Как явствует из стенограммы заседания «реабилитационной» комиссии Политбюро ЦК КПСС от 5 января 1988 года, отсутствие фактов, подтверждающих невиновность Бухарина, вызывало серьезную озабоченность у всех, кто принимал участие в ее работе. Но в первую очередь – у председателя комиссии Соломенцева:
«У меня такой вопрос. При рассмотрении дела в суде Бухарин признал себя виновным [по всем пунктам], за исключением участия в организации шпионажа и терактов против Менжинского, Дзержинского, Горького – Пешкова. Есть ли какие-то у нас документы, которые показывают, каким образом от них было получено показание о признании себя виновным. И почему на заседании суда не отказались от части обвинения, а остальное признали?»
Соломенцев пытался, но никак не мог понять, как признание Бухариным одних преступлений и категорическое отрицание других можно увязать с представлениями о принудительном характере добытых у него показаний. Ведь если, положим, давление действительно оказывалось, почему тогда он признался не во всем, чего от него хотели?
В ответ зампред КГБ Пирожков решил пояснить:
«Мы располагаем такими материалами о том, что применялись недозволенные средства воздействия в ходе следствия, после которых, как правило, признательные показания появлялись. У нас есть том самого процесса».
По всей видимости, Пирожков здесь имеет в виду заявление Фриновского, поскольку ни в опубликованных стенограммах заседаний комиссии Политбюро ЦК КПСС, ни в решении о «реабилитации» никаких других «материалов» больше нет. Но, как указывалось, Фриновский, сообщая о нарушениях законности, ни в коем случае не относил их к делу Бухарина. Признавая факты массовых фальсификаций следственных материалов и фабрикации ложных обвинений, он явным образом отделял от них подготовку процесса 1938 года. Впрочем, что бы там ни было, никакими принуждениями не объяснить, почему Бухарин сознавался в совершении одних преступных деяний, упорно опровергая свою причастность к другим.
Упомянутый ранее Чебриков далее заметил:
«Надо добавить, что есть показания некоторых товарищей, что им обещали за это жизнь. Есть фамилии людей, которые подтверждают это».
Здесь еще одна косвенная ссылка на заявление Фриновского. Ведь если бы существовали какие-то другие «показания некоторых товарищей», их обязательно процитировали бы наряду с Фриновским. А у последнего, как мы видели, нет ни слова о том, что Ежов будто бы добивался ложных признаний от Ягоды, Бухарина, Буланова в обмен на обещания сохранить им жизнь; Ежов лишь просил не упоминать его имени на процессе, сохранить заговор в тайне, и, как откровенно признается Фриновский, спасти таким образом собственную шкуру.
Не удовлетворившись ответами, лишенными чего-то конкретного, Соломенцеву ничего не оставалось как вернуться к старому вопросу:
«Тогда почему Бухарин от каких-то обвинений отказался, от [других] не отказался? Как тут можно расценивать?»
Но получить от кого-либо вразумительный ответ на сей раз так и не удалось. И ясно почему: никто из членов комиссии не располагал доказательствами лживости бухаринских показаний. Поэтому Пирожков с дежурным оптимизмом вынужден был заметить: «Мы будем 270 томов анализировать».
Если считать, что члены комиссии выполнили поставленную ими самими задачу – изучить все 270 с лишним томов дела Бухарина, тогда, выходит, им не удалось выявить ни одного доказательства его невиновности. Иначе они обязательно были бы упомянуты в решении о «реабилитации». Но вместо фактов, удостоверяющих невиновность, Верховный суд не нашел ничего лучшего, как прибегнуть к фальсификации утверждений Фриновского, представив все так, будто именно там говорится об отсутствии у Бухарина вины, что, как отмечалось, не соответствует истине.
Почему был «реабилитирован» Бухарин
Чем объяснить столь вопиющее пренебрежение фактами в официальных «реабилитационных» документах? Ответ, на наш взгляд, очевиден: поступившись принципами юридической объективности, Верховный суд СССР выполнял политический заказ. В круг поставленных им целей – так, по крайней мере, мы вынуждены предположить, – не входила задача выяснить, следует ли признавать несправедливыми обвинения, выдвинутые против Бухарина. Изучение архивно-следственных материалов свелось к поиску «подходящих» и внешне убедительных «доказательств» и доводов в пользу предвзятых представлений о бухаринской невиновности. Однако найденные таким образом свидетельства на самом-то деле говорили не о невиновности, а, наоборот, о вине, поэтому Верховному суду ничего не оставалось, как прибегнуть к подтасовкам и искажениям, в результате чего на свет появилось рассматриваемое здесь решение о «реабилитации».
Благодаря опубликованным стенограммам заседаний комиссии Политбюро ЦК КПСС теперь известно об отсутствии в советских архивах каких-либо доказательств невиновности Бухарина и других осужденных с ним лиц, – доказательств, не выявленных, несмотря на недюжинные усилия архивистов и предоставленный им привилегированный доступ ко всем без исключения следственным и иным материалам. Трудно поэтому не сделать еще один важный вывод: доказательств невиновности Бухарина в принципе не существует.
Отсутствие доказательств бухаринской невиновности равносильно тому, что все имеющиеся свидетельства указывают на его вину. Следовательно, исторический анализ всего, что на сегодня известно о Бухарине, приводит нас к умозаключению: Бухарина необходимо признать виновным как минимум в том, в чем сам он признался на следствии, но, кроме того, возможно, также и в тех деяниях, которые вменялись ему на следствии и в суде и которые он категорически отрицал.
Основополагающий принцип исторической методологии гласит: «Отсутствие доказательств не есть доказательство их отсутствия». Таким образом, теоретически существует и всегда будет существовать возможность, что когда-то в будущем историкам удастся обнаружить некое свидетельство, указывающее на невиновность некоторых или, возможно, всех подсудимых процесса 1938 года. Это прописная истина, которая сохраняет силу для любых исторических работ и для любых тем, избранных для исследования. Но верно также и то, что до тех пор, пока не выявлены свидетельства, противоречащие устоявшимся представлениям, мы в своих умозаключениях обязаны опираться исключительно на имеющиеся факты и доказательства.
Чрезвычайно важно, что в 1988 году советские власти оказались не в состоянии выявить оправдательные свидетельства для лиц, осужденных по делу правотроцкистского блока. В силу ряда обстоятельств комиссия Политбюро ЦК КПСС во что бы то ни было хотела признать Бухарина невиновным, но, когда вместо «реабилитирующих» свидетельств обнаружились лишь изложенные в записке Фриновского доказательства его вины, решено было пойти на подлог и приписать словам последнего противоположное значение.
Из сказанного явствует, что, по большому счету, вопрос о действительной виновности или невиновности Бухарина мало волновал советских лидеров. Решение о совершенно обязательной «реабилитации» Бухарина, не считаясь ни с какими доказательствами его вины, было принято на самом верху партийно-государственной власти в СССР. Что, как очевидно, подразумевает наличие чрезвычайно веских оснований. Логично предположить, что связаны они были с внутриполитической обстановкой, сложившейся в Советском Союзе после 1987 года.
Как показали последующие события, «реабилитация» Бухарина стала одним из центральных пунктов горбачевского плана внедрения частно-рыночных отношений в советскую плановую экономику. Эти реформы – так, по крайней мере, их стали характеризовать впоследствии – неизбежно вели к имущественному неравенству и уничтожению сложившейся в СССР системы социального обеспечения, основанной на распределении многих благ за счет щедрых государственных субсидий, и, следовательно, обходившихся бюджету, что называется, в копеечку.
Бухарин был сторонником новой экономической политики и в противовес сталинскому плану индустриализации и коллективизации предлагал нечто похожее на продолжение нэпа. Идейная направленность бухаринских предложений расценивалась со стороны обвинения и защиты на процессе 1938 года как попытка «реставрации капитализма».
Реализация такого плана неизбежно повлекла бы за собой существенное увеличение сроков индустриализации, а следовательно, технической модернизации Красной Армии, поэтому Советскому Союзу ничего не оставалось, как искать общий язык с агрессивными и антисоветски настроенными соседями – нацистской Германией и милитаристской Японией, о чем немало говорилось на процессе 1938 года. Таким образом, «бухаринская альтернатива» политике Сталина прочно ассоциировалась не только с изменой идее построения социализма в СССР, но и с предательским сотрудничеством с врагами, принесшими стране неисчислимые потери в начавшейся очень скоро кровопролитной войне.
Для проведения в жизнь «бухаринской» экономической политики, которая могла не получить поддержки в силу легко предсказуемого резкого падения уровня жизни населения и из-за ассоциаций имени ее автора с государственной изменой, горбачевскому руководству надо было позаботиться о дискредитации обвинений, выдвинутых на третьем московском процессе. Во имя спасения реформ, начатых Горбачевым в хозяйственной сфере, потребовалось объявить Бухарина невинной жертвой сфабрикованных обвинений.
Под ударом оказалась и сталинская политика коллективизации и индустриализации, объявленная искривлением социализма. В то же время экономические идеи Бухарина стали связывать с именем В.И. Ленина, поскольку именно он обосновал необходимость перехода к нэпу незадолго до того, как болезнь вынудила его отойти от политической деятельности. К тому же Ленин однажды назвал Бухарина «любимцем всей партии».
Так развивались события. У нас нет доказательств, что они были запланированы заранее, если, правда, не считать заявлений самого Горбачева и некоторых высокопоставленных лиц из его ближайшего окружения. Но, быть может, кто-то из рядовых работников, принимавших участие в архивных разысканиях и фальсификациях документов, однажды поведает о том в своих мемуарах или расскажет «всю правду» в интервью какому-нибудь журналисту.
Для понимания советской истории сталинского периода и последующего времени факт бухаринской виновности трудно и переоценить и хотя бы очень коротко охарактеризовать его значение. Оставляя подробный анализ на будущее, отметим здесь самое очевидное из следствий: «реабилитационные» материалы, подготовленные в годы горбачевской перестройки, отныне нельзя считать исторически правдивыми документами.
Теперь стало предельно ясным, что в «реабилитационном» решении, т.е. в постановлении Пленума Верховного суда СССР умышленно сфальсифицированы свидетельства по делу Бухарина. А последнее значит, что фактов, удостоверяющих его невиновность, просто не существует. Помимо прочего, в научно-исторических работах теперь нельзя отбрасывать такие источники, как показания Бухарина в суде и на следствии и его же ходатайства о помиловании, где он настаивает на своей вине.
Тот факт, что первая же из «реабилитаций» времен перестройки и гласности зиждется на лжи и подлогах, означает, что нет и не может быть доверия ко всем другим документам «эры Горбачева», посвященным сталинскому периоду истории СССР. Умышленная, расчетливая фальсификация, с какой мы сталкиваемся в случае постановления Пленума Верховного суда СССР, открыла дорогу подтасовкам такого же сорта. Поскольку сам документ был обнаружен нами случайно и до сей поры хранился властями в тайне, можно предположить, что широкий доступ исследователей к материалам из закрытых архивов бывшего СССР способен еще больше поколебать господствующие ныне исторические парадигмы.
Глава 3Еще одна антисталинская фальшивка – «предсмертное письмо Бухарина»
Выход в свет биографий Сталина в последние годы стал все больше напоминать поточное производство со штамповкой новых сочинений по одному антикоммунистическому шаблону. Недавний пример – пухлый труд Роберта Сервиса, члена Британской академии и профессора оксфордского колледжа Св. Антония. Где-то в самом конце 760-страничного фолианта читатель имеет счастье лицезреть такой вот пассаж:
«Стол Сталина на Ближней даче хранил волнующие секреты. В нем лежали три листка бумаги, спрятанные в выдвижном ящике стола под газетой. Один из листков представлял собой записку от Тито:
«Сталин. Перестаньте подсылать мне убийц. Мы уже поймали пятерых, одного с бомбой, другого с винтовкой... Если вы не перестанете присылать убийц, то я пришлю в Москву одного, и мне не придется присылать второго».
Так один гангстер пишет другому. Никто еще не перечил Сталину подобным образом; возможно, именно поэтому он и сберег записку. Он также сохранил последнее из писем, написанное ему Бухариным: «Коба, зачем тебе понадобилась моя смерть?» Жаждал ли Сталин вкушать удовольствие при его перечитывании? (Невозможно поверить, что у него сохранялось некое искаженное чувство привязанности к Бухарину). На третьем листке было письмо, продиктованное Лениным 5 марта 1922 года, где Сталину предъявлялось требование извиниться перед Крупской за нанесенное ей устное оскорбление. Письмо стало последним ленинским посланием и потому особенно ранящим. Сталин не стал бы держать его в столе, если бы это не отдавалось эхом в тайниках его памяти.
Все три письма хранились партийными вождями в тайне».
Последняя фраза выдает вопиющую небрежность маститого британского историка. Как известно, Хрущев в пресловутом «закрытом» докладе на ХХ съезде КПСС целиком привел письмо Ленина Сталину от 5 марта 1923-го, а не 1922 года, как указано Сервисом.
Сходный по смыслу пассаж, но уснащенный некоторыми подробностями обнаруживаем в другой биографии Сталина, написанной Саймоном Монтефиоре:
«Говорят, что под газетой в столе Сталина были найдены пять важных писем. Об этом Хрущев рассказал А.В. Снегову. Снегов запомнил только три из них и рассказал о них историку Рою Медведеву. Первое письмо, датированное 1923 годом, было от Ленина. Ильич требовал от Сталина извиниться перед Крупской, которой он нагрубил. Второе содержало последние мольбы о помощи Бухарина: «Коба, зачем тебе нужна моя смерть?» Третье написал в 1950 году Тито. В нем якобы было написано: «Перестаньте подсылать ко мне убийц... Если не прекратите, я пошлю в Москву своего человека. Больше посылать никого не потребуется» (здесь и далее выделено нами. – Г.Ф., В.Б.).
Оба биографа ссылаются на сборник исторических работ братьев Роя и Жореса Медведевых «Неизвестный Сталин». Поэтому ничего не остается как обратиться к 14-й главе этой книги, где в очерке Р. Медведева «Убийство Бухарина», читаем:
«По свидетельству А.В. Снегова, знакомившегося с документами о последних днях Бухарина, тот попросил перед самым расстрелом карандаш и лист бумаги, чтобы написать последнее письмо Сталину. Это желание было удовлетворено. Короткое письмо начиналось словами: «Коба, зачем тебе была нужна моя смерть?» Эту предсмертную записку Бухарина Сталин хранил в одном из ящиков письменного стола до своего смертного часа».
Но в совместном очерке братьев Медведевых, напечатанном в том же сборнике, о происхождении документа история пересказывается несколько иначе: