Annotation
Новогодний подарок))) Зимняя северная сказка по мотивам легенд и преданий жителей Крайнего Севера и Дальнего Востока. В стойбище около Круглого озера умирал старый шаман... Текст под редакцией М.Ровной
Искра
Искра
Солнце покидало семь тундр, и злые зимние псы откусывали от короткого дня кровоточащие закатами куски в ту пору, когда в стойбище у Круглого озера умирал старый шаман.
Все дурные знаки сошлись вместе: и луна вставала над двухголовой сопкой в красном мареве грядущего холода и грядущей боли, и вдруг покраснел мох на камнях у того места, где вертлявая речка впадает в Круглое озеро, и крачки воплями рвали душу. Но старый шаман, Тихая Птица, и так знал - духи сказали ему - и дети Ворона тоже знали.
Знали, что остаются без защиты: маленький бедный род на очень большой холодной земле. Знали, что зло, которое издавна Тихой Птицы боялось, никуда не ушло, а только отползло за круг человеческих жилищ, притаилось там, караулит оттуда, ждёт, когда больной старик, мудрый и сильный даже в свой смертный час, наконец, закроет глаза навсегда. Вот тогда-то и будет детям Ворона погибель.
А хуже всего - что никому Тихая Птица бубен не оставлял, никому келе своих - духов своих, сумеречных своих медведей - не оставлял. Просил Железный Топор - а шаман ему сказал: "Не удержишь ты медведей моих - съедят они тебя. Жена твоя одна останется с детьми". Просила Брусника - отказал шаман и Бруснике: "Ты бы удержала, - сказал, - да не терпят мои медведи женской руки. Не дадутся, в тундру уйдут. А уйдут в тундру - быть большой беде: станут они людей жрать. Прости".
И сидели старики возле Тихой Птицы - потерянные. Огонь в очаге еле тлел, темно было в тордохе шамана - и от дыхания смерти холодно. Страх души засыпал, как снег.
- Как же быть тогда? - Железный Топор голову в плечи вжал, кухлянку за ворот подтянул вверх, словно мёрз. - Делать-то - что же?
Вздохнул Тихая Птица. Лицо - выветренная скала, серое, в трещинах. Веки отяжелели. Но как открыл глаза - все увидали: взгляд - словно угли под пеплом.
Ещё светится.
- С собой заберу, - ответил. - К своей нарте привяжу. А отвяжу тогда, когда им в Срединном мире хозяин найдётся. Только соберите, как следует, упряжку мою, чтоб легко мне доехать, чтоб ничего не потерять.
- Не сомневайся, - Тальник сказал. Дым выдохнул - от дыма весь в тумане, как сопка. Трубку положил. - Самых резвых оленей запряжём. А нарту отдам - свою. Счастливую. Сын мой может поднять и на плечо положить - лёгкая.
Снова вздохнул Тихая Птица - и тень по лицу прошла. У стариков дыхание занялось - но шаман Срединный мир ещё не оставил.
- Рыбьей крови глоток дайте мне, - сказал. - И бубен дайте. Следы поищу... в последний раз.
Переглянулись старики - но рыбьей крови дали и бубен протянули. Не мог Тихая Птица даже привстать, но рыбьей крови отпил - маленький глоток - и бубен взял, без колотушки, кончиками пальцев стукнул в тугую кожу.
- Ворон, - сказал. - Ворон летит за мной. Скоро будет здесь. А следы я вижу. Ты, Тальник, мне Раннюю Зарю приведи. Молодую вдову. Это её следы.
Тальник резво вскочил, как юноша. Торопился. А прочие - удивились.
- К чему - Раннюю Зарю? - удивился Железный Топор. - Маленькая женщина, жалкая женщина, несчастная. Без мужа и детей, без родни, одинокая. Откуда следы?
- Сверху, - выдохнул Тихая Птица. Глаза прикрыл, прошептал чуть слышно: - Отдыхать стану.
И пока не привёл Тальник Раннюю Зарю, то ли дремал старый шаман, то ли с келе своими молча беседовал. Старики и дыхания-то его не слышали.
Но как вошла в тордох бедная вдова - шаман тут же очнулся. А Ранняя Заря присела рядом, согнулась, как былинка под ветром. Глаз поднять не посмела.
А шаман сказал ясным голосом:
- Ты, женщина - не бойся. Пройдёт зимняя темень, вернётся солнце - будет сын у тебя.
Покачала вдова головой.
- Погас мой очаг с тех пор, как муж умер. Уже давно в нём огня не разводили...
Шаман улыбнулся еле заметно.
- Обманываешь, женщина. Чая нет - бруснику завариваешь, но огонь горит, - и до дырочки на её малице легонько дотронулся. - Разговариваешь с огнём.
Вдова отпрянула.
- Старая малица, линялая малица, на похоронах мужа прожгла, а новых шкур нет...
- Может, отец ребёнка - и Хромой Волк, муж твой, - шаман сказал. Вроде, даже легче задышал. - А может, и сам огонь. Очень может быть, что сам огонь. Серый летучий пепел осел в твои следы. Вернётся солнце - будет сын у тебя. Солнечная искра. Искра костра. Живой огонь. Сильный человек. Вырастет - будет заступником рода... Всё я сказал.
Глаза закрыл и дышать перестал.
И Ранняя Заря задохнулась. В этот миг почувствовала шаманову правоту.
Может быть, и умерший муж - ребёнку отец. А может, и огонь, в который её слёзы капали. Если уж сам Тихая Птица не знал - теперь никто не узнает.
***
Когда сходила на мир долгая ночь, уехал Тихая Птица в Нижний мир на отличных оленях. Богатый человек, Чёрная Скала, самых лучших оленей подарил, чтобы путь старого шамана был лёгок. А нарту Тальник дал, и за тем, как последнее пристанище шаману готовили, Тальник смотрел. Ладонью гладил стенки могилы - лишь бы ни камешка не выпало, лишь бы ни сучка, ни корешка не попалось, чтобы не зацепилась беда, не задержалась хворь. Чтобы ничто не помешало Тихой Птице своих сумеречных медведей к нарте привязать. Добрый был великий шаман Тихая Птица - но умер, а коль так, ничего теперь от него не зависит в Срединном мире.
Все дети Ворона его провожали. Ранняя Заря одна стояла в стороне, отвернув от ветра лицо. Думала, что будет теперь. Чем будет кормить дитя - да какое дитя, сына огня! И кто из мальчика сильного охотника и воина воспитает - без отца. И как сможет эта искорка жизни защитить целый народ.
Ей самой защита нужна.
Стояла Ранняя Заря в стороне, сама себя обхватив руками. Неподвижно - только иногда слёзы пальцами снимала с ресниц.
Но после похорон к ней в пустой тордох, покрытый потёртыми шкурами, Тальник зашёл. Брусок чая принёс, оленью ногу и жира горшочек. Молча положил на поставец, к очагу. Ранняя Заря взглядом поблагодарила его - поняла.
Люди к ней приходить стали. Приносить мясо, жир, юколу, тальниковые прутья для растопки. И смотрели на неё с надеждой - потому что стало в стойбище у Круглого Озера неуютно.
То увидит припозднившийся путник, как клубок огня с чёрного неба в озеро слетит, в воде с шипением исчезнет.
То крохотная рука с чёрными коготками выхватит у женщины драгоценную иголку из-под самого носа и пропадёт под пологом: как теперь жить без иголки? В шкуры завернуться, тальником перепоясаться?
То в тихой морозной ночи завизжат, залают собаки - и взвоет что-то непонятное, не звериным, не человеческим голосом. А наутро увидит охотник у самого своего тордоха ужасный след - будто сухие кости ступни впечатались в наст.
Всем ясно, что беда так и бродит вокруг. А прогнать её некому: коль вдруг заглянет простой человек без шаманского вдохновения в мёртвые пустые глаза твари из Нижнего мира - быть большой беде. И не только для него самого.
Железный Топор всё-таки решился сородичам помочь. Вьюжной ночью в бубен стучал, пел что-то невнятное. Пытался духов к себе призвать - и, видимо, кто-то пришёл: и грохот бубна, и песня оборвались резко, вдруг, и жена Железного Топора завизжала пронзительно.
Сквозь свист вьюги услышали всё это соседи. Прибежали. Увидали, что лежит Железный Топор головой в очаге, волосы тлеют, а жена его у полога сидит, прядки своих волос на пальцы наматывает и выдирает. Так и пришла первая серьёзная беда. И оттого решились дети Ворона позвать Гнуса - пусть будет какой-нибудь шаман, всяко лучше, чем совсем никакого.
А Гнус не особенно торопился. Но всё же приехал. Приехал - и тут же всем детям Ворона напомнил, что с Тихой Птицей не ладил и стойбище его не любит.
- Жадные вы, Вороново отродье, жадные, - сходу сказал. - И несправедливые. Заставили меня от устья Песцовой реки сюда добираться в самую метельную пору - а что за это дадите? Оленя? Стоило мне трудиться из-за оленя! На похороны Тихой Птицы не позвали меня, подарков не прислали, да и сейчас жмётесь - а я должен всё бросить, вас спасать? Хорошо придумали, хорошо!
Тальник заикнулся:
- Дык это... Перемогались, сколько могли... И это... найдём, что подарить.
Гнус у костра уселся, большой, косматый, коса поверх парки, одна сторона лица - в чёрно-синих змеях татуировки, щурится недобро. Могучий шаман, все говорят. И все боятся - но, быть может, и твари из Нижнего мира боятся его?
- Устал я, - сказал, - и медведи мои устали. Накормите их. Тогда говорить буду.
После сидел, юколу ел, жир тёк по подбородку. Дети Ворона смотрели на него с надеждой. Гнус поднял глаза, усмехнулся:
- Вокруг тордоха Железного Топора - следы видел. Знакомые следы. Брошенные духи Тихой Птицы вашего дурня сожрали - нечего было за бубен хвататься. Они же и по стойбищу рыскают. Добрый был Тихая Птица, а духов своих вам на память оставил. На долгую память.
Кто-то из стариков спросил - и голос сорвался:
- А Ранняя Заря-то?..
- Владыку Верхнего мира молите, чтоб девка родилась у Ранней Зари, - хохотнул Гнус. - Потому что парня бродячие духи в колыбели удушат. Чтобы вы не думали, будто невесть какой герой может родиться у жалкой бабы из захудалого рода. И видеть на камлании её не хочу - медведи Тихой Птицы её запах ищут.
Плечи у стариков опустились, спины согнулись. Погасла надежда, как искра в снегу.
Только Тальник снова подал голос:
- А ты - ты-то бродячих духов не отгонишь? Не придушишь? Чтобы младенцев наших не трогали?
Гнус глянул насмешливо:
- Сами вы на Тихую Птицу полагались - сами и разбирайтесь. Или шамана с берега моря зовите, может, согласится он за бешеными медведями гоняться. А я ради вас в Нижний мир спускаться не стану - обидели вы меня.
И больше старикам уж сказать было нечего. Только Брусника, крепкая старуха, сильная, с жилами, как у оленихи, старуха, что отродясь никого не боялась ни в Срединном мире, ни в Нижнем, затаила мысль.
Это она, потом, когда подарок собирали для Гнуса, ничего не дала и мужу своему, Бурому Моржу, не позволила, хоть и были у того припрятаны песцовые шкурки. Не дала, да ещё сказала:
- За что бы? Приехал Гнус, ткнул словами в Нижний мир, как палкой - в муравейник, а собирать мурашей нам оставил.
Камень на это только головой покачал:
- Дык, беды бы от Гнуса не было...
А Брусника только фыркнула:
- От всех бед не откупишься! - и в тордох к Ранней Заре пошла. Одна.
Сидела Ранняя Заря у еле тлеющего очага - и капельки слёз на её малице повисли, как бисер. И Брусника в спину её ткнула:
- Ты плачешь - дитя плачет. Не годится.
Ранняя Заря лицо подняла:
- Пропадать будем.
Сморщилась Брусника:
- Э, глупо! Ты меня послушай, я всё знаю. Родится у тебя сын - спрячем мы его от бродячих духов. В белую шкурку завернём, ручку красной ниточкой обвяжем - как девчонке. И всем скажем, что дочь у тебя родилась - Искра так Искра, так назвать её ещё Тихая Птица велел. И слух пустим, что ничего не сбылось. Духи от тебя и отвяжутся.
У Ранней Зари взгляд просветлел:
- А поможет?
Подкинула Брусника горсть прутьев в огонь.
- Не обижай защитника-то, корми. Поможет. Волосы ребёнку не обрезай, на малице белых куропаток вышей, смейся громче - и обманем мы злую погань. Дай ему только младенчество пережить - а уж там...
Кивала Ранняя Заря, чайник на крюк над огнём вешала. Лишь бы сыну огня младенчество пережить, а уж там...
А злая погань - глупая погань.
***
Долгую ночь пережили дети Ворона, тяжёлую ночь - как дурной сон. Но солнце вернулось - и надежда вернулась. И никто, даже Тальник, даже Камень и Высокая Сосна, с Брусникой спорить не стали: у Ранней Зари родился сын, а все сородичи друг другу подмигивали: "Девка, девка!" - красную ниточку младенцу на ручку привязали, завернули в белую шкурку, водку лили в огонь - выпей, мол, за новорождённую. И никакая нежить в тот день у стойбища не бродила, зато Ворон на шест у могилы Тихой Птицы сел. Посмотрел на тордох Ранней Зари. Может, что-то сказать хотел - только услышать его было некому.
Не позвали шамана к сыну Ранней Зари. Кого звать? Гнуса звать? Так решит, что насмехаются над ним - и Брусника бы сказала, что правильно решит.
А у младенца личико светлое, а в глазах небесные сполохи плещутся. И взгляд смышлёный - ну, да это всегда у младенцев, младенцы Верхний мир видят.
Никакая тварь не приползла, чтобы предсказанное дитя сожрать, поверила нечисть в обман - и сородичи успокоились. А какая разница, в какую там шкурку младенец завёрнут, что у него на малице вышито! Чтобы стать ребёнку мужчиной, столько зим пережить надо - как семь тундр пройти из конца в конец. Всё ещё переменится; глядишь, не помешает юноше-воину белая шкурка в младенчестве, амулет от злой порчи.
Только Ранняя Заря знала, что путь от младенчества до странной силы, что Тихая Птица предсказал, у Искры куда короче, чем сородичи думают. Видела Ранняя Заря, как смотрел Искра на солнце и на костёр - не щурясь и не мигая. Едва научился ползать - полз к огню. И видела Ранняя Заря, как сжимал её сын в кулачке ещё полыхающий пламенем уголёк - и светилась ладошка изнутри, рдела, как облачко на закате.
Не Хромой Волк ему отец - огонь.
Но об этом Ранняя Заря молчала. Со всеми, даже с Брусникой.
А ещё знала Ранняя Заря: дети растут быстро. Только-только в белую шкурку заворачивала дитя - глядь, он уже из малицы вырос, и ножка в плеку не влезает, сколько ни суй. Только-только лишь смотрел на мир удивлёнными глазами - глядь, уже по стойбищу бегает, а то и в тундру уйдёт вместе с другими детьми. Бруснику собирают да морошку, грибы разыскивают да пугают мышат и евражек.
Всего лишь третья зима Искре пришла, когда и сородичи начали что-то замечать. А Брусника и раньше заметила, когда предсказанное дитя в малице с белыми куропатками повадилось сзади к ней подходить и ладошками в спину упираться.
Горячие ладошки. Словно два камешка из раскалённого очага вынули и к пояснице прижали. И сквозь одежду жар доходит. Едва ходит младенец, спотыкается, едва говорит - лепечет без смысла, как листва на кривой берёзке под ветром - но от жара его ручонок выпрямилась у Брусники согнутая спина, к вьюге ныть и ломить перестала.
А то пришёл к Ранней Заре Тальник. Кусок оленины принёс и игрушку ребёнку - аркан из сыромятного ремешка, коротенький, но как настоящий. В стадо с таким дети играют: ловят обломанные прутики, что из наста торчат, а то и настоящие оленьи рога на высохшем черепе - весело.
Обрадовался Искра подарку - но взглянул Тальнику в лицо и опечалился. В сторонку отошёл, глядел, как Тальник к огню садится - медленно, будто в ледяную воду опускается - и как Ранняя Заря чаю ему наливает. А потом подобрался тихонько, осторожно, как песец - и ладошку на колено старику положил.
Жаром того прошибло, по всему телу жар разлился - вскочил Тальник от неожиданности, как молодой. А Искра в сторону шарахнулся, арканчик к себе прижал и улыбнулся смущённо.