— Ты ведь знаешь, я не совсем понимаю твой народ, несмотря на то, что мы работаем вместе. Однако у всех рас есть что-то общее, в особенности когда дело касается разных полов, а я по натуре любопытен и наблюдателен. Возможно, я совершенно заблуждаюсь в толковании подобных вещей, но лично мне очень странно, что ты ожидала от него какой-то другой реакции.
— Я считала, что он удивится, что, может быть, это слегка уязвит его гордость, но никак не думала, что все кончится вот так, — отозвалась она.
— Мне казалось, что эмпат уж точно не мог так ошибиться. Принято считать, что эмпаты могут отличать страсть от любви, но, возможно, долгое пребывание рядом с ним исказило твое представление. То, что ты с легкостью могла бы увидеть в ком-нибудь другом, у него прошло незамеченным, потому что это происходило медленно, неуклонно, день за днем, и ты перестала обращать на это внимание.
— Он… он очень хорошо скрывал свои чувства — до сегодняшнего дня, — сказала она. — Говорят, телепаты могут читать поверхностные мысли, но часто упускают то, что лежит в глубине. Возможно, что-то в этом роде произошло и со мной.
— Ты чувствовала его растущее уважение и привязанность, и именно этого ты и хотела от него, а поэтому и не пыталась проникнуть глубже. Причина самых больших несчастий в истории — не в недостатке данных, а в неправильном их истолковании. Полагаю, у тебя есть братья?
Она кивнула.
— Да, двое.
— Значит, ты ошибочно приняла его за брата. Это… вполне понятно. Уважение, которого ты заслужила, переросло у него в любовь, но ты, эмпат, не сумела отличить одно от другого. Он же, не будучи ни эмпатом, ни телепатом, вволю предался фантазиям. Будь он эмпатом, все было бы наоборот: он принял бы твое уважение и привязанность за любовь. Это очень трагичная история. Кажется, не так давно я видел что-то подобное по одному из развлекательных каналов.
— Только не надо сейчас цинизма, — попросила она, пытаясь разобраться в происшедшем. — Мне нужен совет.
— Зачем? Он любит тебя. Ты не любишь его. Классическое трагическое несогласие.
— Но я люблю его — просто иначе, чем он!
— Нет. Ты не любишь его. Ты любишь то, что он собой представляет, — то, что представляем собой все мы. Ты пришла сюда со всем, что у тебя было, потому что была влюблена в эту идею. Ты нашла нас тогда, когда это было тебе нужно, и влюбилась в команду и в эту жизнь. В Трисе ты любишь почти идеальную личность для той жизни, которую ты искала. Любящего приключения, храброго, отважного; опытного, но норовистого. Не безукоризненного героя романа, но в достаточной мере наделенного необходимыми качествами, чтобы ты могла закрывать глаза на его недостатки. И все же ты достаточно умна, чтобы понимать, что слово «конец» в романах ставится до того, как романтическая любовь начинает угасать, и что с таким человеком не может быть будущего. Если бы оно было, он просто оказался бы тем человеком, какой он есть, то есть стал бы, попросту говоря, скучным. Ты хочешь, чтобы Трис оставался таким, каким он видится тебе в романтических мечтах. Привыкнуть к нему означало бы уничтожить те самые качества, которые ты любишь. Понять это нетрудно. Да, это наивно, по-детски, — но вполне понятно даже такому, как я.
— Ты делаешь из меня полную дуру.
— Юношеские заблуждения — вещь совершенно обычная, вне зависимости от возраста или жизненного опыта. Трис тоже переживает собственную романтическую фантазию, и его вины в происшедшем не меньше, если не больше, чем твоей. Но выбор сделала ты, а не он, потому что он — вечный ребенок. А тебе нужно было большее. Ты наконец-то взглянула смерти в лицо, и оно тебе не понравилось. Ты обнаружила, что нуждаешься в уверенности, в стабильности, в безопасности, в какой-то гарантии будущего, не зависящего от того, как прошла очередная экспедиция, и нуждаешься в этом не меньше, — но и не больше, — чем в командной жизни и в таком человеке, как Трис. По своей наивности и после эмоционального срыва из-за того, что ты пережила, ты увидела способ получить все это одновременно. Надежность и крепкий тыл, которые предложил тебе твой брокер, — и приключения и трудности, которые дает тебе команда. И даже сейчас ты сидишь здесь, потому что не желаешь принять реальность и понять, что все сразу получить не сможешь. Ты должна сделать выбор — Трис и остальные, или полная любви спокойная, хотя и скучноватая, жизнь брокерской жены и возможная работа в его фирме.
Внезапно Модра рассердилась, как будто на ее глазах упорядоченный и образцовый мир только что рассыпался в прах.
— Почему это я должна выбирать? Я владелица этой компании! Контрольный пакет акций у меня. Если ему что-то не нравится, он волен уйти. Как и ты, и Трэн. Я найду других, если мне это понадобится!
— Это будет не так-то просто. Да, мне много лет, и во Дворце Ассоциации полно людей помоложе, готовых ухватиться за любую работу, которую могу исполнять я. Но у меня больше опыта, чем у них, и для это делает меня более дорогим работником. То же и с Трэном. В конце концов мы, конечно, найдем другую работу, но для нас это будет тяжело. Когда проходишь через все это столько раз, начинаешь чувствовать себя неуверенно. Из людей нашей профессии уверенно себя чувствуют только те, кто уже имеет работу, и никто не откажется от нее по доброй воле именно по этой причине. А вот для Триса это будет более сильным ударом. Он сам — это все, что у него есть. Он всю жизнь выбирался из ямы, в которой родился, из мира вечной бедности и ничтожно малой продолжительности жизни, к нынешнему положению, когда он — капитан команды. Это небольшой корабль и небольшая команда, но по сравнению с тем, с чего он начинал, это куда больше, чем он мог даже мечтать. Требовать, чтобы он ушел из команды, которая является всем, чего он добился, где все сделано его руками, — это все равно что просить его совершить самоубийство. Он просто не может уйти. Ему некуда идти. Во всей Вселенной есть всего две вещи, которые что-то значат дня него, — наша команда и ты. Теперь он лишен возможности даже мечтать о тебе, и ему будет невыносимо даже работать рядом с тобой как обычно, поскольку твой вид будет растравлять его рану. В один миг ты лишила его всего, что у него было, даже грез.
Она вздохнула.
— Черт! Я чувствую себя последней мерзавкой, но не вижу никакого выхода. Дома, когда мы решили пожениться, нас, разумеется, отправили к психологам — гипнотам, как обычно. Они одобрили наш брак, сказали, что это очень хорошо для нас обоих, но только при определенных условиях. Они сказали, что я нуждаюсь и в команде тоже, но если я буду продолжать работать, то мы целыми неделями будем вдали друг от друга: я — здесь, с Трисом, а он — там, дома, сомневаясь, правильно ли он поступил. Поэтому они сказали, что позволят нам пожениться только в том случае, если мы согласимся на гипнобондинг. Какие бы чувства я ни испытывала сейчас к Трису, я не ощущаю к нему совершенно никакого физического влечения, как, не ощущаю его ни к какому другому мужчине, кроме одного, который любит, хочет и может быть только с одной женщиной — со мной. Ни сомнений, ни вопросов, ни подозрений — понимаешь?
— Ты могла сделать то же самое при помощи лекарств и химических препаратов и не заморачиваться со всей этой бюрократией, — пророкотал Дарквист. — Однако, здесь мы столкнулись с тем, что называется «любовным треугольником». Надеюсь, Трис не наделает глупостей. Твой муж здесь, в городе? Он под надежной защитой?
Она вскинулась, впившись взглядом в звездообразное существо.
— Ты хочешь сказать, что… О боже! Он ведь может! Но нет, погоди. Здесь наш брак еще не зарегистрирован, так что он не сможет найти никаких сведений, а я не называла ему ни фамилии Йолана, ни названия его компании, не говоря уже об адресе. Но, наверное, мне все равно стоит позвонить Йолану и предупредить его?
— Стоит. Трис, как ты хорошо знаешь, иногда бывает очень… изобретательным.
Она вскочила:
— Найди Трэна, неважно, где он и что делает. Я позвоню Иолану и расскажу ему. Может быть, стоит позвонить в Префектуру и попросить их тоже быть начеку? Если Трис действительно съехал с катушек, они могут помочь, а если нет, то все, что ему грозит, — это ночь в камере, где он проспится и одумается.
Но такой человек, как Трис, если он сильно обижен, мог скрываться в таком месте, как столица, до бесконечности. Прошел день, потом два, потом три. Даже знакомые Трэннона Коуза с городского дна не смогли — или не захотели — выяснить практически ничего. Здесь, в столичном мире, человеческое сообщество было настолько крошечной и незначительной группкой, что те из них, кто не был частью системы, жили очень замкнуто. Для того, чтобы отыскать здесь человека, который не желал быть отысканным, нужен был хорошо знающий городское дно человек.
На исходе четвертого дня с момента исчезновения Триса она стала думать и даже надеяться, что Дарквист оказался не прав. Ей не хотелось расставаться с Трисом таким образом, проработав бок о бок пять лет, но если работа с ней в новых условиях была для него столь невыносимой — что ж, она пожелает ему удачи и распрощается с ним.
* * *
Однако той же ночью в ее большой, но уютной квартире в небоскребе, которую она теперь делила с мужем, раздался телефонный звонок. Она моментально проснулась. Робот-коммутатор мог пропустить его, только если звонил кто-то из немногих людей, имевших право звонить ей в любое время дня и ночи.
Это был Трэннон Коуз.
— Думаю, тебе стоит подъехать сюда, — сказал пилот. — Сектор Четыре, Госпиталь Девять, отделение интенсивной терапии.
Весь сон тут же слетел с нее.
— Зачем? Что случилось?
— Я нашел Триса. Вернее, его нашли копы. Думаю… думаю, тебе стоит приехать, и как можно быстрее. Я позвонил Дарквисту, он уже едет.
— Зачем? В чем дело?
— Я думаю, тебе стоит приехать, Модра. Сейчас. Нужно принять решение. — С этими словами он положил трубку.
Йолан предложил отвезти ее, но она велела ему отправляться обратно в постель. У него впереди был долгий день, а это было ее дело, а не его.
Управление госпиталем, способным оказывать неотложную помощь такому количеству разнообразных видов, было нелегким делом. Большинство госпиталей находилось в районах, населенных всего двумя-тремя расами, и было рассчитано именно на них. В любом случае, с транспортом никогда не было задержек, и даже для людей было несколько таких больниц, где им 73 могли оказать неотложную помощь и куда можно было добраться за считанные минуты.
Трэннон Коуз был ибрумом — существом, похожим на набор овальных стручков, соединенных друг с другом веретенообразными ершиками. Он казался хрупким, но двигался со стремительностью и грацией, противоречившими его внешности. Ибрумы, когда им это было нужно, могли быть очень крутыми ребятами.
Модра вошла в больничную дверь, отыскала глазами Трэна и Дарквиста и направилась к ним.
— Ну, в чем дело?
— Очевидно, я был прав, — отозвался Дарквист. — Трис внезапно оказался в безвыходном положении, он потерял все самое дорогое для себя, но не имел возможности уйти так, как того требовал его рассудок. Мы боялись, что это выльется в насилие, и так оно и произошло, но не в той форме, как мы предполагали.
— Очевидно, он направился прямо в Дистрикт и ударился в загул, — вступил в разговор Коуз. — Он наглотался столько таблеток радости и всякой прочей дряни, что его кровь пришлось отправлять на анализ, чтобы определить, сколько в ней натурального. Все эти три с половиной дня он только этим и занимался, засев в какой-то конуре, которую ему уступил один наш здешний приятель — мы время от времени оказываем ему кое-какие услуги. Должно быть, Трис принял слишком большую дозу, а потом очнулся и почувствовал сильную депрессию, которую всегда вызывает вся эта химия, и это наложилось на его собственную депрессию. Он выстрелил себе в голову — судя по всему, из какого-то древнего огнестрельного оружия, которое у него то ли было, то ли он его у кого-то позаимствовал.
Она ахнула и застыла, точно громом пораженная.
— Так он мертв?
— Именно это обычно и случается с теми, кто пускает себе пулю в лоб, — сухо отозвался Дарквист. — Вопрос в том, позволить или не позволить ему остаться в этом состоянии.
Это заявление потрясло Модру почти так же сильно, как первая новость.
— Как? Но ты же только что сказал…
— Что он мертв, — закончил за нее Дарквист. — В большинстве случаев с этим ничего нельзя было бы сделать. Но мы — в столице. Здесь технологии несколько более совершенны, чем дозволяется иметь простым гражданам, поскольку все здешние хирурги — цимоли, которые могут подключаться к сети и получать друг от друга медицинские сведения, необходимые для лечения любой расы. Похоже, мы с Трисом наткнулись на моральную, правовую и этическую головоломку. Ага, вот и дежурный врач. Мы хотели, чтобы ты тоже приехала, поскольку в каком-то смысле это дело зависит от нас.
Хирург оказался человеком, по крайней мере, внешне, — это была довольно молодая и хрупкая женщина со смуглым лицом и очень короткими волосами, одетая в операционный костюм. Она двигалась как-то странно; вблизи ее поведение могло показаться даже слегка пугающим.
Для Модры здесь был еще один неприятный аспект. Она была эмпаткой, и несмотря на то, что она умела приглушать свои ощущения, полностью подавить их не могла, а будучи усталой, оказывалась совершенно бессильной перед ними. Почти все в этой приемной излучали хоть что-нибудь — страх, тревогу, радость, печаль, — эмоции, свойственные почти всем формам жизни. Все, кроме женщины-хирурга и еще нескольких человек в докторской одежде. Модре пришлось заставить себя не обращать внимания на возникшее у нее неприятное чувство, постоянно напоминая себе, что женщина-врач действительно находится рядом с ними. От нее не исходило совершенно никаких эмоций, никаких чувств, как будто она была стеной, стойкой или креслом.
— Прошу прощения, если мое поведение показалось вам несколько необычным, — произнесла женщина-врач, — но я только что провела подряд пять операций на пяти различных формах жизни, и все данные, от анатомии, физиологии и молекулярного уровня до психологических особенностей каждого из пациентов, в настоящий момент находятся внутри меня. Это часто создает проблемы, поскольку все они равноправны в моем мозгу, и человеческая часть, скажем так, находится в меньшинстве.
— Ничего страшного, — ответила Модра. — Объясните пожалуйста, что случилось?
— Ваш товарищ совершил самоубийство, но нам удалось оказаться на месте происшествия всего через несколько минут, подключить аппаратуру и считать данные, прежде чем в неповрежденных зонах мозга прекратилась электрохимическая деятельность. Повреждение было достаточно обширным, но локализованным в основном в области фронтальных долей мозга. Аппарат хранения данных в человеческом мозгу довольно сложен, но в основном он расположен не в этой области, а она используется в основном для синтеза. Мы потеряли существенную часть информации, полученной в последнее время, но большую часть основных данных удалось сохранить на запоминающих устройствах. Это стандартная процедура в подобных случаях, она помогает нам лучше понять различные расы, а также — как и почему происходят подобные вещи.
— Погодите, дайте разобраться, — сказала Модра, испытывая странное чувство, что это происходит не на самом деле, а в кошмарном сне. — Вы хотите сказать, что он мертв, но вы сохранили его воспоминания в каком-то банке памяти, как информацию с компьютера?
— Да, примерно так. То, что нам удалось сохранить столько информации, не очень обычно — как правило, повреждения охватывают и задние зоны мозга, а мы чаще всего приезжаем к жертве слишком поздно — но такое случается. У нас бывает несколько десятков таких пациентов в год, поэтому для подобных случаев существуют стандартные процедуры. Ваша компания внесла страховой взнос всего три дня назад после долгой просрочки, но тем не менее он все же был внесен до того, как это произошло, и мы сделали вывод, что эти два события — уплата страхового взноса и самоубийство — не связаны между собой. То есть пациент не знал о страховке, а вы трое не подозревали, что пациент совершит самоубийство. Следовательно, его страховка как служащего вашей компании полностью покрывает стоимость любых процедур, которые мы можем произвести.