Во внутренних складках мантии лежало письмо, написанное баронской рукой. В нём Дован вар Дан сухо, по-деловому, расхваливал заслуги чародея и Ордена в целом в поимке страшной банды, терроризировавшей его владения больше года. Безделица, а приятно. Содал уже почти был на границе Мортонара и соседней провинции Вартандо, когда решил переложить конверт во вьюки - так, на всякий случай, чтобы не потерять. Сунув руку за пазуху, он нащупал письмо, когда неожиданно ощутил кончиками пальцев еще одну бумагу. С удивлением извлёк на свет аккуратно сложенный пергамент. Развернув, с еще большим удивлением, увидел начертанные Мезином символы и рисунки, которые он лицезрел на телах покойников. Содал безразличным взглядом пробежался по каракулям Мастера наук и уж было собрался спрятать обратно, - всё же грешно раскидываться такой дорогой вещью, как кусок пергамента, - когда неожиданно натолкнулся на нечто интересное. Один из маленьких символов, в окружении разноликой братии, привлекал внимание своей простотой и одновременно сложностью. Он был похож на все остальные кренделя и завитушки по соседству, но все же чем-то отличался. Содал вскинул голову к небу, задумался, перерывая в голове все известные ему Печати Силы. Маги Ордена свято верили, что своего врага надо знать в лицо - изучению любых проявлений Запретных Искусств в Ордене посвящали не меньше времени, чем изучению своих знаков Силы. Потому Содал, если и видел этот символ прежде, должен был его узнать.
«Или мне просто кажется? - мелькнула дразнящая мысль, мысль человека, который устал и не хочет больше думать, а желает лишь отдохнуть. - Наверное, придумываю. Ну откуда здесь взяться настоящей Печати? Выдохни, приятель. Злодеи понесли кару. Дело закончено. Вскоре ты, наконец, отдохнёшь. Брось себя накручивать. Всё - выдумки от усталости.»
Но внутри уже свербело противное и липкое, как слизь, чувство. Назойливый червячок недоверия, который тихо вгрызался всё глубже, едва слышно нашёптывая, - Ты что-то упустил. Что-то важное. И теперь уже слишком поздно...
Или нет? Содал, огромным усилием заставил свою память работать дальше, хотя больше всего ему хотелось послать все навязчивые мысли к чёрту и просто, расслабившись, наслаждаться дорогой. Ведь где-то он уже видел нечто похожее... Вот только где? В какой отрасли? Точно не демонолатрия. И не синрохтизм. Быть может, что-то из анахроничного Низкого Чаровничества? Нет, вряд ли, там Печати едва отличаются от наскальных рисунков первых людей. А здесь всё четко, грамотно и продуманно - ни одной лишней завитушки и точки, ни одного ненужного изгиба или преломления линии.
Содал почти бросил попытки отворить сундук памяти, когда, совершенно неожиданно вспомнил, к какой школе магии относился этот символ. И ощутил быстро разрастающийся холод в груди. В отличие от прочих ютящихся на пергаменте каракуль, привлёкший его внимание рисунок действительно являлся Печатью. И не простой, а очень мощной и сложной Печатью из рода Запретных Искусств. Такой символ невозможно выдумать из головы. А это могло означать лишь одно...
Свернув пергамент и спрятав его за пазухой, Содал развернул коня и вогнав шпоры ему в бока, галопом помчался обратно в Мортонар.
***
Когда добрался до Нижней Косы, на дворе уже смеркалось. Деревенские ложатся рано, кроме дармоедов и выпивох, которые в отличии от соседей, только к вечеру и начинают жить. Недолго думая, Содал остановился у местной таверны, отдал коня прислуге и вошёл в сумрачное помещение.
Внутри пахло приемлемо, для деревенского двора было довольно чисто. Первые пьянчужки уже собрались за дальним от входа столиком - рубились в кости, пили эль или шнапс, рассказывали друг другу истории и громко хохотали. На только вошедшего даже не взглянули.
Хозяин заведения - шестифутовый детина с бандитской, бородатой рожей, в замызганном фартуке и просторной рубахе на широкой груди, встретил Содала мрачновато, но вежливо, спросил, чего гость изволит. Содал изволил задать пару вопросов, но трактирщик отмахнулся - здесь пьют, а не балакают, а если и балакают, то только, когда пьют. Чародей заказал кружку эля, получив - отодвинул, сразу заплатил за целый бочонок и повторил просьбу.
- Спрашивайте, милчек, - попытался улыбнуться трактирщик, забрав монеты. - Что смогу, расскажу.
Содал спросил. Аккуратно, но в лоб.
- Хагольд? Не. Не припоминаю. Быть могёт и жил когда-то, но давнишно было.
Содал повесил нос, вздохнул. Трактирщик оказался человеком добрым, сочувствующим.
- Да не грустней ты. Сейчас спрошу у своей старухи, погоди.
Он скрылся на кухне, задавая вопрос криком, на ходу. Вскоре вернулся, кивнул.
- Вспомнила баба! Был здесь такой, на отшибе жил, на своей земле, лет десять назад. У него еще два брата были и дочь...
- И что с ним сталось?
- А черт его разберёт. Сбежал куда-то, родня померла от лихорадки.
- А дочь? Дочь его тоже умерла?
- Да все там померли, - отмахнулся трактирщик. - Землю опосля отдали Харвудам, те долго не хотели обживать, сбежать думали тоже, но все-ж остались. И не зря, скажу я тебе, милчек! У них там теперь всё колосится - ух! - любо дорого глядеть.
- Ясно, - кивнул Содал. - Спасибо за ответы. Я, наверное, пойду.
- А эль?
- Выпейте за моё здоровье.
- Как прикажете, милчек, - усмехнулся трактирщик и окунул усы в кружку. Оторвавшись, неожиданно крякнул и пробасил вслед уходящему Содалу:
- Вспомнил я его! Точно. Хагольда ентого вашенского. И родню егойную вспомнил! Дочка у него еще красивешная была, не то шо моя дура... И-эх! Жива она, милчек. Жива-здорова. И брат энтого Хагольда, дядькой еёйный, тоже жив. В замке баронском теперь обитают, в тепле, счастливцы!
- В замке говорите? - тихо спросил Содал, обернувшись. - А как дочку зовут?
- А я помню шоль? Давно дело-то было... Брата звали... то ли Мазишь... то ли Газишь... Не! Точно, вру! Мазин его звали! Мазин! Вспомнил-таки! Во те Сигна, Мазин он был!
В подтверждение своих слов, осенил себя знаком Сигны.
- Последний вопрос, - еще тише спросил Содал, с замирающим сердцем. - А мужичка одного местного знаешь? Гроном кличут.
- Гроном? А хто-ж этого дармоеда не знает! Голову оторвал бы паскуде - последний раз пил, не заплатил, сволота, пришлось его пинками гнать! Хотя, когда налить просил, говорил, мол, есть деньги. Брехун поганый!
В порыве чувств, трактирщик сплюнул на пол. Затем еще раз осенил себя Сигной и тихо добавил:
- Хотя нехорошо такое о покойнике говорить.
Волосы на затылке Содала, если б были длиннее, уже стояли бы торчком.
- Покойнике?
- Ага, - кивнул трактирщик. - Помер он, несколько дней назад. Я его в ту ночь вышвырнул за неуплату, а он, дубина пьяная, за каким-то чертом в овраг полез, на ногах кривых не устоял и свернул себе шею. Нашли токма к вечеру, уже остывшим. Представляете? Ну, как грится, двум смертям не бывать, одной не миновать. Хвала богам, шо эту банду паскудчиков изловили, которые люд честной на дорогах резали. Говорят, что Тавос, командор солдат его милости, сам есть, лично упырю-атаману голову отрезал. Настоящий мужик! Не то шо некоторые... Еще бы и того безумца поймать, который женщин с детьми потрошит, и вообще заживём! Хотя, сдаётся мне, шо всю эту мерзость, сами разбойнички и творили, для отвода глаз, так сказать... Эй! Вы куды? Сядьте, выпейте на дорожку хоть! И-эх, во люд пошёл... Даже не попрощалси... Совсем совесть потеряли, хамы немытые.
***
В замок Содал прибыл уже к ночи. Часовые, узнав, пропустили без вопросов. Его отвели в небольшую сторожку, пока ждал, истоптал все подошвы сапог. Наконец дверь открылась, и в узкий проход нырнул Тавос.
- Господин чародей? - бросил он хмуро, но руку пожал уважительно, крепко. - Забыли, чего?
- Мы можем поговорить с глазу на глаз?
Тавос обернулся на солдат, жестом велел им выйти. Когда остались наедине, Содал объяснил ситуацию, показал пергамент, поведал о смерти Грона. С каждым словом Тавос становился всё мрачнее и мрачнее.
- Я думаю, что он спланировал всё в мгновение ока, - жарко шептал чародей, - как только понял, что оставил слишком явный след в виде Печати. Мастера наук остановить уже было нельзя - он уцепился за улику и поведал о своих подозрениях всему двору. Хагольд, который к тому времени уже либо был завербован, либо вот-вот должен был попасться в руки мономана, получил приказ убивать женщин и детей, оставлять на телах странные символы. Подобная сделка была им только на руку - разбойники грабили люд, изображая преступления мономана, а тот, в свою очередь, тихо продолжал убивать, только уже осторожнее.
- Но, на кой чёрт этот ублюдок Хагольд помогал настоящему убийце? Что ему с того?
- Даже самые пропащие души имеют чуточку света в своих сердцах, - горько усмехнулся Содал. - Хагольд обманул нас лишь в одном - погибла не вся его родня. Двое выжили.
- И кто же эти двое?
- Мастер наук Мезин и его племянница Налли. Они приходились Хагольду братом и родной дочерью.
Тавос тихо выдохнул. Сложив руки за спиной, подошёл к маленькому окошку. На улице уже накрапывало, черные небеса вспучивались и сверкали первыми молниями; вот-вот должна была грянуть гроза.
- А этот червяк? - угрюмо бросил вояка, не оборачиваясь. - Думаете, он не пособничал брату?
- Нет, я уверен, - ответил Содал. - Мезин слишком глуп и труслив для подобного. Помимо прочего, на него нечем давить - он свою племянницу, в отличии от её отца, не жалует. Да и в подобном спектакле его роль не требовалась.
- Так в чем же суть? - рыкнул Тавос. - Я уже теряюсь. Зачем Хагольд помогал ублюдку?
- За тем, что мономан, при котором обитала родня Хагольда, пригрозил ему, что убьет брата и дочь, если атаман откажется ему подчиниться. А, когда настал момент понести кару, Хагольд, уже заранее готовый к этому, сделал всё, что от него зависело, дабы мы подумали именно на разбойников и тем самым забыли про настоящего преступника. Хагольд руководствовался исключительно любовью к брату и дочери, надеясь, что мономан их пощадит, после его смерти.
Тавос долго стоял у окна, молчал, наблюдая за набирающей силу непогодой. Наконец вздохнул и, осенив себя Сигной, обернулся к Содалу.
- Мы должны взять настоящего убийцу. Этой ночью. Сейчас. Во что бы то ни стало.
- Я готов, - ответил чародей.
***
Содал, быстро продумав все возможные варианты развития событий, отправился с Тавосом и шестёркой солдат в покои Мастера Наук, но Мезина там не было. Тревога нарастала всё сильнее. Чародей навестил коморку, где проживала Налли, но и девушки не застал. Выходило так, что, либо они оба отправились куда-то среди ночи, либо... о втором, Содал, даже думать не хотел. Быстро приняв решение, он послал Тавоса проверить, у себя ли Фабиос вар Дан. Вернувшись, командир лишь укрепил подозрения Содала.
- Он часто отлучается из своих покоев ночью?
- Я что, по-вашему, хвостом за ним бегаю? - рыкнул мрачный, как туча, командор. - Дайте подумать... Да, припоминаю. Бывало, встречал его иной раз во время ночных обходов. Но, вы точно уверены, что убивец - сын барона? Почему он, а не кто другой?
- Ни у кого, кроме самого барона, нет большей власти, - принялся объяснять очевидное, Содал. - Фабиос человек странный и отчуждённый, это все знают. Он часто отлучается из замка, ездит один, без сопровождения. Насколько я понимаю, отец его тоже особо не жалует?
- Есть такое, - кивнул Тавос. - Но, все равно, пока что, ваши подозрения - пустая херня, лишь собак смешить.
- Понимаю, - согласился Содал. - Кроме интуиции и предположений, у меня ничего нет, но... попытайтесь понять. Мы, маги, бывает полагаемся на дарованное богами чутье, и оно редко нас подводит. К тому же есть одна вещь, которая волнует меня с того момента, когда я впервые поговорил с ним.
Тавос в ожидании нахмурился и встопорщил усы.
- Он упоминал о некой связи... преступлений. Точнее о времени, когда всё началось. Люди, одержимые манией любого рода, включая убийство себе подобных, зачастую являются крайне неординарными личностями. В чем-то безумными, но в другом - гениальными. Они считают себя, словно бы... творцами. Вольными художниками, понимаете? А любой творец желает быть признанным. Как и мономан - быть пойманным. Понимаю, звучит довольно сумбурно, но я знаю, о чем говорю. Подобные безумцы, благодаря некоему странному чувству внутри, которое отчасти и является проявлением их безумия, бывает, оставляют след, едва заметный, но который мог бы привести правосудие к ним. Фабиос вар Дан оставил мне этот след, когда мы разговаривали с ним на балконе...
Тавос, кусая губы, молчал, мрачно зыркал то на чародея, то на растерянных солдат. Наконец кивнул и тихо произнёс:
- Слишком много замудрённых слов, господин чародей, слишком сложно для понимания головой простого солдата. Но... я вам верю. То, к чему вы меня призываете, является нарушением верности дому сеньора. Нарушением закона! Однако, не имею я права оставить всё так, как есть. То, что делал этот ублюдок, идет против законов божеских. А законы божеские - выше законов людских. Потому - я помогу вам.
Содал благодарно кивнул и крепко стиснул сухую ладонь Тавоса.
- Не знаю только, где теперь его искать, - вздохнул чародей. - Он сейчас может быть где угодно... творить, что угодно.
- Нет, - мотнул головой командор. - Стража ворот всегда докладывает мне, кто выезжал, особливо ночью. Фабиос сейчас в замке.
- Это, конечно, намного сужает область поиска, но замок огромен, а тайное логово может быть хорошо спрятано.
Тавос ненадолго задумался, затем его глаза сузились.
- Сдается мне, я знаю где он может быть. Идёмте, господин чародей. Возьмём ублюдка, пока еще есть время...
***
Они стояли в гостевых покоях первого этажа северного крыла замка. Бедно обставленная комнатушка являла собой пример крайне плохого гостеприимства. Из убранства - кровать, комод, сундук, пару канделябров на стенах и густой, ворсистый ковёр на полу. В такие покои знатного вельможу не поселишь.
- Я, бывало, заставал его здесь, - произнёс Тавос, обхаживая комнату. - Он обычно стоял у того окна. Говорил, мол, приходит сюда покумекать о жизни.
- Значит, здесь должен быть тайный проход в его логово. - Содал судорожно обшаривал комнату взглядом. - Скорее всего, он открывается каким-то необычным способом, с помощью механизма. Надо только понять, что именно приводит механизм в действие.
Получив приказ искать любой знак, солдаты и Тавос принялись обыскивать комнату, трогать все возможные предметы, заглядывать в любые щели и потрошить всё, что могли найти. Содал лично пытался сдвинуть светильники, прощупать камни стен, найти скрытый рычаг, но всё без толку.
Спустя долгое время, когда он уже и не чаял что-либо отыскать, Тавос, споткнувшись о густой ковер, приподнял его край. Содал тут же увидел разницу в кладке плит за пределами ковра и под ним. Оттащив тяжёлое покрывало в сторону, они нащупали узкую щель меж двумя плитами, подцепили кончиком кинжала и совместными силами, сняли. Под плитой открывался небольшой, чёрный зев с узкой лестницей, ведущей в кромешную тьму. Какое-то время стояли, разглядывали тайный ход и каждый думал о своем. Наконец, Тавос недовольно крякнул и взглянул на чародея.
- Ну, что? Готовы?
Содал облизнул пересохшие губы и кивнул.
- Первым пойду я, затем вы трое, потом вы, господин чародей, и последними вы трое, - приказал командир, попеременно указывая на людей.
- Лучше двоих оставить здесь, - предложил Содал. - На всякий случай. Если вдруг мы не вернёмся, они должны будут поехать в Орден и передать моим братьям вот это.
Содал протянул одному из солдат пергамент с рисунками Мезина. Паренёк благодарно кивнул, явно не желая лезть в логово мономана.
- Останется один, - кивнул Тавос. - В том деле, которое нам предстоит, важен каждый меч.
Содал спорить не стал. Тавос, сняв факел со стены в коридоре, первым шагнул во тьму. За ним отправились двое солдат. Еще двое ждали Содала. Тот, постаравшись вспомнить всё, чему его учили в Фиалковой Академии, тихо выдохнул, послал короткую молитву Эвэру и встал на первую ступень. Впереди их ожидало суровое испытание. Возможно, даже смертельное. Содал в тысячный раз пожалел о том, что он всего лишь маг-консул. Боёвик в такой ситуации оказался бы куда полезнее. Ведь, судя по найденной Мезином Печати, сразиться им предстояло не с простым мономаном, а с настоящим практиком Запретных Искусств. С некромантом.