То есть, про гостя из будущего - это он понимал. Это было здорово.
И еще Сашка был очень вежливый - так его воспитывали родители. Он чуть отодвинулся в сторону и сказал:
- Проходите.
Мужик зашел, втянул шумно носом воздух, будто принюхиваясь, потоптался возле холодильника, будто примериваясь, потом скинул летние дырчатые иностранные туфли и кивнул:
- Ну, пошли к тебе, давай. Пошли скорее! У меня тут совсем мало времени.
Они прошли друг за другом по длинному рыжему половику через узкий темный коридор и перед самой кухней свернули налево. Тут жил Сашка. У него была железная кровать. Еще был диван-оттоманка с откидывающимися валиками. И письменный стол, который подарил главный инженер станции. Он тогда себе новый купил, а этот по знакомству подарил Сашке. На столе лежал большой и толстый лист оргстекла - это папа принес с работы. Под стекло Сашка положил фотографии наших хоккеистов - чемпионов мира. Якушев был прямо посередине, на самом видном месте. А в чемпионате СССР Сашка болел за "Спартак". Но открыток со "Спартаком" не было, потому что опять было только третье место. Хоть Якушев, конечно, все равно был лучшим.
Еще в этой комнате был большой платяной шкаф. Только без зеркала, потому что так он продавался - без зеркала. Но Сашка в этот шкаф почти не заглядывал. Там была взрослая одежда. А его одежда была в комоде, который стоял слева в углу. И на комоде еще была лампа-ночник из камня в виде белки. Камень был такой, что когда лампа включена, он как бы просвечивал, и была видна белка.
На шкафу лежали рулоны маминых выкроек. А за шкафом - большая линейка-рейсшина, по которой папа когда-то делал свои чертежи. А потом рейсшину поставили за шкаф, потому что папа перестал учиться - просто некогда было. Это он так говорил - некогда. Ему надо было работать и сына воспитывать. А еще ту рейсшину Сашка не доставал и не играл, как пулеметом - там даже приклад настоящий был! - потому что она была грязная. С края - грязная. Однажды они тут загнали крысу за шкаф, и папа лупил ее рейсшиной, пока она не сдохла. А мама не кричала и не визжала, а отпинывала крысу обратно за шкаф, когда та пыталась выбежать. Потом папа залил алебастром со стеклом все дырки в полу, и больше крыс у них не было. Рейсшину помыли. Но Сашка все равно помнил, что она грязная. И не играл ею.
Гость стоял, почти не дыша, медленно оглядываясь и как бы вспоминая все.
- Садитесь, - сказал Сашка.
И сам сел на стул. Верхом, положив руки на спинку. Так он выглядел увереннее. Как оперуполномоченный уголовного розыска в кино.
- Саш, - повторил мужик. - Понимаешь, я - это ты, только в будущем. Поэтому не надо мне выкать. А то как-то неприятно даже. Все равно, как я сам себя на вы называть буду.
И тут Сашка вспомнил, что в последней книге про путешествия во времени было сказано о разных эффектах и даже о невозможности таких путешествий. И немного приуныл. Потому что сначала-то ведь он поверил. А написано было, что так не бывает. А если бывает, то никак не встретиться тому, кто был в прошлом с тем, кто стал в будущем.
Наверное, разочарование на лице было написано так ярко, что пришелец сразу отреагировал:
- Ну, ты чего? Чего? Я правда из будущего, мужик! Ты, давай, спрашивай - все как есть отвечу! Ровно пятьдесят лет. Представляешь? Пятьдесят лет назад я спал вот на этой самой кровати. Вон по той карте на стене отмечал маршрут "Наутилуса". И под стеклом у меня была сборная СССР по хоккею... Все, как тогда... И Якушев, да.
Сашка подумал, потом откашлялся и спросил:
- Так у вас, наверное, уже коммунизм построили?
Гость как-то поскучнел:
- Нет, Саш, коммунизма у нас нет.
- А на Марсе уже есть поселения? Яблони там цветут? Звездолет уже отправился за пределы Солнечной системы? Венеру начали осваивать? - строго спросил Сашка.
- И до Марса пока не добрались. И до Венеры. И к звездам - никак еще.
- А Союз Советских республик социализма теперь уже во всем мире? Все страны - в нем?
- Нет, - как бы даже удивился незнакомец.
То есть, отвечает честно и быстро, а сам удивляется. То ли тому, что его спрашивают. То ли тому, что отвечает такое...
Сашка подумал немного: вот, чего еще спросить? Ведь и нечего почти.
- Ну, хоть наши в хоккей - чемпионы?
- Вот тут, дружище, все нормально. Чемпионы! - обрадовался гость и вдруг исчез с легким хлопком.
Сашка подумал, сидя на стуле в той же позе, и сказал вслух:
- Брехня. Приснилось все. Привиделось. Все равно ведь никто не поверит. И потом, наши, говорит, - чемпионы, а коммунизма все еще нет. И на Марс не полетели. Пятьдесят лет! Ясно - брехня.
Про любовь
Он любил ее. Она любила его. Не обнаженная, яркая, остро пахнущая животная страсть и слияние в экстазе половой связи, а настоящая нежная и тонкая любовь, которую они берегли и растили.
Окружающие по-доброму посмеивались. Смеяться в открытую над таким - грешно. Его друзья и ее подруги помогали, как могли. Потому что без помощи тут бы ничего и никогда не вышло. Хотя, время для любви, то есть тот особый возраст, когда уже пора - пришло.
Космос - тяжелая работа. Смены, которые никак не привязаны к свету или к тьме, к несуществующим закатами рассветам. Сон тогда, когда надо спать, а не когда хочется. А вот когда хочется спать - все внимание на мониторы внешних камер, кнопки управления огромной конструкцией. Даже моргнуть некогда, отвлечься чуть-чуть, задуматься.
Когда получалось встретиться - а обычно они жили в своих отсеках-общежитиях, где во время сна отключали гравитацию для экономии ресурсов - она смотрела сияющими глазами и называла его своим солнцем или солнышком. А он говорил - "звезда моя". И еще - "звездочка".
Работа в космосе - это так романтично!
Она работала в оранжереях, снабжая весь огромный коллектив свежими фруктами и овощами. Мясо тоже производилось из полученной в оранжереях клетчатки. Так что все питание, можно было сказать, зависело от нее. От нее и еще сотен и сотен молодых девушек в темно-зеленых мундирах с золотым швом.
А он был как раз в той группе, на которую работали все остальные службы. Его место по расчету было под огромным прозрачным куполом главного центра управления. Там, где независимо от времени суток, вычисленному по времени планеты-матери, трудились десятки и сотни добровольцев с математическим складом ума и навыками работы с вычислительными машинами. У них была черная форма с серебром. На такой форме особенно красиво смотрелись знаки отличия и награды.
Когда выпадало немного свободного времени, они уходили по длинным светлым коридорам далеко-далеко... Там и правда можно было далеко уйти. Коридоры по кругу обходили весь гигантский космический корабль. На стенах его были нарисованы пейзажи родной планеты в разное время года. И пройдя по кругу можно было увидеть и лето, и зиму, и обе весны.
Как раз между зимой и весной находился аварийный монитор внешнего обзора. Маленький, притворяющийся окошком в черноту Вселенной. Там они останавливались и смотрели на звезды и медленно двигающиеся звездные скопления. Молчали. Просто стояли, обнявшись. Потом звучала сирена.
- До встречи, звездочка! - улыбался он, уходя налево по коридору.
- Осторожнее там, солнце мое! - отвечала она, поворачивая направо, к оранжереям.
Работа есть работа. Служба - служба. Он уже был капитаном, она все еще лейтенантом. И никто не обращался к ним иначе, чем по званию. Космос требовал некоторой сухости и жесткости в обращении. Дисциплины и полной самоотдачи для достижения поставленной цели требовал космос.
...
- Земля же была безвидна и пуста... Слушай, ужас-то какой - безвидна и пуста. Это если в кино снимать, так ведь можно показать, что весь зал просто плакать будет.
Машка была увлекающейся натурой. То она начинала заниматься йогой и показывала, как может завязаться в узел. То вдруг ей приспичило кататься на велосипеде. Вот не было в детстве велосипеда, а теперь - надо, и все. И покупался велосипед. Потом были ободранные коленки, и мозоли на руках от руля. А еще потом она рассекала на велосипеде по проспектам и паркам, успевая везде и всегда.
Теперь она взялась за историю религий. Плотно взялась. Обложилась толстыми томами, делала длинные, на страницу, выписки, сравнивала, списывалась со специалистами, читала художественную литературу - там иногда все это душевнее подавалось...
А Юрка - что...
Юрка Машку просто любил. Поэтому, как она, так, значит, и он. Вот и с книжками тоже. Тут ведь главное не в том, чтобы книжку прочитать, а в том, чтобы прочитать ее вместе. А потом вместе поужинать, обсуждая прочтенное, а потом заспорить вдруг и полезть снова в книжку, а потом...
- Маш, - говорил он мечтательно и одновременно проникновенно и задумчиво, с умным выражением на красивом лице. - Маш, слушай, а ведь я тебя люблю.
- Дурак ты, Юрка! - прыгала она к нему на колени. - Это же я тебя люблю!
- Ага, - соглашался он. - Как есть - дурак.
Им было хорошо вместе.
А ночью в их окно на пятнадцатом этаже заглядывали звезды.
...
Сирена отмечала начало и конец смены. Все смены были одной длины, потому что в космосе нет ни дня, ни ночи. Есть время для работы и есть время для отдыха. И отдельно - время для сна. Сон обязателен, потому что иначе теряется сосредоточенность и аккуратность. Теряется разумность действий. Поэтому, что делают люди в свободное время, командование не проверяло. Но время сна перед сменой - это было жестко. Ротные сержанты проверяли всех, в том числе и офицеров.
А потом опять сирена, опять на свой пост. Ей - в оранжерею, где уже прошел десятый сбор урожая на семена. Ему - к пульту управления. Не к главной панели, а в тени, за колонной, но он и был пока всего лишь капитан. А по итогам рейда, как говорили, будут новые награждения и присвоение новых званий.
Все высчитывали, в чью смену получится завершить рейд. Поставить точку, так сказать. Начать обратный отсчет - к дому.
Повезло - им. Именно их смене.
- Руки на пульт, - командовал маршал. - Ключ на старт. Реакторы на максимум. Линзы...
Руки автоматически совершали необходимые операции. Тут нажать, тут повернуть. Тут по команде синхронно со всеми щелкнуть тумблером. Еще никто не смог заменить человека, ни один робот. Тем более в таком тонком и опасном деле, как космос.
...
- Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела... Юр, это просто жуть какая-то! Вот представь себе такое. И как это объяснить? Что у них там было в той древности? Бомба какая-то взорвалась, что ли?
Юрка смеялся - какая еще бомба? Разве только инопланетяне со своей Звездой Смерти - они как раз недавно вместе смотрели "Звездные войны".
- Вот тут ты врешь, - тут же начинала она. - Если бы действительно прилетели инопланетяне, то они ведь страшно развитые. А раз они страшно развитые, то у них и чувства - тоже такие. Вот, скажи, ты меня любишь?
- Люблю, - счастливо вздыхал Юрка.
- Вот. А у них это чувство - в сто тыщ раз больше! Потому что цивилизация, блин! - это она уже говорила скрипучим голосом Масяни из мультика.
А потом не выдерживала и кидалась на Юрку, потому что уж очень он был, как она говорила, "щупабелен и обнимабелен".
Ночью опять звезды смотрели с чистого неба на спящий город. И одна звезда была больше всех.
...
- Капитан! Да, да - вы! Не желаете войти в историю?
Он вскочил и вытянулся, не понимая, что требует от него старый маршал.
- Подойдите. Эх, молодежь, молодежь... И я когда-то был точь-в-точь таким же капитаном... Ну? Вот этот рычаг. Двумя руками. Специально так сделали. Чтобы случайно не нажать. Давайте вместе. Вот я кладу руку на рычаг и командую...
Маршал сделал паузу, вдохнул и закричал страшно, как сержант в лагере:
- Огонь, мать вашу так и перетак! Огонь!
Рычаг поддался, клацнули контакты. Прозрачный купол сразу стал зеркальным. На такой свет смотреть просто нельзя. Загудело в недрах космического корабля. Задрожало мелко, завибрировало.
- Пошло, пошло... Так их всех! - кричал маршал.
Плазменный луч спустился на голубую с зелеными пятнами планету. Прошелся огненной чертой по темной стороне, уперся в океан - и расцвела на мониторах планета ярким цветком. Вспыхнула вдруг вся и сразу. И почти сразу погасла.
- Благодарю за службу, майор!
- Служу Отечеству! - щелкнул каблуками бывший капитан.
- Все свободны. Смена закончена. Скоро идем домой.
Сегодня они встретились у ворот оранжереи. Ее отпустили чуть раньше, потому что приказ о присвоении звания уже был зачитан механическим голосом через внутреннюю сеть. И это был праздник.
- Устал, солнышко мое?
- Очень устал, - честно сказал майор. - Но не для тебя. Для тебя я - в полных силах. И - майор!
Он приосанился, сверкая галуном свежей нашивки.
- А ты, звездочка наша, все приготовила?
- Да, засев начнется завтра, как чуть остынет почва. А потом сразу домой.
- Вместе - домой.
Они опять остановились между зимой и весной и долго смотрели на звезды. Там, среди звезд - их любимый дом. Там у них будет семья.
А на Звезде Смерти к новым планетам через глубины черного космоса теперь пойдут другие добровольцы. Очередь юных романтиков стоит у призывных пунктов - выбирай на любой вкус.
- Я люблю тебя, - сказал майор.
Это было правильно. Он должен был сказать это первым.
- Я люблю тебя, солнце! - ответила лейтенант.
И было им хорошо.
Провода
Тут ко всем приезжим относились очень хорошо. Приезжие - это деньги, это рабочие места для местных, это занятость, это, наконец, опять деньги. Приезжие - это всемирная слава и известность. Каждую деревушку ведь отфотографируют, да потом еще толстые альбомы по всему миру продаются, а сюда - копеечка капает. По копеечке, по копеечке... А где еще вы видели деревни, где все улицы камнем мощены?
- Я извиняюсь, - обратился ко мне мягким баритоном неслышно подошедший незнакомый мужчина. - У вас здесь свободно?
Свободно в этом ресторанчике было везде по раннему утреннему времени, но ведь и у меня - не занято. То есть, выходит, свободно. А вопрос был конкретный, и мужик этот ждал ответа, стоя слегка в полупоклоне, но не искательном, не зависимом, как половой или официант, если по культурному, а солидно, чуть приопустив к груди гладко выбритый подбородок, спокойно так и даже уверенно.
- Да, свободно, - ответил я и почему-то добавил. - Проше пана.
- Благодарю, - он сел напротив, аккуратно и привычно раздвинув руками полы длинного пиджака.
Или не пиджак это, а какой-нибудь кафтан, что ли? Хотя, какая разница, в конце концов, как называется их местная одежда? Тем более - в последний день.
Тут же материализовался, как из воздуха, юркий смуглый мальчишка в длинном фартуке, поставил перед ним толстостенную яркую в утреннем свете белую кружку с ароматным черным кофе. Под левую руку выложил корзинку со свежими круассанами, наполнившими воздух вкусным запахом горячего печива. И сразу исчез - как и не было его только что.
- Йорк, - опять вежливый кивок в мою сторону.
- Иван. То есть, Айвэн, если по-местному.
Йорк взял круассан, макнул его на мгновение в горячий кофе, аккуратно переправил в рот намокший конец. Прожевал, проглотил, запил, кивнул удовлетворенно. Видно, вкусный кофе. Я-то пил, хоть и с самого утра, пиво. Потому что пиво у них всегда вкусное. А еще, потому что это у них тут утро, и уже вставать пора, и на работу надо кое-кому, а у меня как раз время отдыха наступало. Вот и ужинал за завтраком.