Операция началась организованно, и уже через тринадцать дней после издания приказа № 44/21 в спецсводке ОГПУ от 15 февраля сообщалось: «В массовых операциях и при индивидуальных чистках (изъято) 64 589 человек, из них в ходе подготовительных операций (1-й категории) 52 166 человек, а в ходе массовых операций – 12 423 человека».
Однако антикулацкая операция сразу приобрела откровенно радикальное направление. Для обеспечения высоких показателей раскулачивания на местах зачастую не считались со здравым смыслом. И в этом не было ничего удивительного. Крестьянская деревня, еще не сносившая шинели Гражданской войны, не церемонилась с бывшими открытыми противниками Советской власти, не стесняясь включать в списки раскулачиваемых и середняков, и даже «маломощных крестьян» – если они служили у белых.
Как пишет член либеральной партии «Яблоко» старший научный сотрудник факультета филологии и искусств Санкт-Петербургского госуниверситета Александров: «Списки «кулаков II категории» составлялись на общем собрании колхозников и утверждались райисполкомами – исполнительными органами местных Советов. Порядок выселения за пределы колхоза «кулаков III категории» определяли местные исполнительные органы советской власти».
Из этого «историк» извлекает не блещущий умом затасканный вывод: «Здесь открывался небывалый простор для сведения личных счетов, удовлетворения чувства зависти, мести лодырей и деревенских пьянчуг более хозяйственным соседям».
Странная логика у «гиганта мысли», если не сказать – кретинская. Он признает, что судьбы кулаков решались не в Москве, «не в подвалах Лубянки», а всеми деревенскими жителями. Практически – на народном сходе. Разве это не проявление настоящей демократии, о которой пекутся либералы? Причем это не суд Линча в демократической Америке. Решение схода утверждалось еще и решением исполкомов местных советов. Ну, а если народ в чем-то «перегнул», то такой он и есть – народ. Он не учился «филологии и искусствам». Но именно эти «лодыри и деревенские пьянчуги» покорно кормили интеллигентов-бездельников.
Глава 3
Дело о ГОЛОВОКРУЖЕНИИ ОТ УСПЕХОВ
Конечно, то, что процесс принял радикальный характер и начался с волюнтаристских перегибов, не считавшихся с объективными условиями, определялось не крестьянами, а в первую очередь – психологией и мировоззрением партийных функционеров. То был результат практически неограниченной власти местных руководителей регионов, и ход коллективизации во многом зависел от их произвольных решений. К тому же в массе энтузиастов коллективизации были разные люди. И имевшие опыт Гражданской войны партийцы, не склонные к уговорам при выполнении поставленной задачи, и вдохновленная идеей крестьянская молодежь, спешившая «восстановить справедливость». И просто горлопаны, стремившиеся возвыситься на волне раскулачивания.
Особую ретивость проявляли направляемые из районов уполномоченные. Большей частью представители провинциальной интеллигенции, это они дискредитировали характер коллективизации, извращая ее цели и задачи. Причем извращения объяснялись не их политической позицией, а особенностями человеческой психологии и уровнем житейского мировоззрения. К примеру, в селе Павловка Инжавинского района «уполномоченный РИКА Терзеев, узнав, что верующие не могут уплатить страховки, заставил вынести церковному совету постановление об отказе от церкви и решил произвести изъятие колоколов. Собралось 150 женщин. Присутствовали крестьяне середняки-бедняки и обложенные по ст.28. К вечеру разошлись, оставив караулы».
О фактах различного извращения политики партии при раскулачивании в Хакасском округе Сибири сообщал секретарь крайкома Рязанов: «В работе по коллективизации ряд работников допускали случаи административного загона середняков в колхозы. Так, в Аскысском районе уполномоченный РИКа Теплых (работник Сибторга) при обсуждении вопроса о коллективизации ставил вопрос ребром: «Кто не впишется в колхоз, тот будет врагом Советской власти и земли будет получать самые худшие. Вот на это я вам даю 3-дневный срок, после которого вы должны быть в колхозе в обязательном порядке и объединить весь свой скот». Но среди коллективизаторов были и обычные негодяи, жаждавшие урвать свой «кусок пирога». Рязанов продолжал: «В Боградском районе при экспроприации брали и домашние вещи, в Утах Аскысского района кулацкое имущество пустили с торгов, причем один коммунист купил лошадь, а другой – зеркало и цветы «по дешевке»…»
Уполномоченный бюро Хакасского ОК ВКП(б) Долганов, в свою очередь, писал в Окружком ВКП(б) секретарю Рязанову: «8–9 февраля 1930 г. в Тарчинском с/с уполномоченный райкома РИКа Тарханов… и счетовод Чебаковского райбанка Гамазин производили обыски и описи имущества, описывая даже носовые платки и чайную посуду, а деньги отбирались якобы в фонд социалистического переустройства. Причем все это производилось не только у кулаков, но и середняков…» На собрании в поселке Шира середняк Индальцев рассуждал: «В колхозе 20 хозяйств, а на них 10 чел. служащих, колхозники работают, а служащие получают больше… получают по 150 руб., едят жареное, пареное, их почему-то не считают кулаками».
Уполномоченный ОИК Мокеев 11 марта тоже докладывал в окружной комитет партии: «Уполномоченный РИКа Глухих по Костинскому с/с из-за своего пьянства утратил авторитет и бездельничает; уполномоченный РИКа Гурьев своих действий совершенно не согласовывает с ячейками и сельсоветами на местах, администрирует и даже терроризирует население. Например – прибывая в сельсовет или на квартиру выкладывает 2 нагана. В Борожульском с/с дожидая собрание Гурьев открыл стрельбу в дверь сидя за столом в сельсовете. Пьянствовал там 1 и 2 марта. И до сих пор их не сняли.
До сих пор не отозваны и не привлечены (к ответственности) работники РИКа, купившие имущество при распродаже кулацкого имущества в М-Сютинском с/с: член правления Райколхозсоюза Кузнецов – купил трюмо, часы-ходик; Семенов – из Хакпотребсоюза купил рублей на 150; Соседов – из рабочей бригады купил варшавскую кровать за 16 руб.; Гребенщиков – пред. с/с купил 2 кровати по 2 р.; секретарь с/с Лыткин тоже купил мебель (венские стулья) и опорок меха под пальто; Сыргашева – член бюро РК ВКП(б) купила кровать…». Обратим внимание, что терроризировала раскулаченных не деревенская беднота, а «служащие». Члены сельсоветов и приезжие уполномоченные – счетоводы, работники потребсоюзов, районных инспекций, правлений и райкомов и т. д. Мелкие районные чиновники. Позже именно они и им подобные люди станут «жертвами» репрессий 1937 года.
Народ не забудет «героев» коллективизации и воспримет 37-й, как возмездие за произвол, щедро подкидывая «топливо» в пламя под котлом очищения. В этом и состояла логика демократии. Но в описываемый период ситуация вызвала волнения в деревне. Начиная с февраля в сводках ОГПУ, рассылаемых всем членам Политбюро о положении на местах, сообщалось о 736 крестьянских выступлениях и 1487 волнениях, «вызванных гонением на церковь».
Однако не только подобные извращения, а уже сама политика создания колхозов обусловила и широкую антисоветскую агитацию. Сводки констатировали: «Кулак настроен враждебно… проводит агитацию среди колхозников…» Кулаки кликушествовали, что «колхозников будут клеймом клеймить, у матерей детей будут отбирать… сейчас пока скот, имущество, потом и женщин обобществлять будут. <…>Недолго вам осталось жить, скоро вас не будет, с вами расправятся как следует, от колхозов ваших и духу не останется». Впрочем, представители власти тоже не церемонились в определении термина «кулак». Секретарь обкома партии Центрально-Черноземной области Юозасас Варейкис на Пленуме без экивоков заявил: «Рассуждения о том, как понимать кулака – есть схоластика гнилая, бюрократическая, бесцельная, никому не понятная и к тому же очень вредная».
И все-таки призыв к созданию коллективных хозяйств был услышан передовой частью деревни. Десятилетний опыт сидения «вольными хозяевами на вольной земле» убеждал, что в одиночку вырваться из нищеты и кабалы невозможно. Основная масса крестьян шла в колхозы добровольно, активно поддержав как сплошную коллективизацию, так и ликвидацию кулачества. Философ А. Зиновьев пишет: «Простые люди на уровне здравого смысла понимали, что возврат в прошлое невозможен. И если бы деревня действительно воспротивилась коллективизации, то ее не остановили бы никакие репрессии».
Историки долго скрывали тот факт, что на сообщения о развернувшемся в деревне произволе Сталин отреагировал сразу. Уже через месяц после начала операции по «ликвидации кулацкого актива», 2 марта 1930 г. «Правда» опубликовала его знаменитую статью «Головокружение от успехов». И только в конце столетия стало известно, что причиной ее появления стал конкретный факт. Дело в том, что еще 20 января Бюро Средне-Волжского крайкома ВКП(б) издало постановление «Об изъятии и выселении контрреволюционных элементов и кулачества в деревне».
Это постановление обязывало руководителей на местах «немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных, антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля;…приступить к подготовке выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями… с 5 по 15 февраля… до 10 тысяч хозяйств».
Для реализации постановления крайкома был создан штаб во главе с секретарем крайкома Хатаевичем. В него вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа. Подобные штабы формировались в округах и районах края. Однако Хатаевичу этих мер показалось недостаточно. И через восемь дней 29 января было решено «довести общее количество арестованных до 5 тыс. вместо ранее намеченных 3 тыс. человек, а выселенных семей – до 15 тыс. (против 10 тыс., заявленных на начало операции)». Одновременно требовалось, что «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации…»
В новой директиве Хатаевич потребовал: «движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей (курсив мой. – К.Р.) должно быть охвачено партийным руководством». Казалось бы, какое дело руководителю, создающему колхозы, до религии? Но в том и проявлялся «революционный» экстремизм людей, подобных Хатаевичу, что они не ограничивались хозяйственными и политическими задачами сельскохозяйственной реформы. Впрочем, и этого секретарю крайкома показалось мало.
Уже на следующий день, 30 января краевой штаб решил всю работу по изъятию кулацкого актива закончить к 3 (!) февраля. При этом «тройке» при ГПУ было дано указание «с 4 февраля приступить к рассмотрению дел наиболее злостных элементов, приговоры вынести и реализовать (т. е. расстрелять) не позднее 10 февраля». В новой директиве предписывалось:
«1) Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля.
2) Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля.
3) Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».
Автором приведенных документов являлся Мендель Маркович Хатаевич. Сын торговца из Гомеля, зубной техник по профессии – в конце Гражданской войны он стал начальником политотдела одной из дивизий Западного фронта Тухачевского! Это было началом его партийной карьеры. С июля 1921 года он секретарь Одесского губкома, а с 1925 г. – Татарского обкома ВКП(б). Коллективизацию он возглавил на посту секретаря Средне-Волжского крайкома. Примечательно, что Хатаевича арестуют 9 июля 1937 года. 27 октября, за участие в контрреволюционной террористической организации, его приговорят к смертной казни, а в 1956 году необоснованно реабилитируют.
Узнав о желании Хатаевича увеличить количество репрессированных кулаков, в этот же день 30 января Сталин послал всем крайкомам и обкомам ВКП(б) зерновых районов гневную директиву: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание.
ЦК требует, чтобы раскулачивание не проводилось вне связи с ростом колхозного движения, чтобы центр тяжести был перенесен на строительство новых колхозов, опирающееся на действительное массовое движение бедноты и середняков. ЦК напоминает, что такая установка обеспечивает правильное проведение политики партии».
На следующий день (!) 31 января Сталин, Молотов, Каганович направили в Самару новую срочную шифрограмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается раскулачивание в худшем виде…». Шифрограмма предписывала остановить беззаконие.
Хатаевич отреагировал на требование центра 1 февраля. Он сообщил Сталину: «Телеграмма принята к строгому руководству». Однако тут же признался, что «арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен». Он сразу же постарался оправдаться: «Мы уверены, что допущенная нами ошибка… не принесет вреда делу коллективизации». Сталин считал иначе. Именно действия Хатаевича заставили его предпринять меры по обузданию начавшейся местнической стихии раскулачивания. Направив на места директиву ЦК, он резко предупредил перегибщиков о недопустимости сосредотачивать создание колхозов на репрессивных действиях.
Но он не ограничился этим. В тот же день (1 февраля) ЦИК и СНК СССР приняли постановление «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». С целью возвращения процесса раскулачивания в русло правовой законности 4 февраля ЦИК и СНК утвердили дополнительную инструкцию: о возложении права ареста и выселения кулаков только на ОГПУ.
Однако умерить пыл радикально настроенных руководителей коллективизации оказалось не просто. Сводки сообщали, что к 20 февраля было коллективизировано около 50 % крестьянских хозяйств страны. Но Сталин уже не доверял победным рапортам с мест. Чтобы получить информацию из первых рук, для ознакомления с положением дел он разослал членов Политбюро в регионы страны. 24 февраля состоялось экстренное совещание ЦК по обсуждению ситуации. Она была критической. В правительство хлынули потоки жалоб, отражавших возмущение методами проведения политики раскулачивания, но на предостережения ЦК руководство республик и областей не реагировало. С мест в Москву поступали лишь победные рапорты. Чтобы остановить вакханалию левых перегибов, требовалось экстренное и неординарное решение.
И Сталин нашел его. 2 марта «Правда» опубликовала его знаменитую статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения». Пресекая радикализм партийных чиновников, он заявил о своей позиции гласно, не допуская кривотолков и инсинуаций. Это было предупреждение партократам.
Люди особой психологии, многие из которых сталкивались с крестьянством в период хлебозаготовок, они желали решить крестьянскую проблему одним махом. Они презирали кулаков, разбогатевших на хлебной торговле, и сразу рубили под корень. Фактически раскулачивание стало особой формой классовой борьбы, в которой с одной стороны участвовал слой местной партийной элиты, своего рода советское «дворянство», а с другой – вся масса деревни, разделенная на бедняков и богатеев. По обе стороны баррикад его участники отстаивали свои интересы, во многом шкурные, но это противостояние не закончится коллективизацией. Население страны не забудет урок, преподнесенный ей партократией, даже та часть, которая разойдется из деревень – на фабрики и заводы.