Песни невозврата - Клюев Евгений Васильевич


Евгений Клюев

Информация от издательства

Художественное электронное издание

Клюев, Е. В.

Новая книга Евгения Клюева – подарок тем, кто, снова и снова выкладывая в сети строки из его стихотворений, как бы обменивается неким тайным кодом, смысл которого – помочь найти друг друга в пространстве и времени. Код этот уникален: Евгений Клюев – один из очень немногих сразу узнаваемых мастеров, чьей поэзии всегда был присущ герметизм в самом высоком смысле этого слова.

Фрёкен Дежавю

В. С. С.

1. «Смотри, так выбывают из игры…»

Смотри, так выбывают из игры,

так покидают звёздные пиры

кометою, сгоревшей в одночасье

и выбравшей себе иное счастье —

не быть среди счастливцев…

так, смеясь,

с дурной эпохой порывают связь

и больше не хотят ни с кем общаться.

Смотри, так оставляют всё как есть,

так ничего не оставляют людям,

тебе кричащим: мы тебя забудем,

если уйдёшь… останься с нами здесь!

Они не раз твою припомнят спесь

и то, как занимался словоблудьем —

способный, но избалованный весь.

Так покидают толчею мирскую:

ни жалобы, ни вздоха, ни следа,

так молятся о том, чтоб никогда —

чтоб больше никогда и ни в какую!

И сдав кому ни попадя на съём

просторную пустую мастерскую,

так прекращают думать обо всём.

Простившись – или даже не простившись,

так просто исчезают с глаз долой

и прячутся от жизни пожилой

в четверостишьях – или пятистишьях,

как в путаных предгорьях Ёсино,

где встретить никого не суждено

на белых тропах во всевышних вишнях.

2. «Ну вот… а что касается чужбины…

Ну вот… а что касается чужбины,

то – перестаньте-я-вас-умоляю:

я слов подобных не употребляю

и не хожу в подобные глубины.

Весь пафос мой промчался стороной,

И никаких развалин за спиной.

А чем живу – да старою любовью

одной… чей возраст роли не играет,

но более о ней не пустословлю:

чуть греет – вот и хорошо, что греет.

А что она протёрта на локтях —

так я ведь, как бы это… не в гостях.

Дела? Идут… то есть контора пишет —

от жалоб до ходатайств и заявок,

при этом пишет набело, без правок,

при этом пишет искренне, без фишек.

А то, что кровью пишет иногда, —

так ведь какое время, господа!

Короче, я живу и припеваю

небесную мелодию нон грата —

и жизнь моя беспечна кочевая,

и бесконечна песня невозврата

в ту строчку, в то пространство, в то число,

что остановлены на полусло.

3. «Один язык останется со мною…

Один язык останется со мною,

родной язык – всё прочее родное

внезапно перестало быть родным.

Вот как бывает, и рука немеет —

немеет и отныне не умеет

писать про сладкий и приятный дым

отечества… нет дыма без огня,

но это всё уже не про меня:

я не пойду в огонь ни вместе с вами,

ни ради вас, давно прошла пора

играть с огнём, и не моя игра —

игра с огнём, моя – игра словами

вот хоть и в прятки, или в поддавки,

или в лапту… мне, знаешь, не с руки

влиять на расписание событий

в краях, куда я больше не стремлюсь.

Союз сердец или другой союз —

не мой союз, любите – не любите.

Я ни гроша – и сколько ни убавь —

не дам за постороннюю любовь:

мне как-то и не важно быть любимым,

упоминаемым и дорогим.

Но я смотрю с тревогою на дым

отечества… огонь, огонь за дымом.

4. «Та жизнь, откуда начались стихи…

Та жизнь, откуда начались стихи,

прошла – а из того, что остаётся,

и на одну строфу не наскрести.

Но это всё такие пустяки,

покамест есть звезда на дне колодца

и не растаял леденец в горсти,

покамест сердце бьётся и покамест

мой карандаш порывист и смекалист,

и на окне пылает остролист,

покамест я при деле и покамест

луна мила, и месяц зубоскалист,

и чай имбирный крепок и английск.

Покамест это так – о, я богат,

и ночь нежна, и лёгок мой фрегат,

и паруса в талантливых пометках:

такой разноязыкий суррогат!

А сам я отбиваюсь наугад

от рифм – английских, датских и немецких.

Прости меня, мой отчий край, прости:

мне было слишком тесно взаперти,

а было бы сейчас ещё теснее.

И без меня там тесно, говорят…

дарю стране свой полный невозврат,

но всё никак не распрощаюсь с нею.

5. «Есть вещи незабвенные: они…

Есть вещи незабвенные: они,

обычно ничего не означая,

лишь беспокоят… запах, привкус, цвет.

Но мне-то что – я сделан из брони,

меня не сбить с пути ни чашкой чая,

ни запахом прохожих сигарет,

ни именем, вколоченным гвоздём

мне в память, не свернуть меня с дороги,

ни в сердце запечатанным числом.

Они мне говорят: пойдём, пойдём

раскаиваться, подводить итоги —

тут есть одно местечко за углом!

Но этим непутёвым ремеслом

давно мне заниматься не по чину:

я кто? Я ветерок в сухой листве —

и вовсе не затем оставил дом,

а чтоб найти всему первопричину

единственную… или даже две!

Увидимся ли, нет ли – всё равно,

пишите письма или не пишите:

и получу, так после не найду.

Есть вещи незабвеннейшие, но —

но не теперь, не так, не на ходу,

позднее, на санскрите… на самшите.

6. «В ту сторону я больше не смотрю…

В ту сторону я больше не смотрю,
а если и смотрю, то вижу худо —
мне кажется, что вижу много блуда,
но, может, только кажется отсюда,
а может, я теперь такой зануда,
а может… может, дело к ноябрю.
Пропал, простите, всякий интерес —
и даже интерес к кофейной гуще:
всё сущее – оно на то и суще,
чтоб гуща эта становилась гуще,
а мы, ещё недавно всемогущи,
отгадки отвергали наотрез.
Где ничего загадочного нет,
где просто всё как пареная репа,
где призрак появляется из склепа
с петлёй, которая – всем скрепам скрепа,
там граждане в петлю шагают слепо
и будущее тихо плачет вслед.
Я не смотрю туда, а почему —
я не люблю таких больших идиллий,
кроме того, мы это проходили —
при «Пионере» и при «Крокодиле»,
и прародители нас прародили
по образу и духу своему.

7. «Не как тогда, со скоростью улитки…

Не как тогда, со скоростью улитки, —
теперь я убегал бы без оглядки
от этих мест святых, от этих мест,
где, никого в лицо не узнавая,
всех примирит порука круговая,
и бог не выдаст, и свинья не съест.
Не как тогда… когда я, как другие,
пуще чумы боялся ностальгии —
расплаты за ужасный неприезд:
что никогда мне до скончанья света
не будет ни ответа, ни привета
из этих мест святых, из этих мест.
Не как тогда… теперь мне за державу —
за дежавю – совсем уже, пожалуй,
не горько: я сложил с себя сей крест.
Пусть там опять хоругви и парады —
мне больше ничего уже не надо
от этих мест святых, от этих мест.
Что мы устроим… ах, что мы устроим,
когда я вдруг назад вернусь героем:
как выпьем чарку за Святую Русь,
как зашумят высокие дубравы,
как вновь мы будем молоды и правы
в тот звёздный час, когда я не вернусь.

8. «Нет-нет, я ни за что не отвечаю…

Нет-нет, я ни за что не отвечаю
и ни на что давно не претендую —
я, помнится, ушёл и запер дверь.
Иду и ног не чую и не чаю
нагнать в дороге строчку молодую —
немолодую, может быть, теперь.
Спиши меня в расход, маститый критик:
я не в контексте, даже и не в теме,
а просто совершенно не у дел —
не трожь моих энклитик и проклитик,
я паралитик, я не враг системе,
я постарел, поблёк и поседел.
Я заработал право на не-знанье,
на не-решенье, на не-отношенье
и на не-пониманье сразу всех,
и вся моя работа – заказная,
вся дорогая, я гоняю в шею
халявщиков, ибо халява – грех.
А кто и чем мне платит тут, на склоне
дней, гор… и, как их, строгости и страсти, —
моё собачье дело, господа.
Тут весь вопрос в небесном эталоне,
в дорожной шляпе и в дорожной трости —
не в гордости… ну разве иногда.

9. «Сказать, что много есть чего сказать…

Сказать, что много есть чего сказать,
но не скажу, ибо не будет проку, —
так это лучше вовсе промолчать,
не затевать строку или абзац,
не предаваться более пороку
хождения в народ или в печать.
Хотя ведь из краёв, где я живу,
в народ не ходят, а в печать – тем паче:
другие здесь, высокие, задачи —
не тронуть ветку, не примять траву,
не сдвинуть камень, не стряхнуть росу
и паучка не тронуть на весу.
Когда-нибудь потом, упав ничком,
я стану веткой, камнем, паучком,
комариком из здешнего болотца:
пути судьбы чудесны и кривы —
и милый странник, не примяв травы,
посмотрит на меня и улыбнётся.
Никто не возвращается к себе:
пункт А не существует в пункте Б,
и что ни пункт – то новая утрата.
Но каждый раз рискуя головой,
ты празднуешь последний праздник свой —
волшебный, вечный праздник невозврата.

10. «Мне надо всё уже переводить…

Мне надо всё уже переводить —
не потому, что плохо помню глоссы,
а потому что… новые колоссы
и каждый день – очередной вердикт.
Я сдался, мне уже не разобраться,
где что у вас – особенно где братство.
Я путаюсь в словах и словарях,
я больше никакой не собеседник,
я заблудился весь в моих осенних
годах и мыслях, словно твой варяг —
веками путешествующий в греки,
заворожённый музыкой навеки.
Простите всех, идущих стороной,
простите всех, кто не идёт за вами
и кто неподходящими словами
смущает без нужды ваш рай земной:
они исчезнут вместе с прочей скверной —
как морок, как слуга ваш непокорный.
А то ведь как… в краю покорных слуг,
где каждый знает, что почём и сколько,
где всё путём, где без сопливых скользко,
где в будущность несётся грозный струг,
возврат есть часть сценария измены:
все прокляты, все квиты, все забвенны.
Дальше