И тут подул ветер. С северо-востока. Слабый, но даже это было очень плохо. Я всегда любил дарящий прохладу ветер со стороны расположенных на севере гор, но сегодня набирающие силу лёгкие порывы, едва раскачивающие ветки деревьев, несли смерть. Движение затрудняли довольно тяжелые ОЗК, из-за которых люди, спешащие вниз по улице в сторону большой дороги, смотрели на нас как на сумасшедших. Жена в прорезиненном костюме с трудом переставляла ноги. Я старался не уходить далеко вперед, чтобы у нее не началась паника, но пелена вдалеке заметно подросла, клубящаяся муть явно двигалась в нашу сторону, охватив немалую часть города. Удивительно, но многие прохожие вообще никуда не торопились, а стояли и снимали ползущее по земле облако.
Вдалеке снова что-то громыхнуло. Под истошные вопли перевозимых кошек мы преодолели одну остановку, изрядно вымотавшись. Это если говорить обо мне, Невысокая Леся, в костюме не по росту, обессилела почти полностью, теперь она еле двигалась, особенно если учитывать, что нас постоянно пихали бегущие навстречу – паника охватывала всё больше людей. Особенно этому способствовали истошно орущие женщины, тащившие за собой захлёбывающихся слезами детей. Всё закончилось бы печально, но тут переднее колесо велосипеда наехало на опрокинутый вверх колёсами скейт. Я схватил его, лихорадочно огляделся, поднял с земли пару веточек, отломил от них щепки и вбил под механизм роликов, чтобы доска не отклонялась от горизонтали. Поставил у ног измученной жены:
– Вставай и держись за велик.
– Я не удержусь! Я никогда не ездила на скейтах!
– Удержишься. Расставь ноги пошире. Качаться он не будет, главное, не дай ему выскочить из-под тебя, если вдруг под колесом окажется ямка или камень, отклоняйся слегка назад, упирайся в доску. Всё, поехали, время дорого.
Теперь движение ускорилось, несмотря на неровности асфальта. Толпы с тротуара почти исчезли, поскольку впереди лежал промышленный район, большая часть предприятий в котором прозябали, не используя и десятой части имеющихся мощностей. Некоторые спешащие навстречу люди, увидев нас, вдруг разворачивались и торопились следом. Возможно, в их глазах защитные костюмы, несмотря на нелепый способ перевозки груза, представляли некую военную структуру. Машин на дороге прибавилось, благо, от пешеходной дорожки их отделял арык4 . Пешие беглецы, с мольбами увезти их куда-нибудь, лезли в медленно продвигающиеся легковушки. Начались драки водителей с пешеходами, кого-то пырнули ножом, над улицей разнёсся крик «Спасиииите!» женским голосом, в толпе мелькнул милиционер, раздалось несколько выстрелов. В других местах люди наоборот, выскакивали из попавших в затор машин и бежали вдоль по улице.
Я еще больше заторопился мимо застывшего автомобильного потока, направляясь в центр промзоны. К знакомому зданию мы добрались через пятнадцать минут после того, как покинули квартиру, хотя для меня они растянулись на час, если не больше. Следом тянулись цепочкой женщины с детьми, нескольких пожилых мужчин и пара поспешно ковыляющих старушек. Нас встретил один из мастеров в ОЗК, который кинулся помогать Алесе отвязывать и заносить внутрь здания переноски с кошками и прочие вещи. Я же замер, опешив от увиденного: в глубине фойе, возле лестницы вниз, я отчетливо увидел удаляющуюся заднюю часть козы с раскачивающимся выменем. А из подвала слышалось блеяние овец. Повернув голову, я увидел, как парни подтаскивают к крыльцу упирающегося козла.
– Эй, вы в своем уме? Вы чем его кормить собрались, ненормальные? А тех, кого уже завели?
– Всё путём, Север. Ну, жалко же животинок, каждый день их видели перед воротами пасущимися, привыкли уже. Мы загрузили кучу мешков травы и пару кип сена, что во дворе сушилось. Ну и хозяин овец тоже подогнал тележку с тюками прессованными. Целую комнату в дальнем конце убежища забили. На первое время хватит, а там видно будет, в крайнем случае, придется заколоть.
– Ладно, раз вы всё уже решили, хорош болтать. Бегом вниз, вон, кажется, последние подтягиваются.
И в самом деле, несколько ребят из клуба привели родных и знакомых, многие из которых были растеряны и не скрывали слёз, поскольку часть близких оказались вне дома: на работе или уехали за покупками. Но тут уж ничего поделать было нельзя. В панике подбежали несколько человек из автомобилей, бросив их на проезжей части, а следом – пассажиры заглохшего автобуса, вместе с водителем. Бледные лица, вытаращенные глаза, руки лихорадочно прижимают детей, сумки с вещами, домашних питомцев. Группы были не слишком большими, в подвал вела широкая лестница, поэтому давка не образовалась, но крики и плач на лестнице раздавались постоянно.
Сторож проводил глазами последних рыдающих женщин, одна из которых билась в истерике, выкрикивая мужское имя. Затем прошёл в проход между цехами к воротам, ведущим на соседнее предприятие, где также располагалось какое-то захиревшее производство, и свистнул. Прибежали шесть или семь собак, которых он увёл вниз. Животные и сами торопились укрыться, явно чувствуя смертельную опасность. Следом за собаками подоспел старик, охранявший территорию соседей. С посеревшим лицом и трясущимися, постоянно что-то шепчущими губами, он подслеповато щурился на экран старенького мобильного телефона и все набирал один и тот же номер.
Я сорвал противогаз с взопревшего лица, с наслаждением вдохнул пока ещё чистый воздух, глянул на север, и выбежал к воротам на улицу, глянуть, нет ли поблизости ещё кого-нибудь, для кого убежище станет единственным спасением. Когда я выскочил на тротуар, мимо пронёсся старенький Жигули, в котором сидел судорожно вцепившийся в руль мужчина. Судя по широко раскрытому рту, он задыхался. Визг тормозов, легковушка, сбавляя скорость, врезалась в фургон, замыкающий образовавшуюся на дороге пробку. Из распахнувшейся дверцы водитель вывалился на проезжую часть, несколько метров прополз на четвереньках, потом неуверенно встал, одной рукой опираясь на растущее у дороги деревце, а другой держась за горло. Плечи его сотрясались от кашля.
Я неуверенно махнул ему, зовя за собой, но он снова закашлялся и грустно покачал головой, указывая на приближающуюся пелену и на себя. Когда буквально выворачивающий его приступ прошёл, мужчина обессилено уткнулся лбом в ствол тополя и просипел: "Прости, родная… не приеду", после чего, обдирая кожу, сполз на землю. Я постоял ещё немного, но человек не шевелился, и я двинулся к зданию, тяжело переставляя ноги. Ясно, что водитель попал в облако, возможно, проехал по самому краю, но ему этого хватило. А дома его будут ждать, до последнего, веря, что он вот-вот появится на пороге, надежда и опора семьи. Но он не придёт, последним его пристанищем станет этот газон под пыльной кроной невысокого чахлого дерева.
В здание втягивались мои знакомые, которых я направил сюда ранее. У самого крыльца остановился низко осевший под тяжестью разнокалиберных сумок и вьюков скутер пенсионера дядя Гоши из соседней двухэтажки. Я очень уважал этого мастеровитого пожилого мужчину, который энергично пожал мне руку, тревожно посмотрел на приближающееся марево и начал деловито перетаскивать груз в фойе. Следом бежали с детьми Рамиль и Лена, супружеская пара из нашего дома. Изо всех сил спешила перепуганная продавщица Марина, увешанная пакетами с минералкой и какими-то продуктами из магазина. Последним дохромал вечно пьяненький знакомый сапожник, дядя Боря, несущий в одной руке нехитрый скарб из мастерской, а другой прижимающий к себе французского бульдожку. Я спустился вместе с ними, заперев уличные двери в вестибюль. Внизу уже горел свет, осталось только закрыть дверь, явно герметичную. Навстречу выбежал недавно пришедший в клуб Никита, хорошо разбирающийся в технике.
– Север, тут даже пульт управления есть. И генераторная. Жаль, атомную электростанцию не нашел, но вентиляцию я запустил, там такие фильтрующие установки – закачаешься. И склад будь здоров, запасные фильтры, запчасти в масле, сменные электронные платы в коробках. А ещё…
Пол снова дрогнул, на этот раз сильнее, и верхние лестничные пролеты нестерпимо ярко осветились. Я навалился на створку двери и захлопнул её, отрезав нас от внешнего мира. То, что там взорвалось, было намного хуже химического оружия. Началась ядерная война. Всё время действуя совершенно бездумно, на рефлексах, адреналине и желании выжить, только в тот момент я осознал, что все мои чаяния и мечты можно забыть, что потеряна связь с близкими (в голову упорно лезли мысли о том, что они могли погибнуть). Пол ещё раз сотрясся, уже с удвоенной силой, со стен и потолка посыпалась штукатурка, взвыли десятки людей, жалобно заскулили собаки.
Ноги вдруг словно превратились в желе, и я сполз по стальной поверхности двери, усевшись на пол. В метре от меня жался к стене и пищал перепуганный крошечный котёнок, юркнувший в тамбур под ногами спешащих людей. Дрожащая рука стянула противогаз и отбросила его куда-то в сторону. Рядом села Алеся и прижалась ко мне. Стало так спокойно, сидеть, уткнувшись носом в её потную шатенистую макушку и позволяя мыслям течь лениво и неторопливо. Мне было ради кого жить и бороться. А родители… Я обязательно найду их на Чкаловской, а значит, надо сделать всё, чтобы добраться туда.
Глава 2. Выход в неизвестность
Вдоволь порефлексировав, я нашел в себе некоторую толику сил, чтобы подняться с пола и оглядеться. Мы с Алесей, которая тоже встала и теперь, пыхтя, стягивала с себя опостылевший жаркий ОЗК, находились в выложенном кафельной плиткой помещении, которое можно было бы назвать душевой, если бы не стойка с висящими защитными костюмами. По моему разумению, это была камера санитарной обработки, поскольку в следующие комнаты вела ещё одна герметичная дверь, хотя и более лёгкая, чем в тамбуре. Помимо обычных душевых леек тут присутствовали форсунки, о назначении которых можно было только догадываться. Распрыскивание дезинфицирующих веществ? Паровоздушной смеси? Как впоследствии выяснилось, предположения оказались верны.
Рядом застыл перепуганный Никита, который на автомате пробормотал:
– Ещё у нас есть скважина.
«Отличная новость, – подумалось мне, – Значит от жажды мы не умрём, и можно не жалеть о тех двух литрах, что остались в чайнике». Я тряхнул нашего техника за плечо и предложил показать мне источник воды. Знакомство с хозяйством должно было для начала отвлечь всех от смятения, царящего в головах, от ужаса, который отражался в лихорадочном румянце и расширившихся зрачках каждого второго из спасшихся, от отчаяния, которому молча предавались остальные. Сразу за санитарной камерой тянулся довольно длинный коридор, в обеих обшарпанных стенах которого были двери с непонятными надписями-аббревиатурами. Никита гордо тряхнул связкой ключей, и начал распахивать перед нами тяжелые створки. По правую руку была дизельная, где стоял генератор электрического тока, следующая дверь вела на склад ГСМ, потом мы попали в фильтровентиляционную камеру.
С противоположной стороны за первой же дверью обнаружилась прачечная, а за второй створкой – душевая, уже не для смывания всякой дряни с костюмов, а просто для личной гигиены. Оба помещения покрыты скучным серым кафелем, холодные и сырые. Еще одна дверь с двумя нолями вела в общественные уборные. Далее мы попали в большой зал, вдоль двух стен которого рядами тянулись двухъярусные пыльные нары, при ширине около двух метров больше напоминающие топчаны. В этой комнате я насчитал двадцать лежанок, по пять в ряд вдоль стен с широким центральным проходом между ними. В конце помещения еще один широкий проём, за ним новый зал и еще двадцать мест для сна.
Затем снова дверь, небольшой коридорчик, из которого мы попали в другой, поперечный. Направо – отрезок в четыре шага и комната со скважиной. Налево – длинный коридор с новой чередой плотно закрытых тяжелых створок. Именно здесь были склады с запчастями, оборудованием, свёрнутыми матрасами, жесткими казёнными подушками и пыльным солдатским бельём. Несколько дальних помещений пустовали, в одном из них уже мерно жевали сено козы с овцами. Затем мы попали на кухню с большими электроплитами, потом в медпункт, а последняя дверь вела к пульту управления. Впрочем, нет. Дальше в торце коридора я увидел еще одну тяжелую створку, без ручек и других отпирающих механизмов. Просто стальное полотно с небольшой матовой пластинкой около правого края. Попасть за неё не представлялось возможным, да и любопытство во мне не проснулось.
Мы вернулись в первый зал, где столпились практически все, кто спасся. Большинство сидели на пока ещё голых деревянных лежанках, буквально плечом к плечу, безвольные, потерявшие всякую надежду. Некоторые из женщин и детей рыдали в голос, кто-то тихо плакал, слышны были приглушённые судорожные всхлипы. Только несколько подростков с интересом разглядывали бомбоубежище, да дети помладше затеяли беготню по коридорам, не понимая всего ужаса случившегося. Для них это было просто приключение. И вдруг в углу первого зала заиграл дутар, причём тот, кто держал его в руках, мастерски владел музыкальным инструментом. Всего лишь несколько струн издавали тягучий мелодичный мотив, в котором угадывались то "Подмосковные вечера", то что-то национальное.
Мелодии, тесно сплетаясь, сменяли друг друга, и все они были добрые, успокаивающие. Люди потянулись в помещение, набиваясь рядами, лишь бы быть ближе к музыке. Стих плач, примолкли дети. Потом одну из довольно известных мелодий подхватила гитара. Я взглянул в ту сторону. Непривычно серьёзный, Рамиль перебирал струны. Взгляд его застыл, устремлённый на группку детей, родителей которых не оказалось с ними рядом, когда случилась катастрофа, и лишь благодаря соседям ребятня оказалась в убежище. Ролевик смотрел на их заплаканные глаза, а по его щеке скатывалась слеза. Видя всё это, я и сам почувствовал тугой комок в горле.
Через час бывший директор предприятия (который, кажется, счел себя начальником и здесь) педантично составил поимённые списки спасшихся, с которыми я, узнав об этом, сразу ознакомился. Когда захлопнулась гермодверь, в убежище успели укрыться семьдесят три человека. Вроде бы немного, исходя из огромной площади подземных помещений, но для жизни было приспособлено всего два зала, где стояли двухэтажные деревянные нары, рассчитанные на сорок человек. Конечно, разместить удалось всех, тем более, что семейные могли спать по два-три человека, ширины лежанок хватало, но было душновато. Причем по большей части от того, что спальные места огородили, навесив брезентовые пологи, благо, что этот материал обнаружился в избытке на складе. Мы были ошеломлены запасливостью местного завхоза: много запасных частей для всех систем и коммуникаций, сменные платы и блоки для аппаратуры жизнеобеспечения. Всё это лежало еще с советских времен, забытое за запертой стальной дверью. Как оказалось, завхозом здесь ещё с начала перестройки в СССР бессменно был всё тот же Рустам-ака.
– А как же, – объяснял он мне после осмотра запасов, – доверили, значит нужно беречь. Даже получалось пополнять. Однако, только до независимости. А вот консервов нет. Собачки скушали.
Оказывается, были когда-то на складе и запасы продовольствия, в основном тушенка, опять же завозимая при Советском Союзе. Но когда колосс рухнул и распался на отдельные республики, поставки в бомбоубежища делать стало некому, продовольствие уже не обновлялось. А на территории предприятия жило много собак. Вот заботливый сторож-завхоз и начал подкармливать четвероногих помощников потихоньку списываемой "порченой" тушенкой, когда стало ясно, что она скоро придет в негодность, будучи просроченной. Жалеть о давно канувших в собачьи желудки запасах было глупо, но сейчас над нами нависала угроза голода. Мы перенесли на склад продукты, что оказались в клади у всех, кто попал в убежище, и тщательно спланировали дневные нормы и порции. Несколько человек из-за скудности пайков начали возмущаться, но их урезонили тем, что когда они съедят свое, делиться с ними никто не станет. Однако, что будет дальше? Этот вопрос я и решил поднять: