— Не бойся, — успокоил его Кай, когда до валуна осталось шагов пять. — Я помню. Но немного баловства мы себе можем позволить. Хочу тебя потрогать.
У Кёнсу эти слова отказывались в голове укладываться, пока он делал последние шаги. Потом дыхание перехватило. Кёнсу непроизвольно дернул рукой, ощутив крепкую хватку на запястье, и с шумом втянул в себя воздух, шмякнувшись задницей Каю на колени. В поисках опоры он ухватился за твердые широкие плечи и растерянно вскинул голову, чтобы видеть глаза Кая. Сидел на чужих коленях, невольно сжимая ногами узкие бедра, чувствовал ягодицами грубую кожу брюк и смотрел в блестящие темные глаза. Вздрогнул, потому что Кай коснулся ладонями его пояса, сдвинул на бедра, подхватил и заставил придвинуться плотнее.
Кёнсу казалось, что он чувствует жар тела Кая даже сейчас — сквозь кожу брюк и прослойку воздуха между ними. Взгляд, смелые и уверенные касания к спине и ягодицам, дыхание — и у Кёнсу будто внутренности завязывались в узел в самом низу живота. Кай то проводил по коже кончиками пальцев, то надавливал ладонями, то слегка царапал иногда короткими ногтями. Склонив голову к плечу, Кай с ошеломляющей откровенностью разглядывал Кёнсу, потом гладил ладонью по животу, скользил пальцами выше и обводил соски.
Кёнсу не дышал — не мог. У него вообще возникло непривычное ощущение, что соски стали необъяснимо тяжелыми, тугими и ныли как будто от боли, хотя больно точно не было. Наоборот, было хорошо. И Кёнсу хотелось нестерпимо, чтобы Кай прекратил маяться дурью и водить пальцами по коже вокруг, чтобы вместо этого Кай прикоснулся к самим соскам.
Кёнсу испуганно замер, потому что Кай совершенно неожиданно и порывисто наклонил голову. Кёнсу уж решил, что его сейчас укусят, но ошибся и содрогнулся от горячего шепота, обласкавшего ухо:
— Нравится?
“Нет” застряло комом в горле. Кёнсу с силой зажмурился от жара, растекавшегося по шее. Даже не сразу понял, что Кай прижимается к его шее губами — упругими до твердости и обжигающе горячими, сухими. Прикосновение влажного языка вызвало освежающе-приятную волну, что невесомо прокатилась волной по спине — от загривка до копчика. У Кёнсу уже покалывало под кожей по всему телу, как будто на него брызгали водой — расслабляюще-сладко.
Никто к Кёнсу никогда не прикасался, но он даже не представлял, что касания бывают… вот такими. Будоражащими и томными одновременно. Каждым прикосновением Кай будил в Кёнсу вихрь чувств и вместе с тем вынуждал расслабленно обмякать, подчиняться и в нетерпении ждать новых касаний. Кёнсу не понимал, как такое возможно, смотрел Каю в глаза, вздрагивал и опять послушно тонул в истоме.
Кай огладил загрубевшей ладонью его шею, провел пальцами по груди, задел сосок, потрогал мышцы на боку. Кончиками пальцев потом рисовал круги на пояснице и вслушивался в неровное дыхание. Кёнсу зажмурился, когда темные густые волосы защекотали подбородок. Не знал, что делать, если к губам прижимались чужие губы. Он замер и не дышал, потому что в рот проскользнул язык. Едва кончик языка неуловимо быстро прошелся по небу, у Кёнсу голова закружилась от чувства невесомости. Должно быть, он чувствовал себя подобно дирижаблю, только наполненным не газом, а ворохом противоречивых чувств. И ни одно из этих чувств Кёнсу не желал отпускать.
Горячими ладонями Кай смял его ягодицы, продолжая владеть его губами и дыханием. Кёнсу не пытался сдержать приглушенный стон, вообще не пытался ничего сделать — слишком много нового, много такого, чего он сам о себе не знал, чего никогда не видел. Это ничем не походило на все его домыслы и представления. И если он предполагал прежде, что Кай захочет его так же, как хотели в Белых Шахтах наложников, то сейчас он и вовсе не мог думать, гадать и рассуждать, в чем же он ошибся.
Кай смял его ягодицы до легкой боли, рывком притянул уже вплотную, ожег поцелуем тонкую кожу за ухом. Кёнсу беззвучно охнул, ощутив собственное возбуждение в полной мере и осознав, как туго натянулись кожаные брюки Кая. Кай бесцеремонно поймал его за руку и прижал ладонь к паху с непреклонной настойчивостью. Дрожащими пальцами Кёнсу возился со шнуровкой и жмурился от жгучих поцелуев, которыми Кай сладко мучил его шею. Пальцы у Кёнсу задрожали и того сильнее, едва он ненароком коснулся влажной головки, выпустив грубые шнурки. Глянув вниз, он закусил губу в растерянности, но тут же подавился вдохом, потому что Кай все с той же уверенностью заставил его обхватить напряженный член ладонью.
У Кёнсу пальцы дрожали по-прежнему и едва смыкались в кольцо вокруг толстого ствола. В ладони было горячо и влажно. Кёнсу неуверенно провел ладонью от головки к основанию, обратно, еще и еще — до еле слышного “Крепче”. Он послушно сжал член в ладони сильнее и прикрыл глаза, чутко улавливая горячие выдохи, согревавшие ему шею. Кай прижался к шее губами, накрыл собственной ладонью ладонь Кёнсу и заставил двигать рукой чаще и резче. Замедлиться позволил не сразу, как и огладить кончиком пальца головку, чтобы растереть по коже проступившую смазку.
Кёнсу с робостью провел пальцами по напряженным до твердости мышцам у Кая на животе, подушечкой обвел аккуратную и безупречную ямочку пупка и вновь обхватил член ладонью. Потом осознал, что ему нравятся нетерпеливые поцелуи, какими помечал его кожу Кай, пока он крепко сжимал толстый ствол пальцами и дразнил быстрыми движениями, улавливая слабую пульсацию в ладони.
Было душно, но одуряюще хорошо. Еще лучше стало, когда Кай обхватил ладонью оба члена, прижал член Кёнсу к своему и с неизменной уверенностью принялся сводить с ума. Кёнсу хватался руками то за плечи Кая, то за жилетку, пытался обрести равновесие, задыхался, но все равно безнадежно терялся в каждом движении, вызывавшем уйму новых впечатлений. Внутри него восходило солнце как будто, согревало, опаляло, сжигало, превращая в пепел, пока наконец все к черту не взорвалось.
Возвращался в реальность Кёнсу неохотно. Обнаружил себя по-прежнему у Кая на коленях. Цеплялся за широкие плечи непослушными пальцами, дышал хрипло и со всхлипами, сжимал ногами бедра Кая и ощущал, как по коже медленно ползут густые теплые капли. Живот и пах у Кёнсу были залиты спермой, а Кай тяжелым дыханием согревал ему ухо и сжимал ладонями ягодицы.
— Не уверен, что этой ночью смогу держаться от тебя подальше, — пробормотал после Кай, немного совладав с дыханием. — Думал, станет легче. Но хочется еще сильнее, чем раньше.
Кёнсу шумно выдохнул от неожиданности — Кай сжал так его ягодицы, что там обещали расцвести синяки. Только больно все равно не было. Было мучительно сладко.
Солнце слегка сдвинулось к западу, когда Кёнсу стыдливо смывал с себя пот и сперму. А Кай без стеснения сбросил одежду, сладко потянулся, подставляя под солнечные лучи худое жилистое тело, облитое гладкой смуглой кожей. Бледные линии шрамов отчетливо проступали на спине и боках, на ногах шрамы терялись в густой темной шерстке. Кёнсу украдкой разглядывал Кая и постоянно сбивался на мысли о всяких пушистых вещах, которые приятно гладить.
Потом Кёнсу торчал на берегу, обсыхал и одевался, и наблюдал за плескавшимся в воде Каем. Кай, похоже, намеревался превратиться в амфибию и остаться в воде жить насовсем. Было бы неплохо еще побрить Кая, чтобы хоть запомнить его лицо, постоянно наполовину спрятанное под густой бородой. Не то чтобы это имело первостепенное значение, но Кёнсу в самом деле стало интересно, как Кай выглядит, какой он, улыбчивые ли у него губы.
В ведерке у валуна плеснула хвостом рыбина, и Кёнсу вспомнил о еде. Еще и в животе заурчало требовательно. Кёнсу успел развести огонь и подвесить котелок с водой над пламенем к тому мигу, когда Кай соизволил-таки выбраться на берег. С Кая ручейками стекала вода. Он молча сидел на нагретом камне, наблюдал за суетой Кёнсу, лениво прищурив глаза, и вновь разжигал одним взглядом пламя внутри. Кёнсу чуть палец себе не отрезал, заблудившись в ярких воспоминаниях.
Как ни странно, но молчание на двоих казалось уютным. Мало-помалу сгущались сумерки, воздух постепенно наполнялся аппетитными запахами от костерка, а молчание становилось еще уютнее. Кёнсу пообвыкся под взглядом Кая. Кай лишь смотрел, но не мешал и не нарушал спокойствие, позволял Кёнсу чувствовать уверенность в своей безопасности и нужности. И если прежде Кёнсу рисовал в воображении картины, как Кай мог накинуться на него, то теперь он этого не представлял, даже если пытался приложить усилия.
Фань умудрился почуять во сне, что ужин готов, и проснуться аккурат к сроку. Подходил к костру, сонно потирая кулачками глаза. Потом и вовсе безмятежно приткнулся под бок к Каю и устремил на Кёнсу проникновенный взгляд бесконечно голодного ребенка. Кёнсу только вздохнул, щедро плеснул в миску наваристой похлебки и сунул Фаню в руки. Вскоре все трое весело стучали деревянными ложками, расправляясь с едой. После Кёнсу с Фанем мыли котелок и миски, а позднее собирали подсохшую одежду.
Уложив Фаня спать, Кёнсу вернулся к костру, где и застал Кая с книгой в руках. Кай вытянулся на песке поближе к яркому пламени. Как раз перевернул страницу, позволив Кёнсу различить ровные строки печатного текста. Нарушить тишину Кёнсу не рискнул, но постарался бесшумно подобраться ближе к Каю, чтобы тоже увидеть, что же написано на желтоватых страницах.
— Твен. Янки при дворе короля Артура, — будто невзначай обронил Кай, не повернув головы в сторону Кёнсу. — Читал?
— Нет. Я ни разу не держал в руках настоящую книгу. Ну… еще с тех времен… Болтали, что их не осталось совсем.
— Остались. Надо просто места знать. Подбирайся ближе. Я могу начать сначала, но листать будешь ты. Идет?
Кай как будто издевался. Кёнсу ради возможности прочесть настоящую книгу готов был умереть трижды, если не больше. Он даже без сомнений и колебаний прижался к горячему боку Кая. Позволил бы с собой что угодно делать, лишь бы потрогать настоящую книгу хоть кончиком пальца.
Согревшись близостью Кая, Кёнсу окончательно расслабился и с головой окунулся в историю, что продолжала жить на страницах. Мир, которому эта книга принадлежала, давно умер, но история осталась, и Кёнсу считал это подлинным чудом. Магией консервации времени. Бесконечной дорогой, у которой даже последней черты не существовало.
Солнце давно скрылось с глаз, а над озером тонкой дымкой стелился туман. Они читали вместе книгу до тех пор, пока ночную тишину не разбили рычащие звуки, что прокатывались от берегов до островка и обратно. Кёнсу невольно прижался к Каю теснее и обеспокоенно вскинул голову.
— Скоро стихнет. Иногда они дерутся между собой, — негромко произнес Кай и едва не коснулся губами уха Кёнсу. Это недоприкосновение живо напомнило Кёнсу обо всем, что творилось днем на берегу. До жара и изводящего легкого жжения в животе. — Я знаю хороший способ борьбы с этим шумом.
Кёнсу не пытался сделать вид, что не понял откровенного намека. Он промолчал, когда Кай спрятал книгу в простую сумку из плотной кожи. Промолчал и тогда, когда Кай потянул его за одежду, чтобы снять ее. Так же молча помог Каю раздеться и послушно улегся на спину поверх кое-как расстеленной на песке накидки.
Кёнсу видел, как в Белых Шахтах сосед-Старший брал наложника. Он всегда делал это сзади, со спины. Кай почему-то Кёнсу не переворачивал, но раз не переворачивал… Кёнсу решил положиться на Кая — ему виднее.
Было щекотно, потому что Кай зачем-то решил обнюхать Кёнсу, потерся носом за ухом, выдохнул в шею и почти невесомо провел губами от кадыка до подбородка. Затаив дыхание, Кёнсу распластался под Каем, умирая всякий раз, как они соприкасались телами. Кожа Кая казалась Кёнсу раскаленной. Еще безумно хотелось прижать ладони к груди Кая, но Кёнсу запрещал себе это. Из-за стеснения у него вообще любые движения получались неловкими или неприличными.
Кай сам поймал его за руку и притянул к центру груди. Кёнсу смелее прижал ладонь, ощущая под кожей твердость. Прикрыв глаза, послушно раздвинул ноги и вздрогнул, едва горячая рука Кая так знакомо легла на ягодицу. Кай мял упругую округлость пальцами, непрерывно касаясь при этом губами губ Кёнсу. Затягивал в длительный поцелуй и настойчиво сдвигал руку, чтобы пробраться пальцами меж ягодиц. Кёнсу часто выдыхал и вновь затихал, пытаясь поймать проворный язык Кая у себя во рту, невольно отвлекался, но потом дрожал — Кай мягко нажимал кончиками пальцев меж ягодиц, оглаживал, снова нажимал и заставлял отвлекаться на поцелуй.
Кёнсу приглушенно стонал, едва Кай вновь начинал мять его ягодицы, сжимать пальцами, легонько впиваясь ногтями. Стоны таяли в поцелуях, и Кай опять нажимал пальцами, тер чувствительную кожу под копчиком. После он тянулся к сброшенной одежде, копался в ней недолго, снова трогал Кёнсу и проводил меж ягодиц уже влажными пальцами. Раз за разом это становилось все мучительнее, пока Кёнсу не потужился инстинктивно. Всхлипнул от неожиданности, почувствовав, как в него проскользнул палец. Кай все равно не унялся на этом и продолжил неумолимо двигать пальцем внутри, неспешно тереть и массировать, обрушивая на Кёнсу новые волны тепла, что как будто зарождалось в центре живота. Кёнсу постепенно поддавался этим волнам, старался сам двигаться навстречу и разводить ноги шире. Так напрягал ступни, что их время от времени сводило от перетруженности.
Кай свободной рукой оглаживал Кёнсу везде, крепко сжимал и притягивал ближе. Кёнсу чувствовал его руку у себя между ног, но не представлял, одним пальцем Кай толкается в него или несколькими — это уже не имело значения. Прямо сейчас хотелось только, чтобы Кай не останавливался, а ускорялся. Но вот черта с два.
Кёнсу с возмущением закусил губу и тихо застонал, поскольку Кай убрал пальцы и вновь принялся мять ягодицы ладонями, заставляя заодно вскинуть бедра еще немного выше. Он прижимался к Кёнсу все теснее, терся членом, пачкая смазкой кожу, пока наконец не приставил влажную головку к подготовленному отверстию. Кёнсу вцепился пальцами в ткань под собой и задохнулся, ясно ощутив контраст. Член Кая казался настолько горячим, что Кёнсу сам качнул бедрами, чтобы насадиться. С уверенностью, что разогретые касанием члена края податливо раскроются под напором.
Кёнсу хватал воздух широко раскрытым ртом, дергал за складки ткани под собой и пытался прочувствовать сполна крепкий ствол в себе. Как будто Кай занял внутри Кёнсу все свободное место, поместил себя в Кёнсу, ощутимо растянул собой и запечатал. Касание ладонью к шее заставило Кёнсу задрожать и осознать свое тело полностью заново: жар в животе, бешено колотящееся сердце, хриплое и сбитое дыхание, возмутительно ноющие соски, которыми до безумия хотелось потереться о Кая, непроизвольно сжатые кулаки… Еще и ноги тряслись от напряжения, пока Кёнсу не обхватил ими Кая, притянул еще ближе к себе, буквально втолкнул в себя сильнее, до конца. Все эти непривычные и новые чувства одновременно раздражали и пьянили. Кёнсу было неудобно, но отпустить Кая не получалось.
Треск веток в костре смешивался с тяжелым дыханием, пока они едва-едва касались губ друг друга и не двигались. Потом Кай резко выдохнул, напористо поцеловал и немного отпрянул, чтобы стремительно вернуться и наполнить Кёнсу вновь членом и ворохом эмоций, в которых Кёнсу терялся и забывался.
Больше Кай не сдерживался и двигался мощно и быстро, со звонкими шлепками ударяя узкими бедрами по ягодицам Кёнсу. Раз за разом пронизывал собой, раскрывал собой Кёнсу полностью, вдавливал на сильных толчках в мягкий песок, что шуршал под тканью, пальцами тянул за волосы, и Кёнсу запрокидывал голову, подставляя горло под жгучие поцелуи и укусы, гортанно стонал, обрывая звуки, глотая их, задыхаясь. Под ресницами растекалась влага, и Кёнсу все крепче сжимал Кая ногами, раскачивался всем телом, следуя за толчками. Выпустив складки ткани, он торопливо и беспорядочно хватался за плечи Кая, пытался обнимать и вжимать в себя. Пальцами путался в отросших волосах, подставлял губы, хрипло выстанывал имя, умолкал на поцелуях и несдержанно вскидывался, насаживаясь на член с отчаянной решимостью.
У Кёнсу перед глазами заплясали цветные пятна, и он всерьез собрался воспарить, но Кай, будто только этого и ждал, задвигался плавно и убийственно неспешно. Выходил из Кёнсу полностью, мучил томительным ожиданием, потом еще медленнее вдвигал член, растягивая раздраженные и согретые трением края. Иногда трогал пальцами меж ягодиц и просовывал их внутрь, гладил и заставлял почувствовать разницу, сводившую с ума.