойный дух прямо-таки изливался из его энергичного тела. В том, что Преподобный был таким популярным даже среди неверующих, не было ничего необычного. Он был продавцом, чистым и жизнерадостным. Один репортер как-то остроумно подметил, что основатель «Пасторств Благой вести» может с легкостью продать кенгуру жителям самой Австралии. Но то, что продавал преподобный, был Бог. Бог и Благопристойность.
Главной целью сегодняшнего обсуждения являлось издание под названием «Бифкейк», под которым подразумевали женский журнал, но который, из-за фотографий обнаженных мужчин в непристойных позах, был воспринят как популярный журнал среди геев.
— Сегодня я начну с письма Павла римлянам, — прокричал преподобный на всю Америку. — И Павел сказал: «Из-за того, что мужчины такие глупые, Бог позволил им совершать свои грязные поступки, которых жаждут их сердца, и они совершают позорные поступки сами с собой. А из-за того, что они делают, Бог посылает им позорные страсти. Даже женщины извращают свое природное предназначение в несвойственное им». Братья и сестры! — проговорил он, встав и начав ходить по студии большими шагами. — Мне больно об этом говорить, но в нашей прекрасной стране существуют дома греха и коррупции. Зло поселяется там, где дьявол оставляет своих слуг. Там, где женщины продают свои тела, а мужчины поддаются желаниям и греху. Это места, которые подрывают силу нашей страны. Как Америка может оставаться первой мощной страной в мире, лидером, за которым впоследствии потянутся все нации, если мы миримся со злом, творящимся на наших глазах? Если мужчины идут в публичные дома, тогда что же станет с заключением прочных законных браков? Когда женщины продают свои тела, разве после этого наши дети вырастут непорочными, познают ли они Слово Божье?
Преподобный указал пальцем на небо и быстро вытер со лба пот платком.
— Я призываю вас уничтожить эти обители греха и коррупции! Мы должны найти их, где бы они ни находились, и искоренить! Мы зажжем факелы справедливости, принесем их к грешным стенам этих домов и будем смотреть, как они горят, словно в собственном сатанинском огне!
— Аминь! — сказала Беверли Хайленд.
— Аминь! — повторила Мэгги.
Когда шоу закончилось, они некоторое время сидели в тишине. Потом Беверли подала знак и сказала:
— Лучше взяться за работу. Принятие соглашения уже через шесть месяцев. А еще многое нужно сделать.
В то время как секретарь отправилась к столу и стала просматривать повестки дня, Беверли снова подошла к окну и выглянула.
Она выглянула как раз в тот момент, когда грузовик, обслуживающий бассейны, выезжал подлинной дороге.
3
Заниматься сексом с незнакомым мужчиной было не ново для Труди Штэйн. Это было ее обычным времяпрепровождением в субботу вечером. «Тем не менее заниматься сексом с незнакомцем в таких специфических обстоятельствах, — думала она, уставившись на эмблему бабочки на двери, — было определенно новым».
Эти мысли будоражили ее воображение.
Когда она получала квитанцию от парковщика и слышала, как он отгоняет ее ярко-голубой «корвет», Труди почувствовала внезапную неожиданную вспышку страха.
Но чего бояться? К тому же ее кузина Алексис приезжает сюда уже несколько недель, Алексис, которая все время рассказывала Труди о фантастических возможностях этого места: «Здесь ты можешь воплотить в жизнь любые свои фантазии», — говорила Алексис. И потом, там была доктор Линда Маркус, для которой Труди создавала дизайн и строила открытую веранду и спа в ее пляжном доме. Доктор Маркус была членом «Бабочки», если верить словам Алексис, уже очень давно. Фактически это Линда Маркус дала хорошие рекомендации кузине Труди, чтобы ее приняли в члены клуба. Эти двое были еще и старыми друзьями с медицинской школы. А теперь сюда попала и Труди, тридцатилетняя женщина, которая искала чего-то, стоя на тротуаре Родео Драйв, на пороге свершения самых заветных желаний. На самом деле она должна была благодарить доктора Маркус.