– Ты видела плод?
– Вытерла пот, – был ответ.
– Может, я чего-то не понимаю? – обратился я к Арле.
Та покачала головой и шепнула мне на ухо, что показатель умственных способностей у девочки – минус два и что измерения свидетельствуют о чистосердечности.
– Следующий! – крикнул я.
Отец оказался столь же выдающимся образчиком. Он отличался необыкновенно крупным пенисом, каковой с очевидностью указывал на причину его бедственного невежества. Арла проявила большое прилежание в измерении этого органа, однако я прервал ее словами:
– Не то. Следующий!
Основные подозреваемые были оправданы обследованием Арлы, и я, по необходимости полагаясь главным образом на интуицию, приступил к знакомству с остальными горожанами. Мой замысел был таков: изображать наставника, наблюдающего за упражнениями ученицы, и пока он отлично работал. «Ваши выводы?» – спрашивал я после каждого измерения. Девушка ловко орудовала блестящими приборами, диктуя числа, которые мне полагалось заносить в рабочий дневник. Разумеется, мне приходилось полагаться на то, что она поймает похитителя. Временами уверенность покидала ее, и Арла поднимала на меня вопрошающий взгляд.
– Продолжайте, – говорил я в ответ. – Если вы сделаете ошибку, я остановлю вас сам.
Девушка улыбалась, словно благодаря меня за снисходительность, и мне уже начинало казаться, что все обойдется. Горожане тянулись один за другим, бесконечным кошмаром отвратительных и неприглядных образов. Для меня, лишенного света физиогномики, попытка найти среди них вора была равносильна попытке отличить мошенника в большой компании стряпчих. Зрелище их наготы выводило меня из равновесия. Мясистые тела и буйное развитие половых органов вызывали тошноту. Когда Арла приказала нагнуться супруге мэра, я закурил сигарету в надежде, что дым скроет от меня ее обветшалые тайны. На двадцатом образце – хозяине таверны по имени Фрод Гибл – Арла отложила калиброванный пупковый эталон и попросила меня:
– Проверьте, пожалуйста, сами.
Я вздрогнул, и она прищурилась, словно на мгновение проникла в глубину моего неведения. Я поспешно отложил блокнот и подошел к подозреваемому. Арла протянула мне инструмент, однако я, хотя и помнил его название, понятия не имел, как с ним обращаться. Отодвинув эталон, я присел и приник левым глазом к пупу толстяка. С тем же успехом можно было глядеть в дальний конец телескопа. Не придумав ничего лучшего, я ткнул в пупок указательным пальцем. Фрод Гибл рыгнул.
– Любопытно, – сказал я.
– Сколько у вас получилось? – спросила Арла.
– Я бы хотел спросить об этом вас, – возразил я.
– Я засомневалась после того, как установила высокую степень безнравственности по густоте бровных волосков.
– Забудьте сомнения, – приказал я.
Но только вчера в вашей книге «Корпулентные отклонения и другие физиогномические теории» я читала, что физиогномист не имеет права делать выводы, если имеется малейшее сомнение.
Стараясь оттянуть момент разоблачения, я выпрямился и взглянул в глаза трактирщику, спрашивая себя:
«Мог ли этот человек украсть священный плод?» При этом мне пришло в голову, что для профанов это единственный способ судить о человеке. Явная неряшливость этой методики заставила меня содрогнуться перед мраком, в котором пребывает большая часть человечества, а теперь и я. Все же у меня сложилось впечатление, что он этого не делал.
– У него карие глаза, – сказал я. – Так что ваши сомнения безосновательны.
– Отлично, – сказала она, – Он не виновен.
– В моей таверне для вашей чести всегда бесплатная выпивка, – объявил Фрод Гибл, одеваясь.
Каллу уже отправился за следующим, когда я окликнул его:
– Теперь приведите мэра.
Великан-шахтер при этих словах расплылся в широкой ухмылке и впервые членораздельно выговорил:
– С удовольствием, ваша честь. Я невольно улыбнулся в ответ.
Мэр предстал перед нами, прикрывая интимные места сложенными чашечкой ладонями. Арла приступила к измерениям не робея, будто имея дело с рядовым горожанином. Когда она продиктовала последнюю цифру, я, чиркнув булавкой по странице, попросил ее отойти в сторону. Девушка отступила. Мэр, не будучи физиономистом, тем не менее с первого взгляда разгадал мои недобрые намерения. Жирные складки на груди и животе, а также и нижняя губа его задрожали.
– Понимаю, – с нервным смешком выдавил он, – вам еще не встречался столь выдающийся образчик.
– Напротив, – сказал я, – в каждой свинье.
– Я не вор, – сказал он, вдруг утратив чувство юмора.
– Бесспорно, однако я нахожу несколько мелких недостатков, которые можно исправить, – заметил снимаясь и доставая из кармана плаща, брошенного на стул, свой скальпель. Я подошел к мэру с инструментом в руках и помахал блестящим лезвием перед самыми его глазами.
– На мой взгляд, если немедленно не избавить вас от извращенного чувства юмора, оно вас погубит.
– Может быть, мне просто удастся стать серьезней? – пролепетал он, брызжа слюной.
– Ну-ну, мэр, это ничуть не больно. Подумаем где сделать разрез... Быть может, тут, в районе ища вашего разума? – пробормотал я и отступа шаг, провел тупой стороной скальпеля по мошонке.
– Арла, прошу вас, – воззвал он, заглядывая мне за спину.
Тут я вспомнил, что девушка видит все это. Как бы ни хотелось сорвать злость, нельзя было допустить, чтобы Арла стала свидетельницей того, как я в гнева поддался искушению вскрыть этого болвана, словно мясной пирог.
После того как отпущенный мною мэр оделся и ушел, Арла сказала мне:
– Я вас вижу насквозь.
– О чем вы говорите? – испугался я.
– Вы хотели заставить его признаться.
– Вот как?
– Вы ведь, конечно, заметили аберрацию в области ягодиц? – спросила она.
– Уточните, – сказал я, словно сомневаясь в ее наблюдательности.
– Пучок волос на левой ягодице – кажется, так называемое «свойство кентавра»? Неопровержимое доказательство склонности к воровству.
– Очень хорошо, – похвалил я. – Да, конечно, он занесен мной в категорию подозрительных.
К ночи мы осмотрели полгорода, а я был все так же далек от разгадки дела. Не хуже других была теория, что Странник поднялся среди ночи и съел плод. Арла составила короткий список подозрительных, но ни в ком из них не наблюдалось проявлений чудотворного действия плода. Возможно, вор припрятал добычу, выжидая, пока шум уляжется? Я дал Каллу за труды несколько белоу и поймал себя на желании поблагодарить его. По-видимому, эта едва не сорвавшаяся с губ банальность объяснялась моей радостью, что рабочий день кончился. Я собрал инструменты, накинул плащ и мечтательно смотрел, как Арла распускает волосы.
– Жду вас в отеле через час, – сказал я ей.
Она кивнула и вышла из церкви. Такая молчаливость наводила на мысль, не разгадала ли она меня. Следовало обдумать, не стоит ли довериться ей. Но больше всего сейчас я нуждался в красоте. Едва ли мне до сих пор приходилось так долго обходиться без нее. Руки чуть дрожали, и я чувствовал легкий зуд под черепом: верный признак, что давно пора принять лиловое лекарство. Гарланд все еще стоял на коленях в той же позе. Я что есть силы захлопнул собой перекошенную дверь в надежде, что вся деревянная гора рухнет ему на голову. Вместо этого я споткнулся на нижней ступени и ткнулся лицом в снег.
9
Миссис Мантакис я застал за конторкой в вестибюле отеля. Она пересчитывала белоу и трещала себе под нос, как попавший в силки хорек. Я стряхнул снег на гостеприимный коврик у двери и подошел к ней. Ничего не замечая, хозяйка продолжала свой монолог:
– Если он думает, что я снова стану торчать весь день на морозе, дожидаясь, пока он велит мне прийти завтра, чтобы он мог полюбоваться на мою...
Я откашлялся, и она подняла глаза.
– Ваша честь, – без запинки продолжала она, – как я рада вас видеть! Вы, должно быть, ужасно устали. Чем могу быть полезна? – Она смела деньги под прилавок и натянутой улыбкой прикрыла злость.
– День был утомительным, – согласился я, – но завтра будет хуже, если учесть, сколько времени мне придется потратить на осмотр вас и вашего супруга.
– Что в этом такого сложного? – спросила она. – Моя мамочка, случалось, говаривала, что у меня все на месте. – Улыбка сменилась гримасой, от которой морщина на переносице расползлась к ноздрям.
– Не знал, что ваша мамочка была ветеринаром, – заметил я.
Она прикусила язычок, и хорошо сделала.
– Пришлите мне в кабинет две бутылки вина. И ужин двоих, только смотрите, без крематов. Если ничего другого не отыщете, можете зажарить своего тупоумного муженька. А потом ложитесь-ка пораньше: завтра придется долго ждать на морозе.
– Как вам угодно, – сказала она.
Город воинствующих идиотов, – говорил я себе, взбираясь по лестнице на свой этаж. В комнате, скинув плащ и ботинки, я улегся на кровать. Минута отдыха необходима, но, разумеется, из головы не шли обстоятельства дела. Я пытался вспомнить некоторые из промелькнувших передо мной лиц, однако перед глазами вставали только бесформенные комки мяса. А потом мне представилась Арла и, несмотря на усталость и подавленное состояние, пробудила во мне желание. Несомненно, я влюблялся в девушку. Этого никогда бы не случилось, не потеряй я опору в физиогномике. Теперь я понимал, как рассудок постепенно уступает место хаосу, изгоняя из сознания человека всякую методическую теорию. Самое страшное, что это ощущение доставляло мне своеобразное удовольствие. Оставалось единственное средство прояснить разум и я достал из саквояжа чистый шприц. Поскольку Арла должна была вскоре появиться, я, не желая показаться ей в состоянии ступора, ограничился щадящей дозой. Красота была теперь моей единственной надеждой, и она немедленно явилась мне, распространяя щупальца блаженства от точки входа между большим и указательным пальцем ноги по всему телу. Я считал, что такая малая доза не вызовет галлюцинаций хотя, помнится, из лампы лилась тихая музыка – гобой и струнные. Просто легкое радостное чувство наполнило меня бодростью и придало сил одеться. Несчастный Мантакис, по крайней мере, смел с ковра осколки стекла и заменил зеркало в руках своего твердокаменного брата. Я напомнил себе, что надо поощрить его во время утренней ванны.
Мантакис явился ко мне полчаса спустя с известием, что ужин и молодая Битон ожидают в соседней комнате. Я быстро мазнул за ушами ваткой с формальдегидом – ароматом, перед которым не устоит ни один истинный ученый, – и прошел к соседней двери, ощущая в животе приятное тепло.
Арла стояла перед статуей деда, слегка касаясь ладонями его лица.
– Срастаетесь с фамильным древом? – пошутил я.
– Расшатываю его, – отозвалась она с улыбкой.
Приятно было видеть, что она на время оставила свои деловые манеры. Также приятно было видеть ее в более нарядном платье. Темно-зеленая ткань с желтыми цветами не прикрывала коленей. Волосы были распущены и, для моего обогащенного красотой зрения, сияли собственным светом. Когда ее глаза встретились с моими, я с трудом сдержал улыбку.
Мантакис приготовил две тарелки с едой на маленьком столике. Я не поверил своим глазам при виде жареной оленины и незнакомых овощей – все без малейшей примеси крематов. Тут же стояли две бутылки вина, красного и синего, и два тонких хрустальных бокала. Я сел к столу и жестом пригласил девушку присоединиться ко мне.
Она придвинула стул, отрезала кусок оленины и начала есть. Я налил синего, более крепкого вина в надежде, что она не заподозрит меня в обдуманном намерении. Затем я откинулся в кресле и произнес:
– Вы сегодня хорошо поработали.
– Я же говорила, что буду вам полезна, – согласилась она.
Я предпочел бы услышать более почтительный ответ и, возможно, чтобы она не так громко жевала, но такие мелочи не могли затмить ее очарования. Мы ели и обменивались комплиментами, посмеявшись, между прочим, над тупицами, которые заподозрили в похищении Моргана с дочерью. Все шло прекрасно, и я уже налил нам по второму бокалу вина, когда у нее за спиной материализовался профессор Флок. А я и забыл, что большей частью удовольствия от ужина обязан красоте.
– Неужели ты думал, Клэй, что я пропущу такой равный междусобойчик? – спросил профессор.
Арла вздрогнула и оглянулась, словно заслышав жужжание москита, но я понимал, что она просто заметила мой взгляд. Неловко было при девушке кричать старому учителю, чтоб он убирался, так что я сосредоточился на ее глазах и постарался не замечать гостя.
– Отличная грудка, мой мальчик, – продолжал тот, – и я говорю не об ужине, а о том, что ты надеешься получить на сладкое. – Он был в набедренной связке и держал в руках заступ. По осунувшемуся лицу стекал пот.
Арла сделала глоток и сказала:
– Мне вспомнился еще один отрывок из дедушкиных рассказов.
– Интересно, – проговорил я.
Флок наклонился над Арлой, заглядывая за вырез платья.
– Я предлагаю Двенадцатый маневр, – сказал он, цинично подмигивая.
– Да, – сказала она, – я вспомнила, как он рассказывал, представьте себе, о встрече с существом, очень напоминавшим Странника отца Гарланда.
– Что вы говорите? – сказал я, глядя на приплясывавшего у нее за спиной профессора.
– Именно так, – сказала она, – и я вспомнила, он рассказывал, что то существо сказало им название рая.
Флок сказал мне:
– Смотри, Клэй, вот как я умер.
Я увидел поднимающиеся вокруг него испарения, и в комнате запахло серой. Выронив заступ, профессор схватился руками за горло. Лицо покраснело, потом стало иссиня-багровым, язык вывалился изо рта, глаза вылезали из орбит.
– Вено, – сказала Арла.
Профессор упал на нее, голова девушки прошла сквозь его бестелесную грудь. Я вскочил, чтобы столкнуть с ее плеч тяжесть его тела. В тот же миг галлюцинация исчезла, и я оказался стоящим над девушкой с протянутыми руками.
– Я реагировала примерно так же, – улыбнулась Арла.
– Любопытно, – повторил я и непринужденно опустился на место, стараясь скрыть волнение.
Незваные гости больше не прерывали наш ужин. Закончив, Арла встала и с бокалом в руке отошла к окну. Она взглянула на желтый диск луны и спросила:
– Как вы считаете, мы уже видели преступника или его очередь наступит завтра?
– Пока рано делать выводы. Вспомните, Двенадцатый маневр требует обследования всего населения.
– Расскажите мне об Отличном Городе, – попросила она.
– Хрусталь, розовый коралл и увитые плющом балюстрады. Просторные сады и широкие проспекты.
Город – порождение разума Создателя, Драктона Белоу. Рассказывают, что он учился у гениального Скарфинати, изобретателя непревзойденной мнемонической системы. Тот возводил в сознании дворец, а затем наполнял и украшал его идеями, посредством мистического символизма преображенными в предметы. Желая вспомнить что-либо, нужно было отыскать во дворце нужную вещь – вазу, картину, витраж, – и перед вами разворачивалось воспоминание. Юный Белоу был настолько любознательным, что дворец оказался для него тесен: его познания требовали строительства целого города. Ко времени своего прибытия в Латробию двадцатилетний юноша уже видел мысленным взором каждый камушек столицы, завиток на фасадах. Говорят, он шептал что-то ухо нанятым для строительства рабочим, и с той минуты они трудились подобно счастливым автоматам, не зная усталости до самой смерти, причем каждый точно знал свою работу. Город был выстроен еще моего рождения, в столь краткий срок, что это представляется не менее чудесным, чем самое его совершенство.
– А физиогномику тоже он ввел? – спросила Арла.
– Физиогномика в той или иной форме существовала с тех пор, как первые люди взглянули друг другу в глаза. Однако Белоу, желая подчинить свое творение единому закону, разработал математически точную теорию, которая служит безукоризненным инструментом оценки человеческой морали.
– Я всегда мечтала попасть туда, поработать в городских библиотеках, а может и поступить в университет, – сказала девушка.