Так аргументировал свое мнение Модьун. Потом он продолжал:
— Если это и проступок, то лишь совсем незначительный, и наказание за него не может быть большим, чем заключение в каюте на два или три дня.
Тут его прервал судья, заявив, что обвиняемые виновны в преступлении, караемом смертной казнью по определению.
— Определению? — переспросил Модьун.
— Да, определению, — подтвердил судья.
— Покажите мне это определение, — сказал Модьун.
Служащий суда, человек-гиена в лоснящемся черном костюме и сорочке с высоким воротником, принес книгу, в которой в главе 31 на странице 295 в параграфе 4 строка 7 начиналась словами: «…следует считать уголовным преступлением, караемом длительным тюремным заключением, штрафом или смертью».
— Разрешите мне посмотреть, — попросил Модьун.
Служащий посмотрел на судью, и, когда тот кивнул, передал том Модьуну. Модьун перечитал сроки, посмотрел последний лист, прочитал то, что было там, и, бросив торжествующий взгляд на судью, сказал:
— Это не тот закон, что был установлен человеком, а неправильная и неприемлемая редакция меньшинства из людей-животных — людей-гиен.
Гиена-судья сказал:
— Я заявляю, что закон правильный и подходящий.
Его голос явно был уже не таким вежливым.
— По моему мнению, — возразил Модьун, — вы должны признать обвиняемых невиновными на том основании, что преступление не доказано.
— Я хочу задать вам один вопрос, — сказал судья. — Вы собираетесь давать показания или нет? Если нет, то, пожалуйста, освободите место свидетеля.
Он говорил с раздражением.
Едва ли это был подходящий момент, чтобы уйти, поэтому Модьун сказал:
— Я буду давать показания, но я оставляю за собой право снова поднять этот вопрос.
Судья повернулся к гиене-прокурору.
— Продолжайте допрос этого важного свидетеля, — сказал он.
— Каким образом вы оказались на борту этого корабля? — спросил прокурор.
— Я прошел по космодрому к одному из нескольких сотен входов и подошел к подъемнику. Он поднял меня примерно на сто этажей, и я вышел из кабины лифта в какой-то коридор. Я к тому времени уже не сомневался, что благополучно поднялся на борт корабля и не могу сказать, что ошибся, — закончил Модьун.
В зале суда воцарилась тишина, когда фактическое рассмотрение дела завершилось. Высокий тощий человек-гиена, который задавал вопросы, казался растерянным. Однако вскоре он взял себя в руки и сказал:
— Посмотрите на скамью подсудимых.
Модьун подчинился и, конечно, увидел своих четырех друзей.
— Вы узнаете этих людей? — спросил прокурор.
— Да, всех, — ответил Модьун.
Арестованные с шумом задвигались. Наррл осел в кресле, словно его ударили.
— Соблюдайте порядок в суде, — закричал судья пронзительным голосом.
Прокурор продолжал:
— Присутствовал ли кто-нибудь из этих людей, — он махнул в сторону арестованных, — когда вы шли по космодрому, входили в лифт и поднимались на борт корабля?
С того места, где он сидел, человек мог видеть, как напряглись люди-животные, сидевшие на местах для публики. Он чувствовал, как многие из них невольно затаили или замедлили дыхание, очевидно ожидая, что его ответ будет утвердительным. Модьун повернулся к судье.
— Ваша честь, я понимаю, что моему ответу на этот вопрос придается огромное значение. Как будто каждый автоматически предполагает, что утвердительный ответ повредит арестованным. Вы тоже так считаете?
Высокое худое существо наклонилось к нему:
— Ваша обязанность как свидетеля только правдиво отвечать на вопросы. Какие выводы я смогу сделать в своем окончательном приговоре, определит логика, которой руководствуется суд.
— И все же, — возразил Модьун, — вы — член малочисленной группы, которая захватила все важные государственные посты, включая то, что только люди-гиены имеют право проводить судебные разбирательства и быть присяжными в суде. Поэтому я подозреваю, что ваш приговор может быть не совсем беспристрастным. Если вы сможете убедить меня, что он будет беспристрастным, то я с огромной радостью отвечу на этот вопрос.
— Он будет беспристрастным, — сказал судья.
Модьун покачал головой.
— Боюсь, что мы не понимаем друг друга. Каждый может утверждать, что суд беспристрастный. Но как вы можете убедить меня, принимая во внимание то, что вы член узурпирующего меньшинства, что вы не осудите этих арестованных.
— Боюсь, что мне снова придется попросить вас либо давать показания, либо уйти, — холодно сказал судья.
— Да, я буду давать показания, — пообещал Модьун.
— Очень хорошо. Так каким будет ваш ответ?
— Арестованные были со мной, когда я поднимался на корабль.
— Аааааааааах! — выдохнула аудитория, отреагировавшая, как один человек, и это прозвучало, словно много существ одновременно вздохнули.
Судья постучал молотком, призывая к порядку. Когда наконец в зале суда снова воцарилось молчание, Модьун сказал адвокату:
— Я понимаю, что из моих слов можно предположить, что связь четырех арестованных со мной, — важная улика против них.
— А что еще можно предположить? — спросил судья, едва скрывая свое торжество.
Человек с жалостью смотрел на него.
— То, что я сопровождал их, не может служить обвинением против них. Допустим, что хотя они и были со мной, но не догадывались о моих намерениях. — Модьун махнул рукой. — И можно привести еще с десяток подобных предположений.
Судья кивнул прокурору.
— Продолжайте допрос этого свидетеля и особенно обратите внимание на те вопросы, которые он поднял. Он, кажется, наконец-то решил отвечать честно, поэтому добейтесь от него правды.
В этом был смысл, Модьун должен был признать это. Хотя он мог философски рассуждать о правде, все дело было в том, что он не собирался лгать о происшедших в действительности событиях. Поэтому прокурор вытягивал из него одно признание за другим. Наконец, выяснилось, что да, действительно, четверо обвиняемых знали заранее, что он собирается попасть на борт звездолета; да, действительно, один из них предложил это, и остальные согласились.
Когда Модьун закончил, судья бросил взгляд на защитника:
— Есть вопросы к вашему свидетелю, сэр?
— Нет, — последовал ответ. — Признаюсь, что не вижу смысла продолжать дальше это судебное разбирательство.
— Я согласен с вами, — произнес судья.
После чего повернулся к арестованным.
— Встать! — приказал он.
Четверо обвиняемых неуверенно поднялись.
Судья продолжал:
— Ваша вина установлена благодаря этому свидетелю… — начал было он, однако громким возгласом Модьун остановил его:
— Эй!
Судья не обратил на него внимания и твердым голосом продолжал:
— Поэтому я приказываю, чтобы всех вас четверых отвели в камеру…
— А как насчет присяжных? — резким голосом закричал Модьун. — Считается ведь, что это суд присяжных.
— … и держали там одну неделю, пока вы будете ждать ответа на апелляцию в верховный суд. Если верховный суд вас не помилует, то ровно через неделю, начиная с сегодняшнего дня, вас четверых расстреляет группа стрелков, использующих N-энергетическое оружие.
Судья махнул полицейским в форме, которые стояли рядом с арестованными.
— Увести осужденных, — приказал он.
Потом он снова повернулся к Модьуну и вежливым тоном добавил:
— Я хочу поблагодарить вас за ваши честные свидетельские показания, которые помогли установить, что эти четверо обвиняемых действительно виновны в предъявляемом им обвинении и нам не нужно проводить дальнейшую бюрократическую процедуру.
— Да-а-а, — с сомнением протянул Модьун.
19
«Я сделал все, что мог», — уверял себя Модьун. Ему ничего другого не оставалось теперь, кроме как позволить событиям идти своим чередом.
И все же весь остаток дня, когда проходило судебное разбирательство, его тело оставалось неприятно разгоряченным. Что, несомненно, было нездоровой реакцией его желез на то, с чем не мог согласиться его идеальный с философской точки зрения мозг. И в привязанности его тела к Руузбу и остальным самым нелепым было то, что он встретился с ними совершенно случайно.
«Не то, чтобы я выбрал их за какие-то особые качества, которые впоследствии обнаружил в них», — мелькнула у него мысль.
В день своего выхода из-за барьера он остановил автомобиль, где находилось четверо существ, и занял одно из двух свободных сидений. Вот и все, с чего началось их знакомство. Между этой четверкой в автомобиле и любыми другими людьми-животными нет разницы.
«Это, — убеждал он себя, — реальное отображение моих отношений с ними».
И тем не менее его тело оставалось более разгоряченным, чем обычно.
Утром на четвертый день после суда раздался звонок в дверь. Открыв дверь, Модьун увидел офицера-гиену в форме. Он вежливо сообщил ему, что «четверо осужденных получили отказ в ответ на апелляцию верховному суду. Поскольку он проходил по делу как главный свидетель, то суд настоял, чтобы ему сообщили об этом решении».
Модьун уже собрался было поблагодарить офицера и закрыть за ним дверь, когда вдруг понял, что его лицо покраснело от этой новости. И поторопился сказать:
— Я хочу посетить осужденных перед казнью. Можно это устроить?
— Буду только рад навести справки от вашего имени, — ответил офицер, — и сообщу вам решение.
Выяснилось, что он может это сделать, и ему дали разрешение посетить осужденных перед казнью вечером на шестой день после суда.
«Они ведут себя очень любезно и законно во всем этом деле», — был вынужден признаться Модьун. Похоже, он совсем ошибался, когда думал раньше, что все это — какой-то хитрый план, нацеленный против него.
Снаружи тюремная камера выглядела просто, как обычная спальня, которая запиралась на замок. Перед дверью сидел гиена-караульный. Он внимательно прочитал разрешение на посещение Модьуном осужденных, после чего отпер дверь, подождал, пока тот войдет, а потом запер ее за Модьуном.
Несколько секунд ему казалось, что в камере никого нет. А потом неожиданно с низкой койки спустилась пара ног и Модьун увидел Наррла, выпрямившегося с приглушенным восклицанием:
— О Господи, посмотрите, кто здесь!
Вслед за этими словами поспешно показались и остальные три пары ног, и еще три знакомых лица людей-животных показались на нижних койках. Все четверо поднялись, подошли к посетителю и пожали ему руки.
Оглядываясь. Модьун увидел, что вообще-то имеются различия между этим помещением и другими спальнями: за койками был альков, и там находились стол и знакомое устройство из столовой.
Модьун робко сказал после краткого осмотра:
— Мне казалось, что лучше зайти попрощаться.
Большая слеза покатилась по щеке Руузба. Кожа его, кажется, приобрела бледный цвет, и он не очень хорошо выглядел, о чем свидетельствовали впалые щеки.
— Спасибо, дружище, — произнес он сдавленным голосом.
Модьун посмотрел на него с заметным удивлением.
— В чем проблема? — спросил он. — Каждый должен уйти, рано или поздно. Так почему бы не сейчас? — Потом Модьун поправился: — То есть завтра.
После этих слов наступило молчание. Затем Дуулдн подошел и остановился перед Модьуном. Щеки его горели двумя огромными розовыми пятнами. Он сглотнул, очевидно сдерживая свои эмоции, и сказал:
— Дружище, у тебя довольно странные взгляды.
Он помрачнел и продолжил:
— Модиунн, никогда раньше не встречал я обезьяны, похожей на тебя. Ты сидел в свидетельском кресле и наговаривал на нас.
— Но ведь правда всегда правда, — защищался Модьун.
В этот момент он понял, что замечание, высказанное человеком-ягуаром, отнюдь не дружеское.
— Ты ведь не сердишься за случившееся, правда? — спросил Модьун.
Розовые пятна начали блекнуть. Дуулдн вздохнул.
— Сначала я был зол как черт. А потом подумал: «Ладно уж, это же мои милый глупый друг, обезьяна, и снова говорит не то, что надо». И мой гнев прошел. Правильно, друзья? — он посмотрел на своих спутников.
— Да, — с печалью ответили Наррл и Иччдохз. Руузб молчал, уставившись в пол и потирая глаза.
Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун чувствовал необходимость попытаться перевоспитать их.
— Сколько вам лет? — поинтересовался он у каждого. И впервые узнал, что их возраст колеблется от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался старше всех, а человек-гиппопотам — самым младшим. А средняя продолжительность жизни у людей-животных составляла приблизительно шестьдесят лет.
— Итак, — рассуждал Модьун, — вы все уже прожили, грубо говоря, половину обычной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит сражаться.
Озабоченность появилась на их лицах.
Наконец человек-лиса в сердцах воскликнул:
— Подумать только, я попал в такие неприятности только потому, что захотел стать твоим другом!
Человек был поражен. Он не видел связи между этими двумя обстоятельствами.
— Вы намекаете, — сказал он, потрясенный, — что есть причинно-следственная связь. Но я так не думаю. Вы делали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что сами посчитали нужным. Рационально рассуждая, следует признать, что между этими двумя событиями нет никакой связи. Только в ваших головах существует эта связь. На самом же деле ее нет.
Модьун видел, что его друзья его не понимают. Они просто потупили взоры и выглядели еще более несчастными, покорившись своей судьбе. Модьун почувствовал к ним жалость.
— Вы должны понимать, — продолжал он, — что никто так и не постиг смысла жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к небольшой группе, в которой каждый отдельный индивидуум несет в себе всю совокупность генов, то есть полную генетическую наследственность своей расы и ждать. Поскольку на Земле остается много представителей ваших видов, то нет причин, по которой вы должны дорожить своим существованием. Да и довольно велика возможность того, что в этом завоевательном путешествии вас все равно убьют.
После этих слов в дверь громко постучал караульный.
— Всем посетителям выйти! — крикнул он резким голосом через огороженное решеткой окно в металлической двери.
— Одну минуту! — попросил Модьун и повернулся к своим друзьям. — Ну, что вы скажете?
Большая слеза проползла по щеке Руузба.
— Прощай, друг, — произнес он. — Я не понимаю твоих слов, но думаю, что у тебя добрые намерения.
Руузб протянул руку.
Модьун вздохнул, увидев этот жест Дуулдна.
— Должен признаться, — сказал Модьун, — что если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду. Не стоит проходить через то, чему вы так упорно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Это ведь так, не правда ли?
Четверо людей-животных внимательно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.
— Каким образом нам удастся выйти вместе с тобой? — спросил он. — Ведь снаружи вооруженный охранник.
Человек отмахнулся.
— Я только сделаю так, что он вас пропустит — минимальное воздействие на его мозг — и мы продолжим нашу дискуссию у меня в каюте.
«Естественно, — подумал Модьун, — власти как-то отреагируют на эти самовольные действия. Поэтому, наверное, сейчас для меня было бы лучше сразу поговорить с Нунули-Повелителем».
Примерно через час после того, как его четверо приятелей вместе с ним проследовали в его каюту, раздался звонок. Открыв дверь, Модьун обнаружил за дверью высокопоставленного офицера-гиену в форме.
— Мне снова, — шепотом обратился он к человеку, — было приказали попросить вас прийти и побеседовать с Нунули-Повелителем. Вы при тете?
Модьун вышел в коридор, устанавливая защитный энергетический барьер вокруг каюты, и ответил:
— Я готов незамедлительно отправиться.
Потом он закрыл дверь за собой.
20.
Модьун шел за офицером-гиеной по коридору и думал: «Я должен доказать Нунули, насколько нелогичным было это судебное разбирательство».
Пока они поднимались в кабине лифта, Модьуну казалось, что жизнь станет намного более сложной, если ему придется защищать своих четверых друзей-животных и самого себя всю оставшуюся часть этого путешествия Когда они шли по свободному пространству от первого лифта ко второму, он подумал: «Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».