Когда меня привезли на место аварии и я увидела разбитую машину, мне стало по-настоящему дурно. Я не могла поверить, что трое детей живыми выбрались оттуда. Я подумала: Наверное, у моего сына есть ангел-хранитель. Я оказалась права.
Приехав в больницу, я стала расспрашивать Алана об аварии. Он рассказал, что никто из ребят вначале не был пристегнут. Но искренний и выразительный рассказ Кэти Хезлеп о ее потере так впечатлил Алана, что он заставил всех пристегнуть ремни. Поэтому все они спаслись.
Моя семья – везунчики. Нам удалось сохранить самое ценное – нас самих. Я бесконечно уважаю и люблю Кэти Хезлеп. Она не звезда, а обычный человек; она – мать, которая, несмотря на свою невосполнимую потерю, набралась храбрости и спасла своим рассказом три жизни.
Праздник неудачи
Неудача – это отсрочка, но не проигрыш.
Это объезд, а не тупик.
Когда мне нужна помощь в воспитании детей, я вспоминаю свою маму и бабушку. Эти женщины зародили семена мудрости в моей душе, как в потайном саду, который цветет даже в самые лютые морозы.
В один особенно мрачный день я пришла домой и обнаружила повторный счет за газ с «не слишком вежливой» запиской от домовладельца. А все трое моих детей встречали меня, пребывая чуть ли не в нокауте.
Моя бабушка Тауз всегда говорила: «Мы учимся на ошибках, а не на успехах. Беды точат камень. Чем больше их было, тем лучше он катится».
Одиннадцатилетний Томми страдал из-за неудачной стрижки.
– Учитель отнял мою кепку и сказал, что воспитанные юноши не носят головной убор в помещении.
Его весь день дразнили лысым и скинхедом, – рассказал он мне, закрывая голову обеими руками.
Лиза в своем втором классе вышла в финал конкурса по орфографии, а потом сделала ошибку в слове переволноваться. Я оценила иронию.
Первоклассницу Дженни отругали за нервное хихиканье за партой и осмеяли за запинку при чтении предложения.
– Ну что ж, детишки, у нас с вами Праздник неудачи. Давайте это отметим!
От неожиданности они забыли о своих горестях и уставились на меня.
– Моя бабушка Тауз всегда говорила: «Мы учимся на ошибках, а не на успехах. Беды точат камень. Чем больше их было, тем лучше он катится». Пойдем в Макдоналдс отмечать наш первый Праздник неудачи.
Мы еще много раз устраивали вечеринки в честь Праздника неудачи, потому что научились не убиваться из-за промашек, а искать в них веселые стороны. Надеюсь, в душе моих детей я смогла зародить семена мудрости, которые получила от женщин из предыдущих поколений, и однажды эти семена прорастут и в их собственных садах.
Полночный гость
Яросла в маленькой деревушке во времена, когда телефон был диковинкой, а пользоваться автомобилем было непрактично, потому что он не мог преодолеть грязные сельские дороги. В те дни еще не знали слова «депрессия», пойти было некуда, а соседи могли положиться лишь друг на друга. Я помню одну ночь, которая изменила многое в нашей жизни.
На оконные стекла давила темень, и октябрьская буря, ветер и дождь неистово бушевали снаружи. Наш каркасный домишко в сельской глубинке Арканзаса наполнял грохот. Казалось, что от бури потускнел даже свет керосиновой лампы на столе в гостиной.
Я была беспокойной девятилетней девочкой, и конечно же, мне казалось, что дом с минуты на минуту сдует с места. Папы не было дома – он искал работу на севере, – и я чувствовала себя ужасно уязвимой. Но тут мама тихо и мирно уселась чинить одежду, чтобы «проходить в ней еще одну зиму».
– Мамочка, тебе нужна новая одежда, – сказала я, чтобы завязать разговор. В такую ночь мне нужно было услышать спокойный голос другого человека.
Она обняла меня:
– Тебе одежда нужнее, ведь ты ходишь в школу.
– Но у тебя нет даже зимнего пальто.
– Господь обещал удовлетворить наши нужды. Он сдержит обещание, только не по нашему требованию, а когда придет время. Все будет хорошо.
Я завидовала ее упрямой, непоколебимой вере. Особенно в такие ночи. Штормовой порыв взвыл в дымоходе и раскидал угли в очаге.
– Можно нам сегодня запереть двери? – спросила я.
Мама улыбнулась, взяла в руки черную каминную лопатку и расправила золу на тлеющих углях.
– Эдит, от этой бури нельзя спрятаться. И ты знаешь, что мы не запираемся, как и наши соседи. Особенно в такие ночи, когда кому-то может понадобиться крыша над головой.
Она взяла со стола лампу и пошла в свою комнату. Я отправилась за ней, путаясь под ногами.
Я помню одну ночь, которая изменила многое в нашей жизни.
Уложив меня в постель, она еще не успела снять свой безумный лоскутный халат, как внезапный порыв ветра хлопнул входной дверью, принес запах дождя и с грохотом раскидал вещи в гостиной.
– По-моему, это был не только ветер с громом.
Мама схватила лампу и снова пошла в гостиную. Я боялась идти с ней. Но еще сильнее я боялась остаться одна.
Вначале мы увидели только разбросанное содержимое маминой корзинки для рукоделия. Потом наши глаза заметили грязные следы на голом сосновом полу, тянувшиеся от двери до кожаного кресла у камина.
Скрючившись, в кресле сидел растрепанный и промокший до нитки мужчина, коренастый, одетый в темный, заляпанный грязью костюм. У него изо рта гадко пахло. В левой руке он все еще держал помятую банку.
– Мама, это мистер Холл!
Мама лишь кивнула, выкапывая угли из золы в камине и стряхивая разлетевшуюся золу. Она отнесла угли в дровяную печь на кухне и накрыла их большой охапкой сосновой растопки, которую мы собрали с утра.
– Я сварю кофе. А ты разведи огонь, – велела она, – чтобы наш гость согрелся и обсох.
– Но мама, он же пьяный!
– Да, и он, должно быть, так напился, что принял наш дом за свой.
– Но до его дома идти четверть мили.
– Юная леди, мистер Холл не пьяница. Я не знаю, что с ним сегодня стряслось. Но он – хороший человек.
Я знала, что мистер Холл по понедельникам на попутке добирался до своей швейной лавки в Литтл-Рок, где подолгу трудился всю неделю. Днем по субботам он устало тащился домой, опираясь на свою трость.
Будто прочитав мои мысли, мама шепнула:
– Наверное, ему иногда бывает очень одиноко.
Я стояла в дверях кухни, когда меня потрясла случайная мысль.
– Ой, мама, а что же скажут люди, когда узнают, что мистер Холл напился?
– Люди об этом не должны узнать. Поняла?
– Да, мама.
Шторм бушевал, а мама принесла мистеру Холлу кружку дымящегося черного кофе. Она приподняла его голову, уговаривая выпить все содержимое по глоточку за раз. Когда кружка почти опустела, он смог приоткрыть глаза и узнать нас.
– Миз Ан-вуд.
– Да, мистер Холл. Все будет хорошо.
Гость – это любой человек, который пришел к нам с миром.
Когда мама отнесла кружку обратно на кухню, мистер Холл оперся на трость, сложил лоскутное покрывало на кресло и нетвердой походкой вышел навстречу затихающему шторму. Мы глядели, как он неуверенно идет к нашим воротам, а остатки молний подсвечивают ему дорогу.
– Похоже, дальше наш гость сможет справиться сам.
– Мама, а почему ты зовешь его гостем? – спросила я. – Он же просто сосед. Мы его не приглашали к себе домой.
– Гость – это любой человек, который пришел к нам с миром. Ты помнишь, кого зовут соседом в притче о добром самаритянине?
– Человека, который помог незнакомцу.
– Видишь, а раз мистер Холл стал нашим гостем, пускай и случайно, мы смогли стать его соседями.
Несколько недель спустя мы пришли домой из церкви и обнаружили на столе коричневый бумажный пакет с подписью: «Для миссис Андервуд».
– Наверное, это те выкройки, которые миссис Чайлз пообещала отложить мне. У ее дочери размер как у тебя. Можешь открыть, если хочешь, – сказала мама и ушла переодеваться.
Я потянулась к шуршащему пакету.
– Мама, нет! – крикнула я. – Это пальто для тебя, очень красивое!
Мама вернулась, чтобы посмотреть на наряд, который я держала в руках. Она с осторожностью продела в рукава вначале правую, потом левую руку. Тогда я еще не знала, что такое добрососедские отношения. Я знала только, что, когда мама примерила то зимнее пальто, оно село на нее как влитое.
Глава 3. Мамина храбрость
Глубокой зимой я наконец-то узнал, что во мне было неуязвимое лето.
Мой сын Райан
Как мать, я забочусь, о чем могу, а невозможное доверяю Господу.
Прошло семь лет с тех пор, как умер мой сын, Райан Уайт. У Райана была гемофилия, он принимал препарат крови, повышающий ее свертываемость, и заразился ВИЧ. Когда это произошло, о СПИДе еще ничего толком не знали. Ему поставили этот диагноз в тринадцать лет. Врачи сказали, что, если нам повезет, он проживет еще шесть месяцев.
Райан прожил шесть лет, и все узнали его как «парня, который стал олицетворением СПИДа и рассказал всей стране об этой болезни». Так о моем сыне высказался президент Клинтон, повторно подписывая «Чрезвычайный закон о помощи больным ВИЧ/СПИДом имени Райана Уайта». Этот закон обеспечивает сотни тысяч людей с ВИЧ, живущих в Америке, медицинскими услугами, лекарствами, уходом на дому и амбулаторным лечением. Я уверена, Райан был бы счастлив, знай он, что его жизнь и смерть смогли помочь стольким людям.
Известие о смертельной болезни Райана совершенно раздавило меня. Я одна воспитывала двоих детей. Они были смыслом моей жизни – и теперь мой сын, мой первенец, должен был умереть. Я сомневалась, что смогу это пережить. И вдобавок к этому кошмару нам пришлось бороться с безразличием, страхом и ненавистью, которые окружали СПИД в те времена. Райан хотел снова ходить в школу, но его не пускали обратно. Родители боялись, что их дети заразятся ВИЧ, находясь с Райаном в одном классе. Мы боролись за то, чтобы ему разрешили учиться, и победили, но враждебное отношение и давление общественности пагубно сказались на нашей семье. Мы решили переехать в другой город.
В новой школе Райана все было совершенно по-другому. Студенты очень сердечно приняли его у себя: они рассказывали в школе о СПИДе и помогали ученикам побороть страх перед этой болезнью. Райан посвятил свою жизнь просвещению людей. Он рассказывал о СПИДе всему миру – на телевидении, в журналах, газетах. Это помогло нашей семье принять свою участь и частично облегчило боль.
Мы научились жить со СПИДом. Эта болезнь страшна тем, что приносит одну сильную инфекцию за другой. Я боялась, что каждое покашливание, каждое повышение температуры могло быть последним. Со СПИДом никогда не знаешь, насколько серьезен тот или иной симптом. Пациент постоянно заболевает, не успев оправиться от предыдущей болезни.
Райан почти всегда был в хорошем настроении. Даже лежа в больнице, он старался улыбаться мне, когда я входила в двери. И все же иногда он расстраивался и начинал дуться – если не мог из-за болезни или учебы пойти на концерт, или встретиться с интересными людьми, или поехать в необычное место. Тогда я могла отругать его. Он сразу раскаивался и извинялся передо мной. Он писал мне записки и посылал открытки.
Если больной человек никогда не раздражается, значит, он святой. Если вы заботитесь о больном человеке, вам ни в коем случае нельзя близко к сердцу принимать его вспышки ярости, потому что на самом деле за него говорит болезнь или лекарство. Злые слова исходят не из его искреннего и любящего сердца.
Однажды Райан просто схватил меня за руку и начал помахивать ей.
– Райан, ты обычно делаешь милые вещи, когда тебе что-то нужно. Чего ты хочешь?
– Нет, я ничего не хочу. Разве сыну нельзя подержать маму за руку?
– Ну хватит, Райан…
– Нет, мама, правда. Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. За то, что ты всегда была рядом.
Никто и никогда не сможет отнять у меня эти слова. Никто не сможет отнять у меня то, что я почувствовала в тот день как мать.
Я помню, как кто-то однажды спросил меня:
– Как же ты живешь, Джинни, зная, что твой сын скоро умрет?
Я ответила:
– Мы не думаем о смерти. У нас нет на это времени. Если дать этим мыслям волю, они сожрут тебя. Нужно продолжать жить, вкладывая смысл в каждый день и час.
Каждый сорняк, что я выдираю, – это кусочек скорби, который я отталкиваю от себя.
Наконец настало то роковое время, когда тело Райана сдалось. Пока Райан был подключен к аппарату жизнеобеспечения, я разговаривала с ним. Наверное, он ничего не слышал, но мы включали ему музыку. Он ничего не видел, но мы, вставая на шаткие стулья, развешивали плакаты и флажки на стенах поверх экранов, проводов и пищащих мониторов. Мы не хотели бросать его одного.
Стоя там и глядя на тощее, маленькое тело Райана, я знала, что ничего уже не изменить. Перед тем как потерять сознание, мой сын сказал мне:
– Мама, если ты думаешь, что у меня еще есть шанс, не упускай его.
И мы не упускали. Мы делали все, что было в наших силах, до самой последней секунды.
Я наклонилась к нему поближе и прошептала:
– Все хорошо, сынок. Можешь идти.
Потом он умер. Его оживили на пару минут. Он умер бы снова в ту же минуту; я прекрасно это знала. Я знала, что шансов больше нет. Но как же тяжело признавать поражение… это было невыразимое горе для меня и моей семьи.
– Если хочешь, можешь попросить врачей перестать, – сказала моя близкая подруга. – Это тебе решать, Джинни.
Я поговорила с моими родителями и с Андреа – сестрой Райана. Потом я сказала врачам:
– Хватит.
Доктор Марти Клайман с самого начала заботился о Райане. Он помог ему прожить почти шесть лет, когда другие врачи предрекали смерть через шесть месяцев. Он вышел и объявил, что мой мальчик умер во сне, не мучаясь.
Искорка потухла.
Нужно продолжать жить, вкладывая смысл в каждый день и час.
Теперь, семь лет спустя, эта искорка понемногу разгорается снова. Мне кажется, что в моем разуме наконец-то забрезжил рассвет. Я всего жду с нетерпением. Мне нравится быть замужем. Мой новый муж Рой вернул радость в мою жизнь. Моя дочь Андреа выросла сильным, умным, прекрасным человеком. Я с нетерпением жду всего, что жизнь приготовила для нас, – приключений, путешествий, внуков. Кажется, на горизонте уже виднеется конец эпидемии СПИДа. Каждый день люди, чья жизнь когда-то казалась законченной, выздоравливают. Скоро появится лекарство. Оно уже почти здесь. Я чувствую, что доживу до этого момента. Что может быть лучше радостного предвкушения?
Сад лечит меня. Там я работаю на лоне природы среди цветов и сочных фруктов и пробуждаю свой дух, когда день еще молод, все выглядит свежим и мокрым и листья покрыты капельками росы. Мне кажется, что каждый сорняк, что я выдираю, – это кусочек скорби, который я отталкиваю от себя. Это слезы, которые я выполола, чтобы всходы радости нашли путь наружу.
В цветах я вижу лица друзей, которых потеряла: я вижу лицо моего сына. Они прекрасны ранним утром, когда открываются, как улыбки, и светятся новой надеждой.
Спасибо, Господи, за новый день.
Мама, все хорошо?
Я сидела, погрузившись в раздумья над важным отчетом, когда зазвонил телефон. Ну почему именно сейчас? – подумала я с раздражением, и тут няня моего двухлетнего сына сообщила, что ему плохо.