Можно надеяться, что по ее решении все удивляющие нас явления окажутся в причинно-следственной связи. Основание к этому биофизики Голубевы, отец и сын [2009, с. 154], видят в первичности самого феномена сопряженности (комплементарности):
«… обилие реально имеющихся случаев комплементарности выступает в роли первопричины существования биохимических систем. Но с формальной точки зрения ожидаемая вероятность появления комплементарности между молекулами разных химических веществ должна быть ничтожно низкой – на уровне уникальных единичных курьезов». «Существует общая структурная причина, что и является ключевым условием появления и существования жизни. Структурные параметры химически разных молекул оказываются как бы заранее унифицированными, или подогнанными друг к другу».
То же можно сказать и об иных, нехимических, уровнях бытия.
Голубевы выводят первичную сопряженность из свойств «эфира» (физического вакуума). Правы они или нет насчет эфира, но черты паразита и его жертвы в самом деле сопряжены точно так же, как кодон и антикодон, как антиген и антитело и т. п.
Эти наблюдения позволяют наметить новую картину мира, для чего нужен теоретический инструмент – познавательная модель.
Познавательные модели
Познавательная модель, ПМ (А.П. Огурцов, 1980) – это набор приемов и утверждений, которые данному ученому (ученым) столь наглядны и самоочевидны, что через них принято объяснять (к ним сводить, ими моделировать) иные факты и понятия. Тем самым, ПМ – явление социальное по определению. Огурцов видел в каждой ПМ «базисную метафору». В любой исторический момент в обществе обычно господствует одна ПМ (иногда две), формирующая научную парадигму в каждом разделе знания, а другие ПМ оппозиционны ей.
ПМ отлична от парадигмы по Куну (принятой системы взглядов), исследовательской программы по Лакатошу и темы по Холтону всепроникающей междисциплинарностью (выходящей даже за рамки науки как целого), привязанностью к определенной эпохе и количеством самих ПМ (их, в отличие от программ и тем, всегда немного, но, в отличие от парадигмы, всегда больше одной, хотя господствует обычно одна ПМ).
Каждая ПМ удобна для описания лишь какого-то круга явлений, однако на практике ведущая модель привлекается для объяснения всего на свете, и это часто делает познание односторонним, ущербным. Именно поэтому различные ПМ полезно выявлять.
Эволюция европейской науки достаточно наглядно (пусть и грубо) выступает поочередной сменой господствующих ПМ. Вот их перечень.
Нулевая (донаучная) ПМ. До рождения европейской науки в обществе царило не оформленное логически почитание природы как благого или как злобного начала. Это почитание удобно описать как господство этико-эстетической (религиозной) ПМ. В ее рамках мир (природа и общество) понимался как храм. Считать ее нулевой следует еще и потому, что она характеризует тот эмоциональный тип восприятия мира и идей, который нельзя, строго говоря, отнести к познанию.
Первая научная (
знаковаяВторая (
механическаяТретья (
статистическаяЭта ПМ завоевала науку в 18-19-м веках и до сих пор занимает в ряде дисциплин центральное положение. В ее рамках любая неоднородность (и любая структура или сопряженность) требует объяснения, а однородность якобы самоочевидна. В ее терминах трактуют всё, что связано со случайностью, в том числе естественный отбор случайных вариаций. Сам факт быстрой победы эволюционной идеи связан с тем, что Дарвин выступил с нею в статистической форме, притом в годы быстрого роста популярности работ Адольфа Кетле (с 1837 г.) по статистике населения. Ныне «эта линия является тупиковой, поскольку усовершенствовать в данной концепции уже нечего, разве что приписать еще одну творческую силу естественному отбору» [Воронов, 2009, с. 94].
Четвертая (
системнаяЭволюционные возможности данной ПМ лежат на пути отказа от идеи оптимальности. См., например, серию статей В.В. Суслова, где, в частности, показана «неадекватность оптимизационных сценариев» [Суслов, 2014, с. 126]; вместо них предложен сценарий физиологический, т. е. тоже системный (по сути – ламаркистский).
Пятая (диатропическая, от греч. диатропос – разнообразный) ПМ зародилась в 1990-х как социальное явление, и многим представлялось, что она станет ведущей ПМ начала XXI века. Финансист Жак Аттали писал о грядущем “множественном порядке” (polyordre) [Attali, 1986, с. 357]. Эта ПМ видит в мире прежде всего разнообразие, видит природу как сад или как ярмарку (а не как огород или рынок, лишенные эстетического элемента), она моделирует природу обществом – совокупностью, в которой ни один элемент не обязателен, но в которой некоторая трудно уловимая целостность (часто – не функциональная, а эстетическая) есть. Разнообразие имеет собственные законы, достаточно общие и существенные, но не формальные и не строго однозначные.
Вся пятерка сменяющих друг друга научных моделей грубо, но, в общем, верно описывает процесс европейского научного познания как социальное явление, характерное для ушедшего тысячелетия. Каждая ПМ заимствует у предыдущей много черт, и потому их часто путают; но столь же характерно и более интересно сходство (в иных отношениях) моделей одинаковой чётности; чётные модели (начиная с нулевой) тяготеют к
целостномуэлементномуБудущая ПМ и активность всей природы
Если картина мира – итог дум отдельных лиц, то ПМ, по определению, общественное явление. В начале 1990-х пятая ПМ широко входила в жизнь (приоритет биоразнообразия, плюрализм форм власти, типов автономии и собственности, мультикультурализм и пр.). Однако в 21-м веке расцвел новый конфликт цивилизаций, и симпатии общества радикально сменились. Откат так силен, что впору говорить о возврате нулевой (донаучной) ПМ, и противостоять ей, естественно, будут первая и вторая ПМ, а не новые. Но устойчивого хода назад в истории не бывает, и если цивилизация в целом не погибнет, то можно ждать скорого возобновления интереса к разнообразию и к намеченной прежде смене ПМ.
Тут признаем, что диатропическая ПМ, давая для эволюционных описаний понятийный каркас, сама не может служить инструментом раскрытия тайн эволюции – в силу своей недвижности. Для успеха будущей теории эволюции, сходного по силе и долговечности с прежним успехом дарвинизма, нужно ее появление вместе или вскоре за укоренением в обществе новой, динамичной ПМ.
Есть смысл говорить о появлении в будущем только такой ПМ (шестой научной), черты какой уже просматриваются в публикациях. Заявку на нее сделал В.А. Брынцев [2007], теоретик ботаники и натурфилософ. Он положил в основу всего сущего не материю и не форму (идею), а движение, притом циклическое. В этом он следует вихревой космологии Декарта, каковая уже востребована в 20-м веке физиками в форме вихревой теории физического вакуума.
Чтобы стать познавательной моделью, идея должна быть затребована многими отраслями знания. В биологии это уже начато в рамках учения о развитии. Например:
«Представляется возможным развитие этих (вихревых – Ю. Ч.) идей в качестве специальной гипотезы биологического формообразования… В соответствии с этой гипотезой отдельные структурные феномены биосистем могут быть описаны в терминах гидроаэродинамических вихрей» [Зелеев, 2012, с. 15].
Столь широко понятое движение безусловно включает в себя все формы активности, и следует только добавить, что одного лишь движения явно недостаточно для теории, какую может затребовать сообщество ученых. В основу теории необходимо положить как минимум триаду: пространство – время – движение.
Ожидать от новой теории, что она даст понимание эволюции (а от новой ПМ – что она утвердит теорию в умах), можно лишь при условии, что будет понят феномен новизны (эмерджентность) и притом в понятных обществу терминах, как со своей идеей сумел сделать Дарвин. Ныне это невозможно, но времена меняются.
Заявки В.А. Брынцева и Р.М. Зелеева, пусть и верные по сути, столь абстрактны, что не могут не только стать познавательной моделью (овладеть сознанием значительной части общества), но и увлечь какую-либо группу ученых. Нужно что-то более наглядное, и смею предложить такую попытку.
В книге 4-08 (на с. 226–227, 295, 368, 424, 429 и 689–693) тоже была описана заявка на новую ПМ – ту которая выше названа активностной. В ее рамках однородное изотропное пространство – не объективная реальность (как в статистичекой ПМ), а лишь одна из моделей реальности, так что возможны другие модели реальности, с предпочтительными направлениями. Тогда сопряженность может оказаться первичным понятием, не нуждающимся в объяснении – если не полагать объяснением тот факт, что мир так устроен.
В основу данной ПМ положены не циклы, а фракталы. Всякий онтогенез понят в 4-08 как фрактальный рост, а эволюция – как смена онтогенезов. Фракталы показывают возможность неограниченного самоусложнения при полной самосогласованности. Поскольку желание понять биопроблемы через циклы старо и хорошо разработано (см.: 4-08, с. 350), а через фракталы – уже напрашивается, то рождения новой ПМ можно ожидать прямо на основе указанных заявок, т. е. скоро. Должны оказаться связанными и потому могут стать понятными самые разные загадки эволюции, порознь неразрешимые. Это, прежде всего, новация (эмерджентность). В дни Анри Бергсона (см. Табл 1) и сто лет после него новацию называли эволюционным творчеством, но ведь творчество – процесс сознательный, а признать сознание за микробом или грибом мало кто согласен. Пусть Бергсон имел в виду не это, а лишь одушевленность природы (панпсихизм), каковую можно понимать в виде активности природы как целого, всё равно это выглядело странно. Мыслящий мир был тогда не ко времени.
Детерминизм контактный и дистанционный
Не ко времени был он и позже, полвека назад, когда тему затронули в письмах Мейен и Любищев (ЛЧ, 2004, с. 26–30, 32). Отметив, что номогенез – установленный наблюдением факт (а не гипотеза, как писали и пишут невнимательные), причина коего не более ясна, чем у гравитации, Мейен точно так же аттестовал и морфогенез. Но не остановился на этом, а выявил (с. 26) в нем два типа детерминизма – контактный, как в кристаллографии, и дистанционный, действующий через поле, как действует гравитация. Сложность онтогенеза он объяснял через наложение различных полей, причем «поля объединяются в семейства (или ряды)».
Мейен не мог знать, что эта фраза – первый шаг к диатропике живого (а не ископаемых). О диатропике см. LR, т. 14, с. 96–98.
Вот еще его шаг: «Внешние условия – среда, внутренние – психика (в данном контексте)». Сейчас видно, что это не так: психика правит и внутри, и вовне организмов. Сам Мейен подозревал это:
«Когда говорят о примитивности психики у животных и о нецелесообразности их действий, я обычно вспоминаю поведение находящейся в панике толпы людей, крестовые походы, убийства из ревности и т. д.». И далее следует главное: «Я понимаю, что в этом пункте мы почти вплотную подходим к пантеизму (речь идет о панпсихизме – Ю. Ч.) но может быть в этом нет ничего страшного, если не добавлять в это мировоззрение антропоморфизм» (с. 28).
С данной позиции, ныне почти обычной (о поведении обществ как целостностей см. [Хайтун, 2006]), но тогда еретической, Мейен решил оценить различные царства по развитию у них психики. Она, мол, есть у всех, но у растений «сведена к минимуму», у животных достаточно существенна даже среди одноклеточных, а «у грибов дело обстоит иначе». Как – не сказано, но упомянуты миксомицеты (а заодно и миксобактерии), психика которых выше одноклеточных, что допускали уже тогда и что ныне доказано. Это привело Мейена к панпсихизму (его он назвал пантеизмом). К сожалению, всё это для него – лишь «загадочные тенденции, которые мы можем только назвать», тогда как на самом деле их давно пора изучать.
Любопытен ответ Любищева:
«Различение контактной и дистанционной детерминизации неплохо, но законен вопрос: существует ли контактная детерминация, ведь атомов-то в форме крошечных телец не существует, а Эйнштейн все стремился свести к полям». «Загадочные тенденции? А разве наше сознание не загадочно? Но мы им пользуемся с большим успехом».
Каково! Вокруг отрицали дистанционный детерминизм, видя лишь контактный (и большинство видит до сих пор), а у Любищева наоборот, и на основе новейшей тогда науки. И, главное, «обычное» сознание так же загадочно, как неведомое. Об этом у нас еще будет речь в главе 4.
Для понимания эволюции вспомним, что еще в природе сознательно, и тут диатропика, как сказано выше, указывает целые ряды сознательных поведений у, казалось бы, слишком просто устроенных организмов. Поскольку приведенные (и огромное число других) явления весьма разнородны, а объяснение естественно ожидать общее, то нужна и новая ПМ.
О диатропической картине мира
Представление о мире, основанное на анализе разнообразия, позволило первому номогенетику П.-Л. Мопертюи в 1747 г. усомниться в чисто приспособительном ходе эволюции (4-90, с. 29; 4-08, с. 53). В науке, замечу, наоборот: до сих пор преобладает анализ либо общих процессов, либо каждого явления в отдельности.