Еремец, постоянно пытавшийся подгадить Бунчуку, теперь назначенный старшим у Бярезовке, всерьез задумался - а не поспешил ли он тогда, осенью? В сентябре, глядя на бесконечный поток беженцев и отступающей армии казалось, что вот еще немного и сгинут ненавистные Советы. А Советы не только не сгинули, а ещё и отогнали немцев от Москвы. И никому не признаваясь в этом, Еремец тысячу раз перекрестился, что их лес знаменитый был далековато, и эти партизаны, объявившиеся сразу же после прихода немцев, у них не появляются.
Сколько уже случаев было - и взрывали, и расстреливали попавшихся полицаев, вон совсем недавно, сожгли живьем старосту в Михнево, вместе с полицаями, отмечавшими день рождения старосты у него на дому, никто и не выскочил.
Хитрый, изворотливый, никогда не выпячивающийся при Советах, Еремец начал бояться и всеми силами пытался как-то извернуться, но, похоже, сейчас было только два выхода: или продолжать верно и преданно служить, или будет ершиссен. Да и жена, поначалу ходившая по деревне, задрав нос, понемногу начала забывать про гонор, все больше сидела дома, общаясь только с женами других полицаев и сплетницей Агашкой.
Еремец зашел было на огонек к деду Ефиму, поговорить за жизнь, но дед охал и кряхтел на печке, ныл, что "усе кости болять, не иначе, як помрёть ускоре". Гущев в зиму замерз спьяну, а Шлепень только огрызался и бурчал себе под нос.
-Иди ты, Еремец, самому тошнее тошного, ты у своёй хате живеш, а у мяне батькова хата уся в разоре.
Шлепень, недавно будучи в Радневе, встретил свою стародавнюю подружку-Милку. Она, жеманничая и хихикая, шла по центральной улице уцепившись за руку якогось приезжего фрица и на Шлепеня, довоенную свою любовь, даже не взглянула - "як яго и нету навовсе. От и верь бабам, посля всяго," - сплюнул тогда Шлепень и пошел, чертыхаясь про себя.
Хотел было, по старой памяти, приударить за Стешкой, куда там... Стешка, не стесняясь в выражениях напомнила, где она яго видала, да ешчё и фриц этот-повар Зоммеровский, постоянно показывал ему кулак, говоря:
-Стьеша ист майн швистер, нихт, не трогат!
И чё перся через всю страну сюда, жил бы да жил в Красноярском крае, и бабенка ласковая имелась, нет, захотелось посчитаться с обидчиками, а где они те обидчики??
Кто удрал, кто на фронте, дотянись вот до них, а вымещать, как Бунчук, злобу на заморенных Родькиных пацанах... противно, да ещё и Ефимовна, которая в бытность его учеником, всегда Шлепеня отличала - хвалила за хорошую память и соображение.
И мрачнел все больше Шлепень-Слепень, понимая, что сам себя загнал в такую... А когда дошла до них весть, что скоро начнут менять их, какую-то часть, у кого нет женок, отправят куда-то на Украину, ближе к Польше, а тех головорезов - сюда (наслышан был Шлепень о массовых расстрелах, проболтался по пьяной лавочке вечно молчавший Шкуро - и фамилия-то подходящая какая! - который и начинал служить у полицаях, как раз у тех мястах), совсем стал неразговорчивым Шлепень. В пьянках участвовал, но мало пил и говорил, больше слушал, мотая, так сказать, себе на ус. И решился про себя, на разговор с Лешим, ждал, ой как ждал он его появления
Карл Краузе тоже ждал Лавра и поговорить, и решить некоторые проблемы.
Леший же не спеша сходил в церквушку, истово перекрестился и помолился у иконы Заступницы земли Русской - Казанской Божией Матери, послушал пение батюшки и, шикнув на мельтешащую у него перед глазами Агашку, пошел на выход.
Теперь уже Агашка крестилась ему вослед.
-От ума отставил, Лешай! - испуганно пробормотала она.
-А нечаго под ноги людям кидаться и усе унюхивать! Защитник твой у Радневе на пятле висить, угомонилася бы тожа! - шумнул дед Ефим.
-А я чаго? - отскочила от него Агашка.
-От и иди у хату! Люди молитвы возносють, а ёна мешаеть усем. Скажи, батюшка, что с Господом надоть у тишине гаворить?
-Истинно так!
Агашка попятилась и незаметно выскочила из церкви.
-От, воздух сразу посвяжее стал!
Леший пошел к Крутовым, Ефимовна уже усадила мальчишек за уроки, а сама суетилась у печки.
-Проходи, гость дорогой и желанный, картоплю вот только запекла, малость осталОся на еду-то. Гриня гаворить - Василь сильно болел?
-Да, ноги промочил, в луже долго стоял, пока эти проезжали, колонная целая, но Господь милостив - вылечили. У меня перед самой войной-то высокие гости охотились, один горлом маялся, кашлял сильно ну и порошки какие-то пару штук принял - все прошло, а пяток мне оставил, вот и пригодились. Я-то лечусь всегда по старинке - баня и стакан настойки - утром встаю как новенький, дитю этого не дашь.
-Знаешь, Леш, а ведь мальчонка-то, если наши придуть и мы живы останемся, ох и далеко пойдеть по ученой части, головастый! Только вот сейчас-то молчать, може и лучшее-да и всяго годов-то восемь, а потом...
-Ну наши придут - подлечим, может, и жив старый наш курилка - Самуил, а у него опыт-то огромнейший, найдет способ.
-Да, если жив!
-А вот верю я, что жив он сейчас и штопает солдатиков, таланту-то врачебного - великого. В России матушке при царях-императорах земские врачи-то все умели, а Самуил старой закваски.
-Дожить бы только до наших-то, посмотреть на них, родимых, вздохнуть свободно вот, не оглядываясь и по улице пройтись не пригибая головы.
-А ты верь, Марья, верь, придут наши, ох и наподдадут они фрицам. Сама знаешь, мы долго запрягаем, но уж если запрягли... За нами ещё Урал и Сибирь, севера - жилы небось из себя тянут кто там, получат они свое, кто с мечом к нам - тот и... не умеем по другому-то!
-Леш, я чаго хочу сказать-то, помнишь Ядзю Казимировну?
-Ну, кто ж такую женщину не помнит - это ж на усю округу первая красавица, а при НЭПе сколько богатеев её добивалися, а так ведь никто и не знает чей Казик сын у неё, умеет секреты хранить красавица-полька.
Марья улыбнулась:
-Знаю я чей ён сынок, да не об этом речь - еле ходить Ядзя-то, боится, что совсем свалится. Просила помочь найтить ей женшчину, чтобы приглядывала за нею. Стеша бы подошла, да разве Краузе отпустить?Можа у тябе есть кто на примете? Ядзя-то мало кому доверяет, а и правильно!
Леший сделал вид, что задумался, а сам в душе ликовал - Варю пристроить получится к хорошей женщине, надежной. С аусвайсом он уже надумал как быть, "ай да Марья, сама того не подозревая, здорово помогла Лешу".
-Навещу-ка я сам Ядзю, думаю, смогу ей помочь.
-А и славно будеть.
-Стешку ждать тогда не буду, скажи - вскоре опять появлюсь!
Леший потопал в Раднево, сходя с дороги через канаву на край опушки, при звуке едущих машин. Так грязь не долетала до него. Иной водитель, увидев идущего человека, нарочно прибавлял скорости, обрызгать посильнее и вдоволь посмеяться над русским...
- Уроды! - мрачно думал Леш, глядя на этих лихачей.
Вынырнувшая из-за поворота легковая машина с танкеткой в сопровождении резко притормозила. Выглянувший шеф гестапо пролаял:
-Господин егер, битте!
Леший, не раздумывая, полез в машину.
-Данке, герр майор!
Немного поговорили - Кляйнмихель наслаждался разговором с этим, таким дремучим на вид, но весьма умным русским, который не заискивал, а держался с достоинством. Вот что значит настоящий русский, - он знал, что у Леша имеется вполне приличное звание офицера царской армии и высшее военное образование. Вот и сейчас, он хитро прищурившись спросил:
-Варум, герр офицер царской армии не идет служить новой власти??
-Увольте, герр майор, одичал я в лесах-то своих за столько лет-то, да и не интересны мне людишки, вот лес - другое дело. Он и поит, и кормит, зверушки, они намного благодарнее и благороднее людей. Я уж с лесом-то сросся, такой же вон дуб, корнями на большую глубину ушедший, - он кивнул на несколько больших дубов, росших в небольшом отдалении от березняка. - Я уже в силу возраста и подзабыл многое, так что не обессудьте - нет.
-Я так и знал, гут. Что с охотой??
-Да надо малость подождать, зверь после зимы-то исхудалый, пусть немного поднаберет в весе. С месяц-полтора, а там все и устрою.
Гут! - немец поинтересовался, где его высадить в Раднево.
-Так возле комендатуры и выйду, мне там недалече, навещу свою старую подругу. Заболела, сказывают, сильно.
И видя, что фашистина хочет поинтересоваться, кто же эта подруга - сам сказал:
-Полячка тут у нас живет - Ядзя, ох и красотка была в свое время, но разборчивая.
-Ах, зо? Эта женщин - актрис местный?
-Ну, я бы сказал, по-другому, руководитель местного драмкружка. Какие постановки они ставили, в наш местный Дом культуры аж из самого Орла приезжали на спектакли, да... звали её в область, а она ни в какую.
-Гут!
Немец, казалось, потерял к нему всякий интерес. У комендатуры Леш вышел, поблагодарил Кляйнмихеля и не спеша и не оглядываясь, пошел к Ядзе.
Как обрадовалась ему Ядвига Казимировна Сталецкая.
-Лавруша! Ты пришел меня специально навестить? - мягко произнося букву'Л' спросила Ядзя.
-Да, моя стародавняя боевая подруга, я вот тебе немного ягод сушеных, медку каплю принес, давай-ка, как в старые добрые времена, почаевничаем?
И долго сидели Леш с Ядзей, наслаждаясь и чаем, и разговором.
-Что ж ты вздумала болеть-то, ведь Казика надо дождаться?
-Ох, дождусь ли, они, вон, пол-Европы на колени поставили...
-Сравнила, гнилая Европа и мы, азиаты, немытая Россия. Как славнейший наш полководец, Александр свет Васильевич, Суворов говаривал-то, напомнить?
Ядзя улыбнулась:
-Помню, помню...
-Я тебе больше скажу, Ядзинька, - Леш понизил голос, - был у меня незадолго перед войной беглый один человек, медиум ли, предсказатель, не столь важно, он уже почти и не дышал, Волчок его учуял, ну я и подобрал, Божья ведь душа.
-Ох, Лавр, мало тебе было науки с Бунчуком?
-Не по-Божески это, проходить мимо сильно нуждающегося, беспомощного... Так вот, выходил я его, а он перед тем, как уйти, и предсказал тогда... Как сейчас помню: глаза какие-то странные стали и голос изменился:
-Вижу, - говорит, - горе и слезы, много крови прольется на нашей многострадальной земле, но все превозмогнет народ наш и победит красный петух! Война грядет страшная, но соберется с силами народ, и получат вороги, что заслужили, и закончится война в логове ихнем.
Я тогда и не поверил сильно-то, мало ли, блаженненьким каким стал, после всего пережитого, год-то был тридцать девятый... А ещё сказал, он так: первые два года будет очень трудно, а потом повернется вспять все, и пойдут доблестные воины вперед, на чужие земли, гнать супостата.
Леший смешал в кучу все: на самом деле он выходил чудом сумевшего сбежать молодого мужика, на самом деле он предсказывал скорую войну, много горя, что победа будет наша. А вот конкретных сроков не говорил, это Леший уже от своих необычных гостей узнал.
А Ядвига была проверенная-перепроверенная, любовь всей жизни его друга ещё по тем давним, дореволюционным временам, бесследно сгинувшего в гражданскую войну, так и не узнавшего, что у него родился сын, Казик - вылитый он.
Ядзя внимательно выслушала Леша, не сказала ни слова, но у неё внутри, как бы включили свет - она просто засветилась вся.
-Лавричек, ради этого стоит жить! Да и не такая уж я и немощная. Просто не могу я этим... спектакли ставить, пся крев!
Леший ещё долго и обстоятельно обговаривал с Ядзей все детали предстоящего появления в жизни Ядзи приживалки. И остался ночевать - надо же было подтвердить слова, сказанные Кляйнмихелю, что Ядзя его стародавняя подруга.
В лесу между тем кипела работа, а Ищенко после обеда вдруг как-то ни с чего захохотал, минут пять не мог успокоиться. Потом, вытирая слезы, сказал:
-Иван, у тебя все веревки собраны, найди, какая покрепче, для меня.
-Ты чего? - Вылупилась на него Варя.
-Николаич, ты вешаться что-ли надумал, - съехидничал Игорек.
-Не, Игорь, у нас впереди ещё много дел, надо тут немного нашим помочь, раз уж здесь оказались, а веревка мне нужна, - он опять загоготал, поднял свитер, и все увидели его джинсы стянутые между петельками для ремня кусочком проволочки. - Я сегодня в пылу работы их чуть не потерял, прикрутил вот проволокой. А к вечеру дошло - схуднул я. Это теперь я как в Галькиных штанах буду ходить.
-Каких галькиных? - не понял никто.
А Ищенко опять заржал и пояснил:
-Был у нас на работе водила один, Женька Синюков - Синяк звали проще, шебутной такой, юморист. Так вот, приходит на работу, а джинсы как-то сильно на заднице обвисли.
-Женьк, ты что-то так сильно похудел, глянь, штаны сваливаются.
-Да, бля, Галькины-жены, одел!