"Ах, молодёжь, молодёжь!" – промолвил Грасс.
Он действовал решительно: налил в бокал вина и подал мне. Я выплеснул жидкость в глотку, и проклятая флешка провалилась в желудок. Грасс потрепал меня по щеке, и порекомендовал не торопиться: "Прожёвывайте тщательнее, мой друг, иначе команда бойскаутов останется без своего наставника".
Далее Грасс "расписал симфонию по нотам" – так говорит один мой приятель. Вернее, говорил.
Распорядитель подвел полицейских, извинился за "вторжение". Копы предъявили ордер на обыск: "Господин Грасс, у нас есть сведения, что этот молодой человек должен передать вам информацию, запрещённую к распространению!" – стандартная формулировка и стандартная процедура: руки на стол, ноги расставить. Сканер и бесконечно долгие секунды позора.
Раньше так досматривали только в аэропорту. Перед посадкой в самолёт.
Меня много раз обыскивали, и всякий раз я чувствовал себя голым на приёме у проктолога. Напрягаешься и ждёшь… вот-вот… сейчас… ещё мгновение, и плоский металлический сканер вторгнется в прямую кишку, как айсберг борт "Титаника".
Грасс оставался самим собой: "Show must go on!" Он выдернул из-за ворота салфетку, шлёпнул ею прямо в соус, так что брызги разлетелись по сторонам, и всем окружающим стало понятно: полицейские творят беспредел. Широко расставив ноги, он напряг бычью шею. В это мгновение Грасс походил на минотавра.
"Чисто!" – показал сканер, и коп в штатском обратился ко мне: "Твоя очередь!"
Я попытался возразить, что в ордере нет моей фамилии, на что получил ответ (не менее стандартный, чем сам ордер), что я законопослушный гражданин, и искренно ЖЕЛАЮ содействовать правосудию.
"О каком правосудии речь?" – повис вопрос.
С момента принятия "Закона о перлюстрациях" многое изменилось. Изменилось сами понятия "вторжения" и "приватности". Где она теперь, эта самая приватность? Ответ один: в ж… (Если вы думаете, что я говорю о ЖЖ, то вы ошибаетесь. Одна буква лишняя.)
Е-мэйлы, мессенджи, посты, чаты, фотки, гифки, видео – всё просматривается и проверяется. В офисе на вас смотрит корпоративная камера (видеопоток идёт прямиком в Сеть), в квартире – камера соседа-параноика.
Интернет трафик под колпаком. Он отслеживается, фильтруется и классифицируется. Если вы чем-то заинтересовали правоохранителей (я говорю о поведении в Сети), автоматически формируется отчёт. Он же – запрос. Опытный психолог анализирует этот отчёт (о посещаемых вами сайтах) и ставит диагноз, даже не представляя, какой формы у вас нос и какого цвета глаза. В реале, вас как бы не существует. За вас говорят нули и единицы – эти новые Пророки двадцать первого века.
"Скажи мне адрес своего любимого сайта, и я скажу кто ты". Так утверждает один мой знакомый. Вернее, утверждал.
Однако я отвлёкся.
Меня просканировали, обнаружили немного: в кроссовках антикражку, тремор в пальцах, дыру в кармане и туман в мозгу. Полицейские пожелали мне приятного аппетита, и отчалили. Мелочью вроде ворованных кроссовок эти ребята не занимались.
"Изуродовали обед!" – громко произнёс Грасс. Копы даже не обернулись.
Распорядитель прислал бутылочку вина:"Шардоне, 1968 года". "Дабы сгладить некоторое неприятное впечатление от незапланированного визита", – так он сказал. Я усмехнулся: назвать это неприятным незапланированным визитом всё равно, что посчитать авиакатастрофу падением с несущественной высоты.
Грасс, очевидно, разделял моё настроение. Он послал распорядителя. Простым русским словом. Так и сказал: "Пропади ты пропадом, со своим вином". Заткнул за ворот свежую салфетку, едва не оторвав пуговицу. Громко окликнул:
"Челаэк!"
На моих глазах происходила трансформация: утончённый господин (почти француз) Александр Грасс становился русским помещиком. Или даже купцом. Широким, крепким, лохматым. Кто-то может сказать, что произошла деградация, я бы назвал сие превращение возвращением к истокам. Лигатура фальшивой "культурности" сползла с мужика, как лягушачья шкурка с Царевны.
Вечеринка переставала быть томной. Я ожидал, что на подобный грубый зов появится вышибала в строгом английском костюме. С тяжелым ирландским подбородком и сломанным носом боксёра-тяжеловеса. Однако ничего подобного не произошло. Вместо боксёра появился официант (которого Грасс называл половым) и который, выгнув по-лебединому шею, принял балетную "стойку" у нашего столика: "Чего желаете-с?"
"Водки подай! – приказал Грасс. – Штоф. Но не этой дрянной… не "Абсолюта" вашего… нормальная водка у вас есть? Русская?"
"Пшеничная, столичная, на бруньках хохляцкая? Или Смирновскую изволите? Номер двадцать один?"
"Валяй! – размашисто согласился Грасс, оставляя выбор половому. – Грибов маринованных, икры и блинов пусть пожарят. Моментально!"
Шея полового пришла в волнообразное (совершенно противоестественное движение). Он будто бы напрочь утратил хребет и всякие остальные кости.
"На опосля блиночков чем закусывать будете? Мороженку, пироженку или желей фруктовый изволите? Шартрёз, может быть… или отечественным ликёром расставание смажете?"
"Кой чёрт шартрёз? Тоже выдумал… Листовки может быть, выпью… наверное… После решу, – пробормотал Грасс, а потом придал половому решимости: – Пшел вон!"
Половой расплылся в улыбке и, с благодарностью, испарился.
"Сколько столетий давим из себя рабов, – произнёс Грасс в мою сторону, однако ко мне не обращаясь, – а всё они занимают большую часть нашей души. – Он сфокусировал взгляд на мне. – Видел, как расстарался? Мелким бесом рассыпался. Барина почувствовал, холоп".
Спросил, почему я побледнел.
"Ты выглядишь напуганным".
"Напуганным? Да я просто в штаны навалил", – признался я и попросил выпить.
Когда принесли штоф Смирновской, я влил в себя рюмок пять, прежде чем смог встать и добраться до выхода без посторонней помощи.
Нервная, однако, работёнка.
"Закон о перлюстрациях" неожиданным образом изменил Интернет.
Мастер Ма-цзы говорил: "Бурный весенний поток не может ждать, когда впереди появится русло. Он сам его прокладывает".
Так получилось и в Сети. Когда электронные письма стали перлюстрировать, люди вернулись к прежнему (почти забытому) способу передачи информации: курьерам. Нет, гусиные перья и чернильницы не вернулись в обиход, просто ценную информацию стали передавать со мной. Или с каким-то другим курьером. Моим коллегой.
Следующие несколько месяцев прошли относительно спокойно. Я работал дважды в неделю. Этого давало достаточно средств для существования и немудрящих развлечений, типа, кино, бутылки пива или бумажной книги.
Разрабатывал приспособление для уничтожения флешек. В маленькую стальную коробочку запечатывал послание, туда же запускал газ (из баллончика для зажигалок). В случае опасности предполагалось зажечь фитиль, который, в свою очередь, поджигал газ.
На кухне это устройство срабатывало прекрасно. Эффектно хлопало и выплёскивало маленькое облачко синего огня, как в индийском кинофильме.
Этими тренировками я повышал свой профессиональный уровень. Как пишут на обложках журналов: "Становись профессионалом". Я становился.
Появился гончий интерес: больше доставок, изощрённее приёмы, циничнее методы и манеры. Один раз доставлял корреспонденцию на закрытый завод, разработал целый план с переодеванием, фальшивым пропуском, доставкой пиццы и прочей хернёй. Смех. "Миссия невыполнима" да и только. А я – Том Круз – играю спектакль в Театре Одного Нелепого Актёра.
Позже выяснилось, что я только казался самому себе профессионалом. Бледная тень профи.
А знаете почему? Потому что профессионал работает злее. Он не отвлекается на сантименты.
"Позади тебя должны оставаться друзья и трупы", – так говорит мой знакомый. Говорил.
Пятничным вечером взялся доставить посылку в "Китчен Аид". Название придумал кто-то в Сети. Майкл Гарус или какой-то другой топовый тролль из банды Северного Лося (не скажу точнее). В прежние годы этот квартал назывался "Черёмушки".
Согласитесь, "Китчен Аид" звучит выразительнее. Какие черёмухи? Откуда? Когда это было? Даже если они и чахли здесь в прошлом веке, всё давно уже вырубили. Газоны закатали асфальтом и поставили интерактивные билборды. (Мне нравятся эти штуки. Они умные. Если вы улыбаетесь, он улыбается в ответ, а если он увидит на ваших брюках выпирающий холм, такой билборд обязательно покажет порнуху.)
В начале прошлого века американцы выпускали кухонную технику "Kitchen Aid". Всякие мясорубки-комбайны-кофемолки. Это я так… к слову. Гениальные, видимо, были ребята. Предугадали. Жаль не дотумкали писать название по-русски.
Квартальчик тот ещё: шлюхи, бомжи, наркоманы. Все те, чья "виртуальная реальность" не подчиняется операционной системе Андроид. Тут "процессорами" управляет старый добрый героин.
Сумерки сгустились настолько, что персонажи угадывались только контурами. Перемещались, как призраки в Ночь Всех Святых. С одной стороны улицы горели красные фонари – здесь охотились проститутки. С другой (из черноты) светились глаза обитателей.
Я накинул на голову капюшон и пошел.
"Курьер должен быть незаметен" – это четвёртое правило. Или пятое… не помню точно… Однако оно, по любому, из первой десятки.
"Уши и глаза должны быть открыты всегда, при любых обстоятельствах" – этот закон следующий. По очереди, но не по значению.
Двигаюсь, слежу за обстановкой, как капитан Титаренко за воздушным боем. Помните фильм "В бой идут одни старики"? Нет? Напрасно. Я смотрел его дважды.
Вдоль строений, сливаясь со стеной, идёт кто-то ещё. Следом за мной. Кто-то чужой. Хотелось бы добавить "недобрый", но это пустое – других здесь не бывает.
"Хвост?" Очень может быть. Не хотелось бы.
Я "нарезал" лишний круг вокруг квартала, заглянул в навигатор – полагаю, это стало ошибкой. Экран осветил мне лицо. Враг тоже его рассмотрел.
Оказалось, я почти на месте. До адресата рукой подать: в арку, через двор и на третий этаж…
Идти сейчас? Или выждать?
И первое и второе равноценно опасно.
Сжимаю в руке нож (сердце колотится чаще). Решаю затаиться в арке: "А если кто-то сунется – его печаль. Зарежу".
…А вы думаете, за что мне платят деньги?
На арке, на самом верху дуги – это последнее, что запомнилось отчётливо – лепной купидончик. Какой-то остряк разукрасил его гипсовые гениталии красным маркером, но это не испортило скульптуру. Озорной кучерявый мальчонка, в кудряшках. Милый…
Шаг в арку. Удар. Я чувствую, что лечу куда-то в бок, цепляюсь за асфальт пальцами, сдирая кожу. В глазах алые искры. Ещё один удар, теперь ногой. По рёбрам. И ещё…
Бьют точно. Прицельно. Профессионалы. В очках ночного видения. Впрочем, эти нюансы я сообразил позднее, а в тот момент решил, что эту боль мне не пережить. Она разворотит мне грудную клетку, как банку вспарывает консервный нож.
Передышка.
О чём-то тихо переговариваются.
"Мама! Как больно! Как нестерпимо больно!"
Смешок. Потешаются надо мной. Над тем, как я корячусь.
"Полиция? Не может быть… слишком долго меня "пасли". Или они тоже меняет методы?"
Вспомнил о флешке. "Как я её проглочу?" Осторожно потянулся к потайному карману – в лицо влетел ботинок.
Хрустнула кость, будто сдавили пластиковую бутылку. По асфальту полетели кровавые сопли. Я даже удивился: темень вокруг непроглядная, а кровавые брызги замечательно видны. Блестят, будто драгоценные камни.
"Не ёрзай, сука!" – подал голос один из них.
Если были бы силы, я бы рассмеялся. Не ёрзай! И хотел бы поёрзать, да не могу.
"Наше дело простое: ты отдаёшь посылку".
"А если нет?" – спрашиваю.
"Тогда ломаем хребет и забираем посылку". Смешок.
Я захрипел, будто совсем плох. Харкнул мокротой. Лежу, притих. Надеюсь, что отдышусь и рвану на улицу. Там светлее, там мы почти на равных.
Эти двое посмеиваются:
"Давай-давай, похрюкай. Вдыхай носом, выдыхай ртом. Береги здоровье".
Не торопятся.
Я вроде чуть-чуть очухался, приподнялся на карачки. Собрался, напружинился, и только хотел бежать – ближний меня подсечкой свалил. Руки по крови прекрасно скользнули. Плюхнулся носом.
"Ах ты, гнида! Ты ещё рыпаешься!" – вдвоём подхватили меня за руки за ноги, вглубь двора зашвырнули. Упал на капот машины. Звук получился металлический.
Далее помню урывками.
Сигнализация заорала… должна была заорать, но я этого не слышал. Чувствовал спиной вибрацию и… и время будто затормозилось. Стало тепло, приятно. По ногам потекло. Показалось, что я кино смотрю, только ракурс какой-то странный: небо серое, облака, осколок луны грозит острым краем, как сломанное ребро торчит из брюшины. Две физиономии надо мной склонились. Голоса ватные, словно сквозь слой воды.
"Живой?"
"Живучий, как кошка!"
В углу кадра показался нож. Не мой, этих ребят.
Я совсем не испугался, просто сообразил, что доживаю последние свои мгновения.
Обидно стало до слёз. Не потому, что гибну, а что вот так… в подворотне. Как собака.
Вдруг хлопнула рама, и резкий голос:
"Вы что творите, отморозки? Это моя машина!"
Смешок, и ответная реплика: "Сперва захлопни пасть, а потом окно своего грёбанного дома. Тебя это не касается!"
Парочка опять повернулась ко мне.
"Разве я возражаю?"
Говорившего я не видел, его голос доносился сверху, с небес. Складывалось впечатление, что с моими убийцами беседует Бог. В какой-то степени так и оказалось.
"Не обижайтесь, пацаны! Я только хотел сказать, что это моя машина. И это мой квартал".
Резко застрекотал автомат.
Тот, что стоял с ножом, дёрнулся и повалился на меня. Я сразу понял, что он убит – глаза поблекли, будто предохранитель сгорел. Второй успел отпрыгнуть, упал на колено, попытался укрыться за машиной. Я заглянул в его лицо. Выражение удивлённое, обиженное и немного… детское что ли? Будто он увидел огромный рождественский подарок и умер, переполняемый счастьем – пуля разворотила ему череп.
Кто-то спихнул с меня мертвое тело, несколько раз хлестанул по щекам. Боли я не почувствовал, но попытался поднять руку, чтоб заслониться. Не смог.
Вокруг суетились люди: быстро унесли жмуриков, меня подняли с капота, поставили на ноги. Позади вспыхнули фары, зарокотал двигатель. Потом – этот "удар молотом" я запомнил! – мне сунули под нос пузырёк с нашатырём.
Я вздрогнул, услышал гул в ушах, и увидел, что Мир вокруг меня завертелся с прежней скоростью. Даже быстрее.
"Давай флешку, курьер! – Высокий мужчина с автоматом УЗИ на ремне протягивал руку. – Торопись! Копы будут здесь с минуты на минуту".
"Кто вы?" – спросил я. Вернее, прошептал (если звук вообще-то сорвался с губ).
Мне нужно было услышать кодовое слово, убедиться, что это точно мой получатель.
Мужчина не ответил.
"Да ты совсем плох, парень".
Он оглянулся, выискивая кого-то глазами. Окликнул: "Лев Андреевич! Бросьте этого недоноска! Если он жив, то всё одно сдохнет!"