Следующим утром пришел Князев. Сказал, что поминки прошли успешно и вынул из кармана бутылку казёнки. Я поморщился, он кивком одобрил моё решение. Я показал ему письмо. Сарон внимательно прочёл, сказал, что дело решеное: - Поезжай! - Куда? - По этим адресам. - Зачем? Сарон вскочил на ноги, бешено протоптал по комнате. Сказал, что это глупо: - Фантастически глупо отказываться! У тебя есть шанс найти отца! - Не вижу смысла. - Шанс посмотреть мир! - Не испытываю потребности. - Исполнить волю покойной! - Я... Об этом я не подумал.
В русской вековой традиции оседлый образ жизни. Мы, славяне - землепашцы. К нашей крови примешалась кровь татарская, кочевая, но и это кочевничество оседлое. Татарин ценит крышу над головой, казан с бараниной, тёплый женин бок и шерстяное одеяло. Только его дом - на колёсах. Сарон спросил, почему мне не хочется посмотреть мир? - А какой смысл болтаться без дела? - В шестнадцать я сбежал из дому! - упрекнул Сарон, как будто я нарушал заповедь, не желая последовать его примеру. - Мотался по всей стране. - Где родился, там и сгодился, - вяло ответил я. Вспомнилась родная Почта, нелепый сторож Аркадий, пользующийся меховой шапкой даже в тёплое время года. Фонарь (кошачье око), маленькая клумба с георгинами. Вспомнились люди, что приходили отправлять и получать. Через них я прикасался ко всему Свету, даже к Англии. В то же самое время, я прекрасно понимал, что ехать нужно. Необходимо. Так хотела мама. Князев перечитал адреса, спросил, где у меня атлас автомобильных дорог. С компьютером он враждовал. Через месяц (примерно) я летел в самолёте. Перелёт мне категорически не понравился. Я чувствовал себя, словно тюлька в жестяной консервной баночке. Мечтать о тюльке было неинтересно - это раз. Во-вторых, я беспрестанно тревожил соседку. Не умещался в кресле и задевал старушку локтем. Её нежно-розовые кудряшки волновались, а я чувствовал себя подлецом, уклоняющимся от женитьбы.
От аэропорта пришлось ехать на автобусе, затем на электричке. Мне понравился вид моря - понравился невероятно! Восторгали бесноватые кричащие чайки, волновала бесконечная толчея сине-фиолетового пространства, будоражил запах водорослей. Я никогда не думал, что запах гниения содержит в себе столько оттенков и посулов. Высокий зелёный забор, калитка. Улица и номер дома совпадали. Я надавил на рукоять без малейшей надежды, что она откроется. С тревожным волнением припомнил Маркса и Энгельса - собак Князева. Дверь поддалась. Замок щёлкнул и открылся. Я оказался в саду. Фруктовые деревья перемежались декоративными, тропинка была окантована коричневым стланцем. На полянке рядом с домом сидел человек. Лишь только я увидел его, сразу почувствовал ментальную связь. Я подошел, запросто опустился на соседний стул. Мужчина подвинул ко мне блюдо с фруктами (мы сидели за обеденным дачным столом), в стаканы налил коньяку. Во время нашего "знакомства" не было произнесено ни слова. "А что? - подумал я. - В сущности, мы давным-давно знакомы". Посмотрел на хозяина сквозь стекло стакана - иначе смотреть волновался. Это был высокого роста массивный армянин (заключаю это из чёрных кучерявых волос, выразительного носа и печальных больших глаз). На плечи накинут бархатный бежевый пиджак (поверх майки); просторные брюки, домашние туфли. В густой шерсти затерялся нательный крест. Я прозвал его Восточный человек, и подумал, что у меня замечательный отец. "Во всяком случае, понятно в кого я такой крупный и чернявый". Восточный человек отпил коньяку и сунул в рот виноградину. Сказал, что приличных абрикосов ещё не найти. Он говорил без малейшего акцента, лишь только смягчая слова. - На рынке был. Всё купил, абрикосов - нет! Говорят, не сезон. Ананасы продают, как будто на них сезон... Он музыкально вздохнул и спросил, не знаю ли я, как цветут ананасы. Я не знал. - Хочешь, я тебе сад покажу? - предложил. - Двенадцать яблонь, восемь груш, чернослив... Я осторожно согласился. Мы пошли по тропинке, я лихорадочно соображал, что я ему скажу? "Я ваш сын!" - не годилось. В этом было что-то посредственное, серое. Звучало почти, как "здравствуйте, я ваша тётя!" Кроме того, на горизонте маячил маленький, но противный вопрос идентификации. "Как я определю, что он, это именно он? Какие тут могут быть доказательства?" Впрочем, все страхи разбивались о хлебосольность Восточного человека. Мы осмотрели сад, прогулялись вдоль недавно высаженной кленовой аллеи. Он что-то рассказывал о саженцах, горячился, растопыривал пятерню, изображая кленовый лист. Я тоже что-то говорил. Думал, как исключительно верно поступил Князев, что уговорил меня поехать. "Теперь у меня два дома! - думал с замиранием сердца. - Со временем можно будет обменяться, и переехать сюда..." - мелькала предательская мыслишка. За время нашего отсутствия, на столе появилось мясо и свежие лепёшки. Мы основательно закусили. Я снял куртку и расстегнул рубашку. Восточный человек отметил величину моих бицепсов. Но без малейшей зависти. - Теперь я покажу тебе свою гордость! - сказал он. Мы направились к сараю, Восточный человек спросил, как меня зовут. - Илья Гамлетович, - признался я. Вдруг мне стало стыдно за своё отчество (за его вычурность и шекспировскую наивность). Я залепетал о странных вкусах моей матушки, о её своенравии и стальном характере. Заявил, что отчество, скорее всего, ненастоящее. Восточный человек поднял ладонь и многозначительно молвил: - Ара вай! - прерывая моё красноречие. Затем отметил, что моя матушка - умная женщина. "Дай бог ей здоровья!" Сказал, что его самого зовут Гамлет Аресович. Я ответил, что мама умерла. Восточный человек тряхнул сочувственно кудрями и отпер сарай. Включил свет. В центре просторной комнаты стояло нечто напоминающее длинный плоский ящик. В первую секунду я решил, что здесь выращивают рассаду. Ящик был поделён на узкие продольные секции и укрыт стеклом. На тесных длинных дорожках присутствовала разметка (продольная и поперечная), участливая рука художника нанесла на стенки и пол "каналов" элементы декора: травинки, камушки и щепочки - сбоку было заметно, что все украшения плоские, нарисованные. Передний край "рассадного ящика" был закрыт чёрным блестящим пластиком, с узкими щелями, напоминающими акульи жабры. У дальней торцовой стены сарая расположилась... это напоминало библиотечную картотеку со множеством ящичков-ячеек. Вот только лицевые панели ящиков неожиданно были выполнены из стекла. Я спросил, что это такое. Гамлет поднял указательный палец: "Спорт!" - произнёс со значением. Оказалось, по воскресеньям в этом салоне-сарае проходили тараканьи бега. По длинным коридорам "рассадного ящика" бежали тараканы. Можно было использовать своего спортсмена, а можно было арендовать бегунов Восточного человека. - У меня замечательные спринтеры! - уверял Гамлет Аресович. Рассказывал об особенностях кормления и тренировки бегунов. Мне вдруг вспомнилось мамино отношение к тараканам. Возникло подозрение, почему они расстались. "Если, конечно, он мой отец". - Ставки принимаете? - провокационно спросил я. Он возмутился: - Зачем так говоришь? Потом успокоился, сказал, что я хороший человек и мне можно доверять: - Берём понемногу... иногда... если кто-то сильно попросит! Мы вернулись к столу. Я попытался съесть хурму - она не лезла в глотку. Перед глазами стояло, как Гамлет Аресович целует своего лучшего бегуна под номером восемь. - Бегает, как стрела! Сказал, что хочет дать имена спортсменам, спросил, какое бы имя я предложил для номера восемь. - Шекспир! - без колебаний ответил я. - Он же ваш любимец. Восточный человек согласился. Предложил тост за Шекспира. "Какое упадничество! - подумал я. - Какой чудовищный декаданс!" Загрустил (вероятно, во мне заговорила кровь мамы). Назвал дату своего рождения, и попросил вспомнить, где Гамлет Аресович был в это время. Он размышлял всего мгновение, потом поднёс к моему лицу сжатый кулак. В этом жесте не было агрессии, на запястье я увидел наколку. Дубовый листок и что-то ещё (я не смог опознать). Оказалось, в ту давнюю пору Гамлет Аресович отбывал срок. - За глупость наказали! Я кивнул, соглашаясь, что за глупость необходимо наказывать. Надел куртку. Сказал, что мне пора. Он проводил до калитки, спросил, зачем я приходил? - Чтобы... - я запнулся. И был чертовски признателен за этот вопрос. Я, наконец, задумался. - Чтобы повидаться. Мне показалось, вы мой отец. - Нэ может быть! - он взволновался, в голосе проступил акцент. Я поспешил согласиться, что перепутал: - Нэвеэрные исходные данные! - ответил ему в тон. - Виноват! Высоко в небе стрижи расчерчивали синеву. В кустах соловей прочищал горло, намекая на скорую песню. Я аккуратно закрыл за собой калитку и почувствовал, как камень срывается с души: "Слава богу!"
Новосибирский аэропорт мне понравился. Я решил, что он грамотно сделан. Выпил стакан газировки и вышел на автобусную остановку. Неподалёку маялся джентльмен сельскохозяйственной наружности. Он тщательно скрывал своё происхождение. Для этого крутил на пальце ключи, поправлял соломенного оттенка шляпу и насвистывал мелодию из кинофильма. Солнце жарило немилосердно. Местные жители спрятались в тень, а мне было радостно. Я подкатал брюки почти до самых колен, расстегнул рубашку. Подставил солнцу лицо. - Куда поедем, шеф? - спросил селянин, неслышно подобравшись с тыла. Я назвал адрес и сердечно попросил не выёживаться. - Мы с тобой одного возраста, и одного социального положения, - произнёс я, пользуясь его замешательством. - К чему ложь? К чему немотивированные понты? - Не скажи, брат! - ухмыльнулся водитель, выруливая с парковки. - Хороший понт дорогого стоит! Валютный эквивалент! Дорога заняла немного времени, поскольку было лето и выходной. (Я совсем позабыл календарь, и удивился этому факту.) Пожилая "сталинка", скамейка с облупившейся спинкой, внимательные старушки - божьи одуванчики. Я вышел из машины, сунул внутрь купюру, повелел, что сдачи не надо и захлопнул дверцу. Водитель уехал, просигналив мне победоносный марш. Я поздоровался со старушками и глубоко вдохнул. Старый город утопал в зелени, но зелень эта была совсем иная, незнакомая мне. Она была... зрелая, чуть ветхая, чуткая и много в себе заключающая. Я поднялся на этаж, надавил круглую кнопку звонка. Ответили сразу, через мгновение. Мне отпер человек приятной наружности. На лице его вспыхнуло удивление, но оно моментально сменилось скукой. - Вы из ЖЕКа... - вынес он приговор. - Проходите. В квартире было прохладно, как в чреве глубоководной рыбы. Я осмотрелся. Сумку оставил в коридоре, ближе к двери. На случай "отхода с боем". Отметил прикрытые гардины, огромную люстру и ряд цветастых пустых бутылок, за стеклом в "стенке". Ещё огромный во всю ширину комнаты платяной шкаф. "Зачем хранить пустые бутылки? - подумал. - Это же некрофилия". - Что вам угодно? - спросил человек, открывший дверь (очевидно хозяин квартиры). - Я из социального фонда! - бодро соврал я. - Распределяю дивиденды. Вычурное слово "дивиденды" должно было успокоить. (И совершило это.) Необходимо сказать несколько слов о хозяине квартиры. Это был высокий человек "в теле" (но без признаков полноты). Бледный, темноволосый. Волосы зачёсывал назад и пользовался маслом. Из черт лица я запомнил одну только особенность - висящие под глазами мешки. Был одет в щеголеватый полосатый костюм, лишённый (впрочем) той части овечьей шерсти, которая составила бы его ценность. Ещё я запомнил длинные хрусткие пальцы и остроносые домашние туфли. - Нашу организацию финансирует зарубежный фонд, - врал я, почему-то припоминая Гамлета Аресовича. - Мы помогаем людям с художественными наклонностями. Не понимаю, почему я так сказал. Словосочетание возникло само собой, из подсознания. Кажется, оно достигло цели. В дверях второй комнаты возник ещё один мужчина. Он показался мне копией хозяина в пропорции один к полтора: чуть ниже, чуть тоньше, чуть более одухотворён. Вы спросите, как я это понял? Очень просто. Второй спросил (вернее поставил реплику): - Кто это, Амлет? - Букву "т" он "подал" в кончик языка, как англичане произносят "th". - Ты нас представишь? Хозяин квартиры ответил, что не имеет возможности этого сделать и вопросительно взглянул на меня. Я зашуршал фальшивыми бумагами. На физиономию навесил многозначительное выражение. Честно представился: - Илья. - Соврал: - Представитель фонда. Через четверть часа мы сидели на кухне, пили чай с бутербродами. На белый хлеб хозяин квартиры уложил сырную стружку. Спросил, что я думаю о бокале сухого вина? "Оно гармонирует с сыром". На это предположение странно отреагировал его друг. Сказал, что это плохо для кожи, и что следует воздержаться. Они сидели, держась за руки. Говорили по очереди, дополняя друг друга, но никогда не перебивая. Вкратце получилось вот что: Амлет Перусович и его приятель долгое время работали в театре. "Мы и теперь остаёмся актёрами!" - воскликнул кто-то из них. Но театр не нужен новой власти. Ролей стало меньше, поклонники исчезли... - Измельчала драма! - произнёс хозяин. - Что беспокоит нынешнее поколение? Стремление пожрать! - Не злись! - попросил второй. - Je ne me fâche pas, mon cher ami! (Я и не злюсь, мой добрый друг! фр.) - откликнулся Амлет. - Мы стали жить вместе, - пояснил для меня. - Так экономнее. И теплее. Я говорю о душевной теплоте, вы понимаете... Во мне боролись два чувства. Природная брезгливость и сострадание. Кроме того, предстояло спросить о своём рождении. - Послушайте! - начал я, хватая быка за рога. - У вас были женщины?.. Раньше... В молодости. После этих слов в комнате повисло нехорошее напряжение. Захотелось схватить табурет и выставить окно - впустить свежего воздуху. Мои габариты и рабоче-крестьянский налёт не позволяли престарелым любовникам избить меня. И это их нервировало. Выстрелило слово: "Быдло!" Я воспринял его, как решительный отказ: "Вот и замечательно!" Выпал в подъезд с облегчением: "У меня здесь нет родственников!" Пожелал старушкам добра и медленно побрёл на вокзал, наблюдая за длинноногими самоуверенными и прекрасными девушками. Вспоминал, что Сибирь - моя полуисторическая родина.
Свистнул паровозный гудок, застучали колёса. Вагонный (коллега домового) пустил по проходу смачный запах отварной курицы - соседи по плацкарту распаковали припасы. Я почувствовал страшный голод, и урчание желудка выдало мою тайну. Соседка посмотрела сочувственно и кивнула на кастрюльку. Я припал к домашнему жаркому, как припадает лев к растерзанной антилопе. - Далёко едете? - спросил соседка. - В Ленинград! - ответил я, как учила мама. - И я, - с лёгкой надеждой поддержала женщина. Ненавязчиво показала бескольцую правую руку. Компания подобралась дивная: пожилая супружеская чета, рыжая напуганная студентка, участливая Соседка (с прописной буквы "С"), ваш покорный слуга, неприметный мужчина (позвольте я сразу сообщу его имя - Фёдор Сергеевич) и глухая подвижная старушка из-под Новосибирска. Последняя всё время беспокоилась, который теперь час (будто апостол Пётр назначил ей точную дату и время), интересовалась, вовремя ли прибудет поезд. Примерно на середине пути я вышел в тамбур. Был поздний вечер, дамы укладывались спать. Колёса стучали интимное: "Ту-дум! Ту-дум!" Я купил на станции пирожков и намеревался полакомиться ими в одиночестве. - Закурить не найдётся? - Вопрос разрезал одиночество. Я оглянулся. Вопрошающий был ниже меня, но значительно злее (это чувствовалось) и решительнее. Позади него стояли ещё двое. В кепочках "утиный клюв" и спортивных костюмах. Классическая ситуация. Её необходимо было разбавить. Я протянул руку и ответил не менее решительно: - Вы не скажете, сколько теперь градусов ниже нуля? - рассчитывая сбить их настрой идиотизмом вопроса. Боец задумался. Потянулся в карман за сигаретами, а потом без замаха ударил меня в челюсть. Я увернулся, принял удар плечом и отмахнулся, как медведь отмахивается от роя пчёл. Посыпался град ударов. Два или три достигли своей цели, однако не нанесли мне серьёзных повреждений. Моргнул и притух свет, я напружинился и поддал изо всех сил. Почти наудачу. Один из бандитов отлетел в угол и затих. Блеснул кастет. Этого мне совсем не хотелось. Пришлось иди на хитрость - я поднял руки, как поднимает их капитулирующий солдат (надеялся выбить железяку ударом сверху). И тут же получил удар в пах. Упал. Щекой почувствовал холод рифлёного металла. Потом армейский начищенный ботинок, нестерпимая боль и - чернота.
Выручил меня (как это выяснилось позже) Фёдор Сергеевич. Он вышел покурить и отогнал "гопоту" - его профессиональный термин. - Тривиальная история, - сказал он, обтирая кровь с моего лица. - Группа молодых людей проникает на остановке в состав. Совершает налёт и высаживается на следующей станции. Гопники. Фёдор Сергеевич спросил, зачем я сопротивлялся? Зачем вступил в драку? - Неужели в твоих карманах есть что-то настолько ценное? А? Ежели так, лучше было бежать. Звать на помощь. Мне понравилось слово "ежели". Фёдор Сергеевич работал в прокуратуре. Экспертом. - Тридцать пять лет оттрубил. Теперь еду в Питер, к дочерям. У меня их две. Старшая и младшая. Он показал фотокарточки. Разгладил на столе широкой ладонью. Я позавидовал его любви и семейному счастью. Рассказал, что ищу отца. Поведал о двух неудачных попытках. - Ваша мама - большой оригинал, - уверил Фёдор Сергеевич. - Она явно хотела сообщить нечто большее, чем просто написала. Позвольте взглянуть... Он попросил показать письмо, я вынул его из сумки. Фёдор Сергеевич долго рассматривал строчки сквозь очки, однако не повесил их на нос (как полагается), а использовал, как увеличительное стекло. - Прежде чем я начну докладывать, повторюсь, что я работаю экспертом и за свои слова отвечаю. Официальный тон меня удивил, и я, на всякий случай, согласился: "Надо думать". - Можно с уверенностью утверждать, что письмо написал мужчина. Об этом свидетельствует наклон букв, их форма и нажим на карандаш. Вот тут, посмотрите... - Он показал места, в которых бумага почти прорвалась. - Мужчина этот не молод. Точнее сказать сложно, но ему за пятьдесят. Это определённо. - Почему? - Обратите внимание на буквы "б" и "д". Так их писали после войны. Ваш заповедеписец учился в школе в пятидесятых. Я смотрел на него, как пустынник смотрит на колодец - округлив глаза и не веря в чудо. Хотел что-нибудь спросить. - Он... блондин? Фёдор Сергеевич улыбнулся и ответил, что это вряд ли. - Судя по вашей внешности, он черняв. Волосы прямые, нос с горбинкой. Ведь мы говорим о вашем блудном папаше, не так ли? Вы это понимаете? - Разве? - Абсолютно уверен! Ночь напролёт мы проговорили. Фёдор Сергеевич рассказывал о своей работе, а я мечтал, иметь такого отца, как он: "Было бы замечательно!" Мой попутчик казался умным, образованным, опытным. Таким он (в сущности) и являлся.