— Иучар!
Он повторил это имя ещё раз и замер, как бы в ожидании ответа. Затем поднял топор и отсалютовал им бывшей башне. Толар во мне обнажил Ледяное Жало и тоже сделал им приветственный жест в направлении зияющего дверного проёма.
Мы вошли внутрь. На стенах сохранились следы копоти от пожара, но не это удивило меня. Ледяное Жало засияло у меня в руке, и, как бы в ответ, обоюдоострое лезвие топора Урука так же осветилось. В этом месте, несомненно, была сосредоточена энергия, восходящий поток Силы, под влиянием которой кожу начало покалывать, а сознание испуганно встрепенулось, не желая подвергнуться зондированию.
Тяжёлые испытания изменили внешний вид ХаГарка, город подвергся тотальному разрушению, но здесь, в его истинном сердце, сохранился былой дух, жаждущий возрождения. И то, что ощущал попавший сюда человек, оказывалось не чувством страха перед разрушительной силой Тьмы, а скорее предощущением нового призыва к великой битве. Это место казалось средоточием мужества и твёрдости духа, проникнуться которыми должен был каждый, оказавшийся здесь.
Ледяное Жало затрепетало в моих дрогнувших руках, но я не уронил меч. Как можно допустить такое! Урук шагнул в самый центр круглой комнаты и поманил меня.
Не думая ни о чём плохом, я сделал несколько шагов и присоединился к нему. Как ни странно, каменный пол под ногами был чистым, словно подметённым — ни мусора, ни камней, обломки которых громоздились вдоль стен. Казалось, царящая здесь Сила стремилась сохранить в чистоте сердцевину своих владений. Я увидел, что каменный пол в разных направлениях испещрён линиями, в которые тем не менее всё же набилась пыль, так что образованный ими узор чётко не просматривался.
Урук взял топор и, опустившись на колени, начал с величайшей осторожностью вычищать эти бороздки. И вскоре стало ясно, что мы находимся внутри контура пентаграммы. Во мне снова зашевелился Толар, и я тоже стал кончиком Ледяного Жала прочищать каждую бороздку, чтобы ещё чётче проявились письмена и символы, нанесённые у каждого луча пентаграммы. Кое-какие из этих знаков были мне известны, они использовались для охраны Долины. Другие… Я мог бы обратиться к памяти Толара, но мне не хотелось этого делать.
В то же время повсюду вокруг нас, подавляя ум и волю, росло ощущение накапливавшейся Силы. Неужели она не истощилась за века разрухи ХаГарка? Скорее всего, это была накопленная прежде энергия, которую мы теперь освободили, сами того не желая.
Окончив выскабливать из бороздок пыль, Урук поднялся и кивком указал на лучи звезды.
— Зажечь!
Я понял, что он имеет в виду; разум Йонана не верил, что это можно сделать, в то время как меч Толара уже шевельнулся, готовый выполнить приказ.
Я медленно прошёл по кругу, начертанному внутри звезды. Кончиком сверхъестественной ледяной сосульки, непонятно как превратившейся в металл, я прикоснулся к вершине каждого луча звезды, выбитой на каменном полу, и прикосновение это рождало огонь. Ничто не питало его, но светлое пламя поднималось почти до потолка.
Потом Урук высоко поднял свой топор, и голос его загремел, как гонг в святом храме, где властвуют колдуны. Я не понимал произносимых им слов и не задумывался о том, что Толар, пожалуй, мог знать их. У каждого адепта — своя тайна, к тому же я был уверен, что Толар никогда не причислялся к Великим Эскора.
Был ли им Урук — тоже вопрос, во всяком случае, он не подавал виду. Но в его возможностях призвать сюда НЕЧТО я не сомневался.
Из костров, вызванных к жизни моим мечом, поднимался голубоватый туман и постепенно заволакивал всё вокруг.
Голос Урука то возвышался, то спадал до шёпота и снова гремел; голубой туман становился плотнее. Я чувствовал, что вокруг нас собираются призрачные тени прошлого, которые вызвал Урук. Ледяное Жало у меня в руке было наготове, хотя Толар оставался спокойным, не чувствуя опасности. Странное возбуждение горячило меня, ускоряло дыхание, быстрее гнало кровь в жилах.
Туман заполнил всю комнату, кроме того пространства внутри звезды, где стояли мы. Голова у меня кружилась. Тело теряло устойчивость, и появилась странная мысль, что снаружи, за стеной голубоватого тумана, мир кружится колесом в сумасшедшем танце, который никто из простых смертных даже представить себе не может.
Голос Урука начал стихать. Он упёрся рукоятью топора в пол и склонился на неё, как человек, нуждающийся в опоре. Вся его поза говорила о крайнем переутомлении, полном истощении собственных энергетических ресурсов. Я шагнул к нему и поддержал за плечи. Он безропотно принял мою помощь — должно быть, действительно в ней нуждался.
Голос его стал хриплым, напряжённым и вскоре совсем смолк. Глаза закрылись, пот струйками стекал по щекам и капал с подбородка. Он шатался, и я прилагал немало усилий, чтобы удержать его на ногах.
Огни на концах лучей звёзды мерцали всё слабее. За пеленой тумана что-то происходило. Затем он стал редеть, таять, рваться в клочья, и вскоре можно стало увидеть окружавшие нас стены. Я понял, что всё вокруг нас чудесным образом изменилось. Комната оставалась той же самой, это я понимал, но не было уже нагромождений глыб у стен, и пол казался зеркально чистым, а за огнями, которые я зажёг, виднелись другие огни, огни ламп, расставленных в стенных нишах, а между ними — полосы гобеленов. Цвета их, местами неясные, были всё же достаточно различимы: голубой, зелёный, золотисто-жёлтый с металлическим отливом и проблесками, как будто сотканный с золотой нитью.
Вдруг огни на лучах звезды одновременно погасли, будто задутые дыханием гиганта. Мы остались в сиянии ламп в нишах, а позади, из открытого дверного проёма, лился яркий солнечный свет. Я увидел неподалёку стол, а на нём сосуды с вином и чаши.
Поддерживая вконец обессилевшего Урука, я подвёл его к этому столу. Положив на столешницу Ледяное Жало, я свободной рукой налил из сосуда в одну из чаш бесцветную жидкость и поднёс кубок к губам моего товарища. Лицо его осунулось, глаза были закрыты, но он жадно выпил то, что я ему предложил, как будто это было ему жизненно необходимо.
И как только он осушил чашу, я услышал странные звуки — голоса, городской шум. Взглянув через плечо Урука, я в окне увидел движение на улицах, гомон толпы… Руки у меня задрожали, только сейчас я осознал, что же произошло на самом деле. Мы оказались… В ПРОШЛОМ!
НЕТ!
Память Толара теперь боролась не с Йонаном, а сама с собой. Я не мог, не хотел снова проходить через эти муки! Боль, которую я испытал во сне, вновь пронзила моё тело. Я слишком живо помнил всё случившееся тогда, чтобы пережить это ещё раз… НЕТ!
Глава 4
В тот день солнца не было с утра. Хмурые облака покрыли часть небосвода, а от земли клубился туман, похожий на дым бесчисленных костров. Густым и недобрым был этот туман, ни один взгляд не мог пронзить его завитки, ни один мозг не мог передать сквозь него свою мысль. Туман этот был рождён волшебством, и мы знали, что тот, кто его создал, — наш враг.
Вместе с Уруком я стоял на холме в группе воинов, одетых в боевые кольчуги и шлемы, увенчанные причудливыми сказочными существами. Большинство из этих людей было моими товарищами, я знал их по именам, но мы не разговаривали друг с другом. Наше упорное молчание окутывало нас, как туман внизу, на равнине.
Урук изменил позу. Я мог догадаться, что у него на уме, так как памятью моей теперь полностью завладел Толар.
Однако память эта непостижимым образом обращена была и в будущее. Нам предстояла Проигранная Битва. Правда, я не знал, с кем придётся сражаться, не мог даже просто перечислить по памяти названия и виды тех, кто собрался там, внизу, в тумане.
Но в одном я был твёрдо уверен: никто, ни человек, ни Великий, не пытался ещё выполнить ту задачу, которая предстояла нам — мне и Уруку. Неужели мы, зная будущее, можем изменить прошлое? Или мы просто окажемся его рабами, вынужденными повторить то, что однажды уже происходило, ту злую судьбу, которая застала врасплох жителей ХаГарка?
Да, Йонан во мне интересовался древними легендами, по крохам собирая заключённые в них сведения, но ни разу мне не встретилось ни одного предания о перемещениях во времени и о возможности изменить то, что уже произошло. А если изменения такого рода возможны, то каков будет результат, каковы последствия? Падёт ли ХаГарк позже от другого нашествия Тьмы?
Время… Что оно такое? Форма последовательной смены явлений, измерение которой мы сами навязали миру, — чередование дней и ночей, строительство городов, длина человеческой жизни, даты правления именитых лордов… Сейчас время как бы остановилось, потому что мы, выстроившись в боевой порядок, смотрели, как стелется внизу туман.
— Будь наготове!
Полушёпот Урука достиг моих ушей только потому, что мы стояли плечом к плечу. ЭТО приближалось. По моей коже поползли мурашки, тело напряглось. Первое, что нам предстояло, — бороться с памятью о том, как всё происходило в первый раз. Мой рот был полон слюны, я часто сглатывал её.
Если бы мы не являлись пленниками времени, его марионетками…
В гуще тумана внезапно возникло завихрение, из которого выплыла тёмная человекоподобная фигура, стоящая прямо, на двух ногах. Но это был не человек.
— Приспешник Тарги.
Топор Урука поднимался медленно, очень медленно.
Память подсказала, что сейчас произойдёт. В прошлый раз Урук тоже встретился с этим порождением Тьмы, убил его и потом сам оказался поглощённым туманом. Я был настороже, предвидя, что всё может произойти также, как тогда, и готовясь на этот раз удержать его. Я видел: Урук пошатывается, словно притягиваемый неведомой силой.
— Нет! — его голос загремел, как в битве. — В эту игру я дважды не играю!
Мужчины вокруг нас зашевелились, зароптали, обратив на Урука изумлённые взгляды. Для них-то время не было закольцовано, всё происходило здесь и сейчас, а не в отдалённом прошлом.
Тот, кого Урук назвал приспешником Тарги, не был защищён ни шлемом, ни кольчугой. Необъятная туша, покрытая жёсткими спутанными волосами, голова не то кошачья, не то обезьянья… Издав низкое грозное рычание, он приподнял верхнюю губу, обнажились чудовищные клыки. Огромной когтистой лапой существо держало короткое копьё с длинным зазубренным наконечником. Окружающие всё ещё смотрели на Урука. И тут мы услышали вызов. Стоящее внизу существо не прибегло к помощи копья. Это был сосуд, который Тарги наполнил своей ненавистью. Ноги его подгибались под тяжестью огромного бочкообразного туловища; двигаясь к нам, он покачивался из стороны в сторону.
Вызов достиг нашего разума — страстное желание броситься в пылающую неистовством битву, красный сгусток неукротимой ярости. Перед нами стояло существо, непостижимым образом выхваченное из хаоса, готовое ринуться вперёд и смять наши ряды. Раньше так всё и происходило.
Но Урук не шевелился. Ему приходилось напрягать все силы, чтобы не тронуться с места. Вызов был послан ему. Однажды он уже ответил на него…
— Нет! — сорвалось с его губ ещё раз. В нём самом клокотала ярость, которую всё трудней становилось сдерживать, даже зная, к чему она приведёт.
Если бы Урук принял вызов и шагнул этому чудовищу навстречу, чтобы вступить в схватку, мы лишились бы нашего небольшого преимущества, которое заключалось в том, что мы находились выше противника, и туман поглотил бы нас.
А если Урук не двинется с места? Двое из наших уже сбегали по склону, чтобы принять этот ошеломляющий вызов. В это же время воины вокруг нас роптали, укоризненно глядя на Урука. Они все погибли бы, ринувшись вниз, в этот туман. Только Урук мог удержать их от такой глупости, но…
Обнажив меч, я кинулся вниз по склону. У меня не было никакого чёткого плана, я видел пред собой только безобразное чудовище, уши которого прижались к голове, как у рассерженной рыси. Пена хлопьями покрывала его клыки. Ледяное Жало встрепенулось в моей руке, и я снова услышал его низкое рычание, собственный боевой клич.
Когда я приблизился к слуге Тарги, меня обуял страх. Волосатое чудовище, как башня, возвышалось надо мной. Оно замахнулось своим копьём, чтобы выбить меч из моей руки, и, если я не изловчусь, ему это вполне могло удастся.
Ещё несколько смутных фигур очертились в тумане, раздался человеческий вскрик, но я боялся оторвать взгляд от монстра, который угрожающе высился передо мной. Толар так бы не поступил. Всё-таки нас в какой-то степени разъединял поток прошлого.
Я ни о чём не мог думать, видимо, мною управляло нечто, не зависящее от моего сознания. Эта тварь при всей своей неуклюжести передвигалась куда проворнее, чем я мог предположить. Я упал на одно колено, Ледяное Жало выскользнуло из моей руки, и на меня обрушился мозговой натиск врага, что было гораздо ощутимее, нежели удар кованой стали.
Может быть, я ТОГДА закричал от боли и страха, приняв этот удар? Я поискал в ТОЙ памяти и не нашёл ничего подобного. Но на этот раз я использовал свой меч не так, как обычно поступают в честном и открытом поединке. Я перехватил его за рукоятку и метнул как нож.
Он не был сбалансирован для этого, но мой стремительный бросок достиг цели. Я увидел точку, в которую вонзился пламенный клинок — недостаточно глубоко, чтобы сразить чудовище, но всё же распоров кожу и плоть.
Косматая тварь остановилась и уставилась вниз, на меч, вонзившийся ей в брюхо. Она попыталась ухватиться за клинок, чтобы выдернуть его, взвыла от боли и отдёрнула лапу. Налившиеся кровью глаза метали молнии. Я почувствовал, как страдает эта тварь, и мой собственный дух воспрянул. Чудовище не могло прикоснуться к моему мечу! Сила, которая изготовила Ледяное Жало, была абсолютно враждебна ко всякому порождению Тьмы.
Теперь монстр попытался выдернуть из своего тела меч при помощи копья. Зазубренный край наконечника каким-то образом поймал рукоять и выдернул меч. Ледяное Жало упало в траву неподалёку от меня.
Я потянулся за ним с такой стремительностью, что ноги мои скользнули по земле, где среди жёсткой травы ко мне тянулись полоски тающего тумана. Но едва я достиг меча и вытянул пальцы, чтобы схватиться за рукоять, огромная когтистая лапа наступила мне на запястье. Вес чудовища припечатал меня к земле, зловоние его тела чуть не лишило сознания. Итак, если в прежней Проигранной Битве я умер от колотых и рубленых ран, сейчас меня ожидала другая смерть. Кто сказал, что нам удастся изменить конечный результат, даже если мы повернули время вспять?
Я с усилием повернул голову в сторону возвышавшейся надо мной туши. Смерть надо встречать лицом к лицу, даже если перед тобой отвратительная морда приспешника Тарги. Вокруг раздавались крики, звон мечей, но мой мир сузился до огромного толстого брюха, нависшего надо мной. Из открытой раны сочилась кровь. Он отшвырнул прочь копьё, одной лапой стараясь зажать рану на брюхе, а вторую нацелил на меня. Она приближалась. Ещё мгновение, и я буду разодран на части вместе с кольчугой. Я извивался всем телом, пытаясь освободить руку, но чудовищная тяжесть намертво вдавила её в землю. Силы покидали меня.
В последнем проблеске сознания я нащупал лежавшее рядом Ледяное Жало. До рукояти мне было не дотянуться, я схватился за клинок, порезав себе ладонь, и поставил его стоймя.
Я успел! Неимоверная сила чудовища в данном случае помогла мне. Меч пропорол насквозь когтистую лапу. Чудовище взвыло от боли и отдёрнуло лапу, потянув за собой вонзившийся меч. Клинок разрезал мне ладонь, и это всё, чего я сумел добиться. Чудовище выдернуло меч, как занозу, и отшвырнуло его куда-то.
Балансируя на одной ноге, которая вдавливала моё запястье в землю с такой силой, что от боли я едва не терял сознание, он занёс надо мной вторую ногу. Я знал, что за этим последует: сейчас я буду раздавлен, растёрт в мокрое место, как насекомое под башмаком.
Никто не мог меня спасти, я был обречён. Боль в искалеченном запястье стала такой невыносимой, что глаза мои подёрнула пелена слёз, и я молил только об одном: чтобы эта мука скорее кончилась. Однако удара, который должен был оборвать мои страдания, так и не последовало. Чудовище пошатнулось, странно хрюкнуло и горой обрушилось рядом со мной. Из огромной раны в горле хлестала кровь, потому что уродливая голова его была почти отделена от туловища.