Он повалил её на кровать, сам себе дивясь - еще никогда прежде Содала на распирало от подобной, звериной страсти. По кошачьи изогнув спину и чуть приподняв таз, Налли обернулась, окинула его томным взглядом зелёного глаза и тихо замурчала.
«Проклятье, - подумал Содал. - Еще чуть-чуть и я сам с ума сойду...»
Затем он скинул с себя одежду и набросился на свою молоденькую жертву. Жертва была не против.
***
Содал лежал на постели в своих покоях, под тёплой шкурой, закинув руки за голову и предаваясь размышлениям. На дворе стояла ночь. На груди тихо сопела Налли. Её рыжие волосы рассыпались по его груди. Сегодня им было хорошо. Очень хорошо. Как и все прежние, проведённые вместе, ночи.
Шли дни. Дело становилось странно запутанным и при этом до безобразия простым. В провинции проживало много людей, но большинство из них, были слишком простодушны, дабы учинять подобные зверства и оставаться безнаказанными. На практике, человек, одержимый манией убийства, рано или поздно, но оставляет след, насколько бы он не был хитёр. Почти каждый мономан, глубоко внутри, мечтает, чтобы его поймали, ибо считает себя гением и, как любой гений, желает быть признанным обществом. Но, учитывая ничтожное количество улик, Содал понимал, что простой крестьянин, кузнец или торговец рыбой, на подобное не способен. Значит оставалось искать среди обитателей замка.
Дован вар Дан отпадал сразу же. Слишком благородный. Это видно по глазам, по голосу, по манере речи. Содал умел разбираться в людях и барона он не подозревал. Но даже если бы тот оказался актёром от бога, старость - вот его главное алиби. Немощный старик просто физически не способен убить коренастого мужика-крестьянина. Тем более столько раз.
Следующим в списке был Мезин - Мастер Наук, «любимый» дядюшка Налли. С одной стороны, он идеально подходил под образ мономана, но с другой - зачем тогда он указал двору на странные символы в местах преступлений или на телах жертв, а затем и предложил вызвать чародея для расследования? Да еще и признался Содалу в том, что в молодости увлекался изучением Запретных Искусств. Конечно, при условии, что Мезин чертовски хитёр, можно было бы предположить, что подобной тактикой он пытается снять с себя подозрения, но Содал чувствовал, что дядя Налли здесь ни причем. Слишком много «но», в его случае.
Еще не стоит забывать про командира гарнизона - Тавоса, однако же, старый вояка был слишком прямолинеен и не сдержан, дабы творить подобное и нигде не проколоться. Даже учитывая его явные психологические отклонения после войны с Дикими. Да, он мог бы убить человека в состоянии опьянения или даже по трезвости, если его хорошенько довести. Но не хладнокровно разделывать своих жертв, что коров на скотобойне. На роль мономана больше подходил баронский сын - отчуждённый, странный, тихий и неприметный... но это было бы слишком просто. Или нет? Содал буквально нутром чувствовал, что дела обстояли куда сложнее, чем он предполагал. И последние слова Фабиоса о том, что разбойники и мономан, начали действовать одновременно, не давали ему покоя. Зачем он это сказал? Явно ведь не зазря! Здесь была какая-то связь. Точно была.
Из-за вороха всех этих тревожных мыслей, чародей уже которую ночь не смыкал глаз, предаваясь глубоким внутренним дилеммам. Он всё больше уверялся в том, что последний из подозреваемых - Фабиос - на роль мономана подходит больше всех остальных. Надо будет побольше узнать о его прошлом. Выведать у прислуги... даже если придётся действовать силой или страхом.
Из размышлений Содала вырвал стук в дверь. Стучал слуга - сказал, что его срочно хочет видеть Мезин. Содал быстро оделся, прикрыл Налли одеялом и вышел из комнаты. Мастер наук выглядел крайне взволнованным - кусал губы, переминался с ноги на ногу, заламывал руки. Увидев чародея, чуть ли не бросился ему на шею, залепетал:
- Ваше магичество, я дико извиняюсь, что среди ночи, но тут такое случилось, не поверите! - Мезин разил винным духом хлеще, чем только опорожнённая бочка. - Короче говоря, попался этот гад! Ну, почти попался! Представьте себе... постойте, вы что... с женщиной? Хо-хо!
Мезин вперился глазами в засос на шее чародея, жадно облизнулся.
- Кого приходуете? Небось одну из служанок? Понимаю, понимаю! Сам, порой, плачу за согретую койку, но вам, думаю, бесплатно достаётся?
Содал, залившись краской, попросил Мастера наук переходить к делу.
- Попался этот ублюдок, говорю-ж! Нашли еще два тела - мать и ребёнка, в овраге на границе леса, возле Нижней Косы. Мономан зарубил их тесаком, затем оттяпал дитятке голову, а женщине - беременной! - вырезал плод, вместе с маткой. Ух, прям уже не терпится взглянуть на трупы, прям мураши по коже!
Содалу захотелось двинуть Мезину по лицу, но сдержался.
- Вы сказали, что он попался?
- Да-да, так и говорю! Его видели!
- Видели? Кто?!
- Местный пахарь, пьянчужка! Нажрался, дубина, в кабаке, получил по шапке от собутыльников и, в итоге, грохнулся спать в поле. Говорит, очухался, слышит, кричит кто-то. Глядь сквозь кусты - а там этот гад, уже тела разделывает, потрошит, словно кур. Ну, пьянчужка-то наш и притих, дождался, когда мономан уйдет, а как портки просохли, тут же бросился в замок, рассказать об увиденном.
Содал, чувствуя, как бешено застучало сердце в груди, придвинулся к Мезину.
- А лицо, лицо-то он видел?
- Не-а, - покачал головой Мезин и тупо поинтересовался. - Зачем нам лицо?
Содал еле сдержал поток брани, успокоился и с горечью произнёс:
- А, как мы, по-вашему, теперь поймаем убийцу?
Лицо Мезина расползлось в мерзкой и плотоядной ухмылке:
- Лица тот пьянчужка пускай и не видел... зато проследил за ним. Теперь мы знаем, где его искать, хе-хе!
Содал на мгновенье перестал дышать. Затем выпилил:
- В путь!
***
Коней гнали не щадя, Мезин, кряхтя и местами даже подвывая, чуть не вываливался из седла, но не отставал; глаза сверкали в ночи безумным блеском. Содал в очередной раз подумал, что, если бы не происходящее прямо здесь и сейчас, он все еще подозревал бы Мастера наук. Сопровождающие солдаты были хмурые, собранные, жесткие. Их глаза обещали тысячелетия боли мономану, если его удастся взять живым. Содал очень надеялся, что удастся.
Ближе к деревне свернули с дороги в поле, заросшее высокой травой, и направились к маленьким огонькам, сверкающим издалека, словно огоньки маяка среди океана непроглядной тьмы. Постепенно, огоньки выросли до размеров горящих факелов, вырывая из темноты фигуры людей. Содал выдул облако пара, зябко кутаясь в плащ. Шелестела трава, шептал в ночи ветерок, но в остальном было чертовски тихо. Даже цикады умолкли, словно ощущая витающую в округе смерть.
- Долго вы, - хмуро бросил мрачный, как каменное надгробие, Тавос. - Идемте.
Прошли недалеко. Прямо на земле, окружённый тёмным бурьяном, сидел худой крестьянин, лет пятидесяти, в облезлом кожушке и смешной шерстяной шапке. Лицо сморщенное, как запечённое яблоко, нос картошкой, глаза блёклые, бегающие, одуревшие и запуганные. Содал кивнул солдатам, те неохотно расступились. Чародей опустился напротив крестьянина.
- Как вас зовут?
Глаза непонимающие уставились на Содала. Затем расслабились и стали смотреть сквозь него. Подошёл хмурый Тавос, пнул мужика ногой, тот тихо всхлипнул.
- Отвечай, когда спрашивают.
- Грон... господин, - прохрипел он тихим голосом.
- Меня зовут Содал. Я чародей из Ордена магов, приехал сюда, дабы поймать убийцу.
Грон на всякий случай кивнул.
- Это вы видели преступление?
Очередной затравленный кивок. Глаза бегают, крестьянин явно напуган. Нет, он в ужасе. В настоящем, животном ужасе.
- Вы видели, где скрылся убийца?
- Д-да... господин.
- Как вам удалось?
Тишина. Тавос замахнулся, Содал остановил его. Крестьянин благодарно кивнул и затараторил:
- Не знаю... очнулся в бреду... ничего не разумею... голова болит. Помню чуть не обоссался. Токма встал нужду справить, как слышу - кричат... Пошёл глянуть, а там уже... уже...
Грон запнулся, губы задрожали, из глаз брызнули слёзы.
- Говорите, не бойтесь, - ободряюще сказал Содал. - Вы в безопасности.
- Там уже... усё. Мертвы... обе.
- Обе?
- Мать с дошкой. Клибовна родня, ага. Ох, горе-то мужику теперь, с ума сойдёт, как пить дать...
- Не отвлекайся, - процедил сквозь зубы Тавос.
- Да-да! Я едва не обделался, супрямо в портки... гляжу, этот гад их ножом... того. Терзает на части, сволочуга. Опосля куски в мешок склаживает, ага. Как кончил, тела отволок в овраг и того... пошёл в лес.
Грон замолчал. С опаской покосился на Тавоса.
- А дальше что? - нетерпеливо спросил чародей.
- А далече... не разумею. Как шёл за ним тоже не помню. Очухался уже в лесу, гляжу - этот упырь в землянке тайной пряшется, под дубом. Её там вжизнь не найдёшь, токма видеть надобно, а так - нет. Ну, ушёл он, короче. А я того... ноги в руки и таков.
- А вспомнить место сможете?
Крестьянин вновь стрельнул глазами в сторону хмурого вояки. Втянул голову, даже, словно бы, меньше стал. И едва заметно кивнул. Содал и Тавос отошли.
- Что думаете? - спросил чародей, закутываясь в плащ. На душе было холодно и мерзко. То ли от погоды, то ли от предстоящего. Но скорее всего - от совокупности.
- Думаю, надо брать ублюдка, - отозвался Тавос, - пока еще есть возможность.
- Этому пьянице можно верить?
- А кто его знает? Но проверить не мешало бы. По крайней мере, тела в овраге действительно нашлись.
- Уже вытащили?
- Да. Сейчас их осматривает этот червяк, Мезин.
- Я тоже хотел бы взглянуть.
Тавос странно на него посмотрел. Так, словно это Содал убил невинных.
- Как пожелаете, господин чародей...
Один из солдат проводил его к трупам. На небольшой прогалине, в свете факелов, на коленях стоял Мезин и, склонившись почти до земли, в чем-то ковырялся. Рядом - раскрытая сумка с инструментами, и двое солдат - бледные, испуганные, старающиеся, впрочем безуспешно, не смотреть на происходящее.
- А, это вы, ваше магичество, - обернувшись, улыбнулся Мастер наук и смахнул испарину окровавленными пальцами, оставив на лбу красный след. - А я тут уже всё изучил! Вот... Полюбуйтесь! Отвратительная, но всё же, очень интересная работа!
Содал, проглотив горький ком в горле, посмотрел. Воздух сильно смердел свинцом, фекалиями и чем-то... неописуемо тяжёлым. Так пахла смерть. На земле, в жёлтом свете факелов, лежали два тела. Первое совсем маленькое - ребёнок лет семи, быть может, восьми. Девочка. Головы нет. Шея заканчивается грубым срубом - края кожи рваные, висят лоскутами, из обрубка торчат перерезанные позвонки. Судя по всему, отсекли не с первого удара. Затасканное, льняное платьице порвано и залито кровью. Одна рука вывернута под неестественным углом, видимо сломана. На груди глубокая резаная рана, оставленная чем-то тяжёлым и тупым. Виднеются куски рёбер.
Второе тело принадлежало девушке - ей было не больше двадцати пяти. Пустые, как у рыбы, глаза невидяще смотрят в ночь, рот широко раскрыт. На перекошенном, бледном лице ярко выделяются уже засохшие пятна крови. Слипшиеся волосы коркой облепили лоб; чуть выше голова заметно промята, торчат осколки кости, на коже виднеются застывшие кусочки розовато-белого содержимого черепа. Умерла от удара по голове. Платье тоже в крови, разорвано, открывая вспухшие груди с острыми, тёмными сосками. А ниже... кровавая бездна. Желудок Содала подступил к горлу. Тело покойницы было вспорото от груди, до промежности. Края раны такие же рваные, как и шея девочки, кожа сдувшегося живота распустилась словно жуткий бутон смерти. Чародей увидел красную, блестящую плоть, нетронутые органы, остатки вырезанной, с корнем, утробы, где недавно созревал ребёнок, которому уже не суждено родиться. Раскрытый живот, теперь пустой и багровый, блестящий жутким блеском, покинутый и мёртвый, казалось бы, сводил с ума.
- Во чего сотворил, ненормальный! - резюмировал Мезин, отряхивая колени. - Совсем полоумный! Плод вырезал, да еще и как грубо. Словно ржавым мечом работал.
Содал одновременно ощутил странную пустоту и опаляющую ярость.
- Думаю, она была месяце на седьмом-восьмом. Чутка совсем оставалось до родов. Понять не могу, почто он младенца забрал. Быть может, сожрать решил? Чего вы на меня так смотрите? Кто его, мономана, разберёт! Я где-то читал, что недозревший ребёнок, если скушать в полнолуние, дарует огромную магическую силу...
Один из солдат не выдержал и громко выблевал. Второй еле сдерживался.
- Смотрите, тут самое интересное. - Мезин развернул оголённую ногу женщины и указал на внутреннюю часть бледного бедра. - Видите, а? Точно наш живчик! Его почерк!
Содал придвинулся ближе, стараясь не видеть живот покойницы. Рассмотрел грубо вырезанный символ на ноге женщины. Делали в спешке, чем-то тонким, вроде ножичка для выделки оперения стрел. Но символ, увы, незнакомый - лишённый Силы и какой-либо связи с Энергиями. Такими Падшие[8] не пользуются. Просто какая-то ничего не значащая чушь.
- Вот повезло, такой, супрямо, тёпленький продукт разглядеть, а? - ощерился Мезин. - Думаю забрать их к себе, в лабораторию. Я таких свеженьких ещё не встречал. Доселе только уже окоченевшие попадались, а эти ничего! Ещё можно вскрыть, да покопаться в кишочках. Что скажете господин чародей?
Мастер наук был настолько поглощён трупами, что совершенно не видел темнеющее лицо Содала.
- Я вот думаю, надо бы проверить женщину, но особливо, дитятку. Мономан мог их еще и снасильничать, опосля убийства. Как считаете? Вдруг там какие-нибудь следы да обнаружатся, внутри, меж ноженек...
Содал коротко размахнулся и от души врезал Мезину в нос. Хрустнуло. Мастер наук взвизгнул и повалился наземь рядом с телами, схватился за лицо, взвыл, роняя слёзы. Меж пальцев побежало красное.
- Тела закопать и никому не давать трогать. Особенно этому, - глухо приказал чародей солдатам, указывая на Мезина. - А его... умыть и вернуть в замок.
Чародей развернулся и пошёл обратно к Тавосу, слыша за спиной, скулёж Мезина. Над головой висела полная луна. Было холодно и мерзко. Содал очень надеялся на то, что крестьянин вспомнит дорогу к лесной землянке.
***
До землянки добрались к тому времени, когда луна уже блекла, а небо серело. В лесной глуши, посреди непроходимых зарослей, обнаружился небольшой холмик с огромным, старым дубом у основания. После долгих поисков, среди травы, мха и корней, нашлось едва заметное стальное кольцо. Тавос потянул и, словно откупорив бутылку вина, вытащил кусок земли. Тёмный, круглый лаз, небольшой, едва человек пролезет, обросший по краям тонкими корнями, вёл во тьму. Указавший дорогу крестьянин, опасливо стоял в сторонке, явно хотел сбежать.
- Держать этого, пока не вылезем, - приказал двоим солдатам командор. - Остальные - за мной.
- Я тоже иду, - тихо произнёс Содал. Тавос долго на него смотрел, затем уважительно кивнул.
- Как скажете, господин чародей.
Первым пролез Тавос, за ним Содал. Внутри было узко, приходилось идти почти гуськом. Воздух был спёртым, сильно пахло землёй и сыростью. Корни, словно пальцы мертвецов, задевали головы спускающихся людей. Шли долго. Наконец из-за плеча Тавоса проступил свет. Во рту Содала пересохло, сердце забилось быстрее. Ноги стали затекать. Запахи сменились - теперь пахло человеком: потом, кожей, жареным мясом и отхожим местом.
Тавос обернулся, приложил палец к губам и вылез из лаза. Содал - следом, за ним - солдаты. Они очутились в небольшой пещерке, созданной ручным трудом: сверху свисали лианы корней; потолок укрепили деревянными подпорками; у дальней стены виднелась пара ходов, прикрытых шкурами. Между ними висел едва чадящий факел. Тавос, приказав жестами оставаться на местах, подошёл к одному из проходов, слегка отодвинул шкуру, заглянул, скривился. Обернувшись, показал, что там отхожая яма.