Главной целью советского наступления было объявлено разгром и окружение группы армий "Центр", а также скорейшее занятие так называемого "Альпийского редута". Эйзенхауэр поверил советскому вождю и Берлин стал второстепенным направлением союзного наступления, несмотря на яростные протесты Черчилля.
Одновременно с этим Сталин обрушился на Рузвельта и Черчилля с гневными упреками в предательстве общих интересов. Уличенные в нечистой игре американцы и англичане были вынуждены свернуть переговоры в Берне. Идея капитуляция Германии на западе и продолжение войны на востоке была трансформирована в капитуляцию немецких войск в Италии при участии советского представителя.
Неудачи на дипломатическом фронте, крайне плачевно повлияли на здоровье президента Рузвельта, который скоропостижно скончался. Был это апоплексический удар или что-то иное ударило в голову 32-го правителя Америки так, что его пришлось хоронить в наглухо закрытом гробу, неизвестно. Однако в самый ответственный момент, Черчилль остался один на один со Сталиным.
С болью в сердце он наблюдал, как советские войска сначала окружили Берлин, а затем меньше чем за неделю взяли его штурмом. Пытаясь хотя бы частично реализовать свои тайные планы, Черчилль затеял возню с капитуляцией немецких войск в Реймсе.
Прожженному политикану было крайне важно, хоть чем-то уменьшить победный лавровый венок Сталина, но и здесь его постигла неудача. Советский вождь твердой рукой довел свою партию до конца, и окончательная капитуляция Германии перед союзными войсками была подписана не в занятом американцами Реймсе, а во взятом Красной Армией Берлине.
Единственными успехами, которыми Черчилль мог похвастаться по окончанию войны, были только два момента. Захват британскими войсками в Киле и Фленсбурге германского военного и торгового флота, а также занятие итальянского порта Триеста, вопреки требованиям маршала Тито.
Вспомнив об этих двух маленьких клочках шерсти доставшихся британскому льву, Черчилль помянул черта и злостью поставил на письменный стол пустой стакан. Его трофеи не шли ни в какое сравнение с трофеями хитрого азиата.
Однако не эти печальные итоги его противостояния со Сталиным лишило главу Британии его былой выдержки и спокойствия, заставив полностью опустошить один графин с бренди и взяться за другой. Дело заключалось в серой невзрачной папке, лежавшей на углу стола, а точнее в её трехстраничном содержании.
Английская разведка всегда славилась своими кадрами, благодаря которым империя часто была на шаг впереди всех своих противников в Большой игре. С началом войны, один из руководителей МИ-6, с чьим мнением Черчилль всегда считался, предложил создать в недрах своего аппарата особое аналитическое бюро. Его задача заключалась в выяснении отношение англичан по поводу того или иного военно-политического вопроса. Премьер согласился с этим предложением и в дальнейшем нисколько об этом не пожалел.
В трудный для Британии час, когда её изрядно похудевший золотой запас был отправлен в Канаду, и многим казалось, что дни империи сочтены, отчеты аналитиков помогали премьеру твердо шагать навстречу всем невзгодам. Громогласно обещая по радио простому народу тяжелый труд, кровь, слезы и нужду, Уинстон отлично знал, что в душе, британцы готовы заплатить эту страшную цену ради достижения победы и не потребуют его отставки.
Раз в две недели, а иногда и чаще, начальник секретного бюро приходил на доклад к Черчиллю с серой папкой, что сейчас сиротливо лежала на столе британского премьера. За годы войны она сильно обтрепалась, но Фимс упорно не желал менять её на другую, считая папку своеобразным талисманом удачи своего бюро.
Доклады аналитиков, как правило, были сухими и лаконичными, может быть даже несколько чопорными под стать самим англичанам. Читать их порой было не интересно, но за шесть лет существования бюро не было случая, чтобы аналитики ошиблись в своих прогнозах или допустили досадный промах.
Люди Фимса верно улавливали настроения, как простого народа, так и высших слоев общества и загодя информировали о них премьера. Когда из-за нехватки информации или по какой-то другой причине было трудно сделать вывод, аналитики честно говорили об этом Черчиллю и просили дополнительное время и материалы для анализа. В том случаи, если заключение требовалось предоставить немедленное, бюро выдавало несколько вариантов прогнозов.
Одним словом длительное сотрудничество с бюро приучило Черчилля полностью доверять полученным от аналитиков выводам. Все было хорошо и обе стороны, были довольны друг другом, но тридцатое мая 1945 года стало черным днем этого плодотворного сотрудничества.
Готовясь к мирным переговорам в Берлине, британский премьер с головой ушел в переписку с новым президентом Америки Гарри Трумэном. Нынешний обитатель Белого дома не имел никакого опыта и умения ведения дел в большой политике. Это давало связанному по рукам и ногам статьями Атлантического пакта Черчиллю шанс избавиться от унизительного статуса "младшего брата" и вернуть себе титул равноценного партнера в Большой тройке.
Огромный поток писем, записок и телеграмм стал непрерывно циркулировать между двумя берегами Атлантики. Обсуждая с Трумэном тот или иной вопрос относительно будущего Европы, Черчилль стремился навязать собеседнику свое мнение, однако не сильно преуспел в этом деле. Соглашаясь с мнением о необходимости держать Сталина в крепкой узде, Трумэн не торопился признавать за Черчиллем право "первой скрипки" в англосаксонском дуэте.
Полностью занятый подготовкой к грядущим мирным переговорам, Черчилль отодвинул на задний план все иные дела, в том числе и парламентские выборы. Встав у кормила власти в самые трудные для страны время, выстояв под ударами врага и одержав победу, Уинстон был полностью уверен в положительном исходе предстоящего голосования.
Это мнение разделяли как члены правящего кабинета, так и многие парламентарии, отдавшие политике не один год. Больше того, такого же мнения придерживался и лидер лейбористов Клемент Эттли, считавший, что после окончания войны бороться с популярностью Черчилля безнадежным делом.
Поэтому предстоящие выборы высокие стороны посчитали делом чисто формальным и свои предвыборные кампании провели с минимальными финансовыми и прочими материальными затратами. К окончанию войны, из-за развязанной немцами морской блокады, некогда гордая и могущественная Британия испытывала острейший дефицит буквально всех видов товаров. Начиная от топлива, продуктов питания и тканями и заканчивая банальными швейными иголками, нитками и спичками.
Каково же было удивление господина премьера, когда он стал читать принесенный Фимсом прогноз предстоящих парламентских выборов. Привычно раскрыв серую папку, он ознакомился с шапкой доклада, бегло пробежал глазами его средину и погрузился в изучении прогноза своего ближайшего будущего.
Полностью уверенный в результатах выводов, Черчилль сначала не совсем понял сделанное аналитиками МИ-6 заключение. Вначале, ему показалось, что в итоговое заключение вкралась досадная опечатка, но чем внимательнее он вчитывался в текст, тем сильнее стали дрожать его пухлые и толстые пальцы. Когда же премьер полностью осознал, что пророчат ему на грядущих выборах аналитики, то кровь нахлынула на его чело, и скомканные в гневе бумаги полетели в сторону незадачливого пророка.
- Что это такое!!? - взорвался в праведном гневе Черчилль. - Что за ерунду насочиняли ваши парни, Фимс!!? Они, что, к концу войны разучились понимать то, что понимает любой начинающий политик!? Как это так, партия победы может проиграть выборы!!? Вы сами, только вдумайтесь в эти слова!!
- Извините, сэр. Для меня самого подобный прогноз стал полной неожиданностью. Поверьте, сэр, но все наши аналитики пришли к одному и тому же выводу, и не верить им, у меня нет никаких оснований.
От этих слов лицо Черчилля стало ещё больше пунцовым. Сделав над собой огромное усилие, он попытался найти для себя достойный выход.
- Возможно, ваши парни сделали выводы, используя не вполне достоверные данные. Вы как-то сами мне говорили о подобной возможности, Фимс - с затаенной надеждой в голосе предположил премьер, но чиновник тут же раздавил все его чаяния своим безапелляционным вердиктом.
- Перед тем как идти к вам с подобным известием, я приказал своим специалистам перепроверить достоверность всех исходных данных, сэр. Они были перепроверены трижды, и все равно получился прежний результат, сэр.
В этот момент на сэра Уинстона было жалко смотреть. Не желая признавать столь убийственный для себя вердикт народа, он горько простонал.
- Но то, что вы принесли немыслимое, просто немыслимое, Фимс!
Жалостливое сетования премьера нисколько не тронули сердце чиновника, успевшего хорошо узнать натуру Черчилля за годы войны. Фимсу очень хотелось сказать сакраментальную фразу "Глас народа, глас Божий!", но он естественно этого не сделал.
Возможно из джентльменской солидарности но, скорее всего из боязни за собственное место. Ведь в порыве гнева Черчиллю ничего не стоило разогнать отдел аналитиков и выдать незадачливым пророкам "вечный волчий билет", несмотря на былые заслуги. Поэтому он попытался подсластить горькую пилюлю премьеру и одновременно спасти свой отдел и собственное место.
- Видите ли, в чем дело, сэр. Мы только фиксируем настроение простых англичан и делаем свои выводы. А что породило их недовольство, как правило, остается за рамками нашего доклада. Будучи, так же как и вы, изумлен полученными результатами, я занялся исследованием причин их породивших. С определенной степенью вероятности можно предположить, что на настроение населения нашей страны повлияли не только тягости военного времени, но и возможное воздействие третьей силы.
- Вы это серьезно, Фимс? - в голосе Черчилля уже звучал не обиженный в своих чувствах джентльмен, а обнаруживший шанс на спасение своей карьеры политик.
- В полученном нами материале, на это есть некоторые намеки, сэр. Но мы не можем с полной уверенностью утверждать это. Ведь мы только аналитики, а не контрразведчики - заюлил Фимс, опасаясь, что премьер взвалит на его плечи розыск этой зловредной третьей силы.
- Вот и изложите все ваши мысли на бумаге, четко, ясно и подробно. Как вы это умеете делать. Все остальное не ваша забота - изрек Черчилль и кивком головы отпустил Фимса.
Когда двери за вестником горя закрылись, премьер с большим трудом дошел до кресла и буквально рухнул в него. Дрожавшими от возбуждения руками он налил из хрустального графина полный стакан бренди и принялся торопливо поглощать его жадными глотками.
С начала войны для Черчилля это было лучшим лекарством, при помощи которого он боролся с тайным недугом, что очень часто посещал душу правителя Британии.
Мало кто знал, что внешне уверенный в себе политик и вполне успешный джентльмен, был подвержен частым приступам депрессии. И чем тревожнее были приходившие вести, тем труднее ему было найти нужное решение.
Пройдя хорошую школу в среде английской аристократии, Уинстон научился хорошо скрывать свой душевный недуг, однако это не могло продолжаться бесконечно долго. Обращение за помощью к врачам, по твердому убеждению Черчилля могло поставить крест на его политической карьере и потому, он предпочитал бороться со своим внутренним врагом при помощи бренди.
Янтарный напиток превосходно бодрил душу потомка герцога Мальборо. Он с легкостью изгонял из неё черную меланхолию, раскрепощал сознание и давал дорогу бурной умственной деятельности политика. Под его божественным воздействием Черчилль начинал буквально искриться множеством идей и предложений по преодолению той или иной трудности.
Именно такой человек и был нужен дряхлеющей британской империи, на которую с начала мая 1940 года, трудности обрушились как из рога изобилия. Твердость и уверенность премьера в собственных силах помогли англичанам пережить горечь военного поражения у Дюнкерка и катастрофу на Крите. Напористость и решительность Черчилля позволила британским войскам выстоять в ожесточенном сражении под Аламейном в Африке и взять штурмом твердыни Монте-Кассино в Италии. Его неторопливость и невозмутимость, спасла британскую армию во время арденской катастрофы, когда судьба всего Западного фронта висела на волоске.
Божественный напиток всегда придавал британскому премьеру силы и энергию, но с каждым годом это давалось ему с большим трудом. Чтобы добиться очередной победы над внутренним врагом, Черчиллю приходилось увеличивать дозы приема спиртного. Однако по прошествию времени и это не стало давать необходимый результат, и у господина премьера стали появляться досадные осечки.
Одновременно с этим у старого политика стала развиваться раздражительность и нетерпимость к тем, кто проявлял медлительность и осторожность, в противовес его стремительным, а иногда откровенно авантюрным решениям. Так десантирование британских солдат в Голландию было проведено по личному указанию Черчилля, несмотря на отрицательное заключение фельдмаршала Монтгомери и офицеров его штаба. А когда операция провалилась, премьер, не моргнув глазом, свалил всю вину на нерадивых исполнителей его блистательного замысла.
Предсказания Фимса о грядущее поражение на выборах, породило у премьера сильнейшую депрессию. Жестоко обиженный на рядовых британцев, "кавалер ордена Башмака" затворился в своих апартаментах, вместе с солидным запасом бренди. Судорожно зажав в руке стакан, он стал лихорадочно размышлять над тем, как дезавуировать черную неблагодарность нации.
Вскоре графин опустел, но господин премьер, так и ни на йоту не продвинулся в своих поисках. Бренди давно уже бурлило в крови "первого британца", но долгожданное озарение так и не наступало. Словно смеясь над престарелым политиком, алкоголь лишь порождал обрывки различных идей, которые, несмотря на все свои старания, он никак не мог связать воедино.
Не желая признавать поражение, Черчилль решил продолжить борьбу за справедливость. Не колеблясь ни секунды, он пододвинул к себе новый графин и, вынув из него хрустальную пробку, продолжил созидательный процесс.
После очередного глотка бренди, по щекам Уинстона неожиданно побежали соленые слезы. Властный и решительный человек, привыкший одним росчерком пера посылать на смерть десятки, а то и сотни тысяч людей ради блага страны, горько и неудержимо плакал охваченный неуемной жалостью к себе.
Увидь его в этот момент кто-нибудь из посторонних, и монументальный образ мудрого политика, столь усердно культивируемый Черчиллем на протяжении многих лет, был бы разрушен раз и навсегда. Потомок рода Мальборо в этот момент был так жалок и беспомощен, что им можно было напугать лишь только малолетних детей из отдаленных деревень Шотландии но, ни как не врагов британской империи.
Плохо контролируя рвущиеся из груди судорожные всхлипывания, он лишь утирал со своих обвисших щек катящиеся градом слезы, громко шмыгая носом подобно маленькому первокласснику. Зрелище было потрясающим по своей силе и исполнительности. Однако массивные дубовые двери кабинета и верный секретарь, сидящий перед ними подобно цепному псу, надежно скрывали распустившего нюни первого министра от постороннего взгляда.
Сколько продлилось душевное очищение британского премьера сказать невозможно. Потерявший счет времени Уинстон не помнил эту досадную мелочь. Но вслед за этим, началось долгожданное воздействие янтарного напитка. Стирая со щеки очередную горючую слезу, Черчилль неожиданно вспомнил фразу из одного детективного рассказа Гилберта Честертона.
Отставленный в конце двадцатых годов от политики усилиями своих недругов, Черчилль решил заняться литературой. Талантливый человек талантлив во многом. Лишившись парламентской трибуны, Уинстон удачно переквалифицировался в писателя, много читая различной литературы.
- "Где умный человек прячет сорванный им лист? В сухом лесу. А тело убитого человека? На поле боя" - доходчиво пояснял читателю Честертон устами отца Брауна, ведущего расследование одной запутанной истории. Эта фраза сразу пленила ум Черчилля своей откровенной простотой и убийственной логикой, едва только была им прочитана. Одно время он постоянно помнил её, но по прошествию времени забыл и вот теперь вспомнил это изречение вновь.