Несколько луков ( по модели древнего Мира ), с заострёнными на одной стороне стрелами. Несколько капканов и ловушек - не способны вполне удовлетворить нашу потребность в самообеспечении. По-этому поводу мы проводим мозговые штурмы и пытаемся всеми возможными способами что-нибудь придумать подходящее на тему продовольственного снабжения. Но в результате у нас ничего подходящего не получается. Ну что ж - возможно дальше будет прояснение. И тогда...
Новые партии людей всё время вливаются в наш коллектив. Миссури стал ограничивать приём новых членов. Он отбирает лучших из приходящих, а безнадёжных к исправлению, отправляет обратно. Мне, конечно, неприятно наблюдать за тем, как у человека, который хоть на что-то пытается надеяться, отбирают эту самую надежду. Но я молчу: мы не можем прокормить весь лагерь и сохранить здоровье всем не в состоянии. Так пусть же останутся лучшие и способные полноценно работать.
По моему настоянию мы приняли совсем ослабевшего и павшего духом Сэма Гарсона. Бывший школьный учитель, он за короткое время, буквально опустился до последней стадии человеческого падения. Он превратился в животное, готовое за кусок пищи делать совершенно всё, что пожелает хозяин куска. И ему стало совершенно безразлично: хорошо ли он одет, где он будет спать и как ещё присмыкаться. Ему стало безразлично - умрёт ли он от укуса змеи или от голода, или утонет в тине москитных болот. Вот такими стали люди в нашем лагере.
Апатия охватила не одного только Гарсона, а подавляющее большинство людей в лагере. И причина мне видится во влиянии климата на человека. И только в нашей ассоциации витает огонёк оптимизма и товарищества. Коллективизм объединяет людей, а жестокие законы капиталистического выживания только калечат психику и заставляют людей думать о себе в прошлом времени.
После смертельной драмы, весь остальной лагерь, словно превратился в стадо бесцельно шатающихся теней. И многие не верят ни в какое избавление. Люди упали духом. А значит и похоронили себя заживо.
Раздуваемый нашими начинаниями костёрчик ещё не в силах захватить массовое сознание и разжечь пламя надежды. Но мы надеемся, что тлеющие угли возьмутся и вновь посеют семена разума. Что и спасёт нас от забвения.
Стал повторяться. И болит голова. Резь в глазах. Возможно, устал на огородных работах.
11 июля.
Вероятно, это конец!
Сегодняшний день вписывается в историю нашего лагеря, как день конца света. И первым днём нашего заката.
Не стало Миссури.
Кровавая резня двух врагов свалила самого опытного и знающего человека среди нас.
Бывшие люди Волоса, возглавляемые Пистером, сегодня ночью напали на нашу ассоциацию и многие люди лишились жизни. Мои старые друзья: Джефферсон, Толян, Стив Михельсон, Кох старший и ещё восемь наших товарищей погибли в этом ночном, страшном кромсании людей на мясо. Все люди Пистера были перебиты, а сам он был найден с пробитым черепом, рядом с мёртвым Миссури.
Да! И это наша самая большая трагедия за последнее время. Но не есть ли вся наша современная жизнь сплошной трагедией? И является ли наша жизнь - жизнью?!
Но вернёмся к Миссури. Я был несправедлив к нему. Я не понимал, что он делает. А делал он всё правильно. Он знал жизнь и трезво оценивал реальность. Когда, в самом начале, после высадки, он забрал себе всё продовольствие и стал распределять его по частям - он делал всё правильно. Лагерь был возмущён. Миссури нарушал закон уголовников о дележе добычи. Но уже сейчас видно, что не эгоистическая жестокость двигала Миссури, а Мудрость битого жизнью человека. Толпа могла растащить всё и сожрать за несколько дней. А сейчас, когда у нас сохранено продовольствие и отобрались самые лучшие из лучших людей лагеря, мы можем жить. И жить по закону разума и целесообразности, а значит мы получили шанс на спасение.
Произошла бессмысленная бредятина, погубившая нашего вождя. И я не стесняюсь этого слова. Ибо никто, за исключением самого Миссури, не смог стать организатором и вдохновителем разумного строительства на острове.
Стихия погубила и Гарсона и ещё многих и многих ни в чём неповинных и не желающих никому смерти людей.
Всего в лагере на сегодняшний день осталось человек сорок. Точного количества людей я не знаю. Джонсон уточняет потери и распределяет людей на партии для работы. Ларсен готовит похороны жертв резни.
Но почему у меня дрожат руки и в голове всё путается? Я даже забываю о чём писал и надо ли мне вообще описывать наши злоключения.
29 августа.
Жизнь. Жизнь. Что же это такое? Может трепетный рассвет, а потом день, вечер и ночь. Или её можно представить как весну, лето и осень. Так что же это такое?
Конечно, я никогда не отвечу на простой вопрос. Да и кто-то другой, навряд ли решится на что-то подобное претендовать. То, неописуемо, неподдаётся и пониманию.
Но мало понять - ещё необходимо и пережить на самом себе грань когда и в одну сторону открыт путь и в другую, что бы ценить настоящее, а все гнустности воспринимать, как награду, которую ты не заслужил на этой земле.
Нас осталось в живых всего тридцать восемь человек. Из них двадцать девять мужчин и девять женщин. Ассоциация организованная Миссури и мной впитала в себя весь лагерь. Больше в лагере нет праздношатающихся людей. После гибели Миссури я, как тяжело мне только не было, но принял всё руководство на себя. С чего нам было начинать? Возможности наши очень малы. Сил немного. А вот дождусь ли я результата - не знаю. На положительный результат надежд у нас чрезвычайно мало.
Но расскажу всё по-порядку.
После похорон Миссури и других погибших в резне, над нашим лагерем словно тень смерти накинула своё покрывало. Надежды на лучшее рухнули. А с надеждами, казалось, и капли жизни стали вытекать из тел осуждённых на непрекращающийся кошмар. Люди исчезали из лагеря, а потом их находили в болоте или возле реки, уже мёртвыми. Люди перестали тянуться к самой жизни. Они больше не хотели мучений и искали своё спасение в смерти. Так пропали известные мне Джон Сенклил и Майк Тайсон. Что происходило с людьми, я не понимал и не мог осознать из-за своей каждодневной непрекращающейся работы. Я стал глухим и слепым к страданиям людей. И я признаю свою вину. Но и положительные результаты я готов за собой сохранить.
Маленькая наша организация продолжала работу, несмотря ни на что. Мы обрабатываем наше небольшое поле, добываем мясо и рыбу.
Мы построили себе новое жилище, более прочное, чем предыдущее и установили тотальное наблюдение за тварями которые летают, ползают и плавают среди нас, а в конечном итоге хотят пожрать нас.
Всё бы шло хорошо, если бы и в нашем обособленном мирке не начались свои склоки. Люди Миссури, после гибели своего предводителя, очень недоверчиво стали относиться ко мне и моим делам. Джонсон, так тот и вообще удалился в другой конец острова и обосновался там с ещё тремя парнями, не желая жить со всеми и подчиняться общей дисциплине. Лишь Ларсен и Купер поддерживали порядок и верили в меня.
Мы подумали, что если наши силы и так малы и немощны, то если они расползутся по острову, то надежды на спасение дойдут до нулевой отметки. И мы стали ходить агитировать и уговаривать людей, объяснять полулюдям-полусумасшедшим, что наша будущая жизнь в единении, что только коллективом мы сможем выжить. Но люди не понимали нас или не хотели понимать нас. Некоторые из них с тупыми взорами молча выслушивали наши слова. Другие с тупыми взорами молча выслушивали наши слова. Другие отворачивались или попросту уходили. А те, кто ещё был в состоянии ругаться, обкладывали нас со всех сторон семиэтажным матом и тоже уходили. Голос наш оставался призывом вопиющим в пустыне.
И, по-прежнему, сжёвывая кусок своего положенного каждодневного куска хлеба ( который мы выдаём всем, независимо от масти лагерника ), люди разбредались, кто куда мог, а некоторые уже не приходили на вечернюю кормёжку.
И мы сами стали отступать от своих намерений. Червячок сомнения рушил все планы и апатия охватила всех, вместе с постоянным желанием спать.
Люди в ассоциации перестали работать. За полем больше никто не наблюдал. Да и на круглосуточной вахте дежурные часто стали спать всю ночь напролёт. Так что мы стали открыты для любых посягательств хищников на наши тощие тела.
Уже и мне стало казаться, что погрузиться в вечный сон - это и есть лучшее для меня спасение. Как вдруг, очнуться всем нам помог один прискорбный случай.
Как-то утром, в раннее время, я, Ларсон и другие наши ребята проснулись от шума и криков. Мы выскочили из домов на воздух и увидели страшную картину: по острову бегал Джонсон с топором в руках и рубил всех на лево и направо, из тех, кто ему попадался на пути. При этом он что-то нечленораздельное выкрикивал и мотал головой в разные стороны, показывая язык и плюясь.
Сомнений у нас не осталось: наш главный охотник спятил. Вооружившись топорами, ножами и палками, мы решили обезоружить его. Но Джонсон накинулся на нас с такой яростью, что пришлось защищаться. Через минуту всё было кончено. Разрубленное тело Джонсона мы спустили в реку. Злые рыбы моментально набросились на него и обглодали тонущие кости подчистую.
Этот случай и стал переломным в нашем лагере. Люди увидели смерть и безумие во всей своей наготе и качнулись в противоположное от неё направление.
Сразу же после того, как бедолага Джонсон закончил свои часы на дне вонючей реки, ко мне стали подходить призраки и мумии и проситься войти в единую ассоциацию. Я и сам, ошарашенный последним выходом Джонсона, сразу не понял, что происходит. А потом очень удивился тому перелому, который произошёл в людях.
В течении одного дня к нам пришло двадцать шесть человек. А на следующий день и другие наши собратья по несчастью присоединились к ассоциации, которую теперь правильнее будет называть общиной. Теперь больше никто не гуляет бесцельно по болотам и джунглям.
Мы вновь стали взращивать саженцы и пошли на охоту и рыбалку...
И вот нас осталось всего тридцать восемь, решительно борющихся за себя. Тридцать восемь человек, желающих жить, мечтающих выбраться с этого проклятого острова.
Вчера мы убили аллигатора, и теперь мы имеем достаточный запас мяса на ближайшее время.
На полях плоды несут в себе молочную зрелость и кажется, что скоро всё получится и тогда...Но силы наши настолько малы, что многие сомневаются - а доживут ли они до урожая.
И самое интересное - не мы сами виноваты в нашей слабости. Еда ещё есть и вода есть. И климат не должен был нас так быстро скрутить. Так что же валит людей? Что превращает совершенно здоровых индивидуальностей в полностью развалившихся существ? Я не верю в естественный ход событий. Так что может с нами происходить? Я могу предположить только одно - мы находимся в зоне радиоактивного выброса и губит нас не природа, а неестественное вмешательство человека в природу.
Эти три сумасшедших месяца, которые мы прожили на острове, довели нас до последней черты, до морального и физического истощения.
Каким же циничным и надругательским был приговор Верховного Суда о нашем помиловании! На самом деле мы не были помилованы. Нас приговорили к ещё более жестокому наказанию, чем электрический стул. Даже расстрел, по сравнению с нашими мучениями - это блаженство. Да. Мы сейчас обречены. И только счастливое вмешательство может спасти нас от полного вымирания.
Прошло три месяца. А уже больше ста с лишним наших товарищей заплатили своими жизнями за непонятную прихоть антинародного правительства. И, конечно же, не гуманитарные соображения заставили нас страдать в этой трясине. Только самые античеловечные законы способны превратить людей в животных, а получившихся животных стравить друг с другом и заставить их уничтожать друг друга.
Лишь в дикое средневековье, когда жизнь человека ничего совсем не стоила, органы исполнения судебного решения могли привести в исполнение такой дикий приговор. Видимо судьи Верховного Суда ненамного ушли от судий Священной инквизиции.
Мне больше не о чем писать. И от моих рассуждений больше ничего не зависит. Нас осталось на острове всего тридцать восемь человек. Вот и всё. А вокруг дикая природа. И этим сказано всё.
10 октября.
Сегодня обычный день.
Обычный день для всей планеты.
А для нас сегодня праздник. Нет - даже большое торжество. И сегодня радуются все, кто ещё жив, кто дожил до сегодняшнего дня. А дожило до сегодняшнего дня двадцать три исхудавших, обессиленных, обезумевших существ, отдалённо напоминающие людей, коих роковая судьба соединила в своей тени.
Сегодня мы празднуем, наверное, самый главный праздник, в нашей сложившейся обстановке. Мы празднуем праздник жизни. Праздник начала возрождения.
Сегодня мы сняли свой первый урожай с нашего небольшого поля. Сегодня мы обрели свою вторую жизнь. Сто раз был прав Миссури, когда говорил, что наша жизнь не в разрозненном ожидании неизвестно чего, а в разумном труде.
И вот сейчас мне кажется, что двадцать три человека, ещё вчера стоявших одной ногой в могиле - сегодня спасены.
Да, немногие из нас дожили до этого победного дня. И после того решительного объединения, когда весь лагерь стал жить одной семьёй, многие из наших товарищей погибли от разных обстоятельств. Всего и не запишешь. Но сейчас уже ничто не сможет отправить нас на тот свет. Я верю в это. Все мы тянемся к свету и жизни.
Пшеницу мы сняли не вполне дозревшей. Но есть её можно и в таком виде. Стоит лишь подсушить зёрна на пламени костра и провеять их на ветру. Конечно, мы утешились тем, что у нас есть. К тому же наши желудки уже давно не рассуждают, на гастрономические темы. Их не интересует, что в них положили - было бы туда хоть что-то положено полноценное, похожее на привычную людскую пищу. А то они совершенно затосковали от того количества тропической растительности, которой мы их пичкаем весь последний месяц.
Остатки пшеницы, от тех запасов, что оставались после пожара, случившегося после первой резни, мы доели ещё в конце августа. И нам пришлось совершенно бесподобно исхитриться для того, что бы обмануть свои собственные органы питания. Мы стали иллюзионистами. Мы сами себя обманывали и убеждали друг друга в том, что вполне насытились незнакомой травой. ( Слава богу, что отравлений не было ).
Но вот теперь мы можем, наконец-то, поесть настоящего хлеба. Купер испёк его на открытой печи. С большой торжественностью, несдерживаемым нетерпением, мы отрезали для себя по куску собственного хлеба, выращенного нашими общими усилиями. А ведь кто-то отдал свою собственную жизнь для того, что бы получить этот многострадальный урожай.
1 декабря.
Очень экономлю бумагу. Заканчивается вторая и последняя тетрадь. И, может быть, это моя последняя запись.
Силы тают. Всё труднее с каждым днём становится ходить по нашему жалкому убежищу.
Да. Теперь уже не стоит тешить себя надеждой на будущее благополучие. Всё кончено. И нам пришла пора признать явный факт. Природа полностью сломала нас. И больше не о чем рассуждать. Что-то уничтожило всё население нашего острова. Что-то тянет из людей оставшихся ещё в живых последние соки.
Наш, когда-то спасительный урожай, стаял на глазах, как ком снега летом. Нет. Я не хочу написать слова осуждающие тех, кто совершил всё произошедшее. Кто съел все запасы продовольствия и тем самым обрёк на смерть не только себя, но и всех нас. Наши жизни погублены. Теперь и я не верю в какое-то либо спасение. Мы всеми забыты и потеряны в истории. Да и есть ли кто живой в том мире из которого нас удалили неопределённое время назад?
Руководство в лагере я передал Ларсену. Он ещё что-то может делать реальное. А я уже выдохся. Мой конец неизбежен. Впрочем, так же неизбежен конец всех других обитателей острова, живущих кучкой, замороженным племенем до каменного века.
Люди не уходят в болота, что бы умереть от страшных хищников. Они спокойно ждут своей смерти в своих маленьких домиках. И даже точно не знаешь: жив обитатель этого обсыпанного землёй шалашика или уже умер. Никто из людей не выходит на улицу. А оставшиеся собратья по несчастью совершенно безучастны ко всем происходящим процессам и ничего не хотят делать.