Annotation
Многие саги повествуют о Лемане Руссе, Владыке Зимы и Войны, самом грозном из примархов — сыновей Императора. На пике Великого крестового похода Космические Волки пытаются привести к Согласию мятежную планету Дулан. Разъяренный непокорностью тирана Дарата, Русс клянется лично казнить правителя, но Лев Эль’Джонсон, брат Лемана и повелитель Темных Ангелов, советует действовать более осмотрительно. Теперь войскам Дарата противостоят два легиона Астартес, но между союзниками растет напряжение, а соперничество Волка и Льва угрожает захлестнуть всех.
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Примархи
I
II
III
IV
V
VI
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Примархи
I
Безоблачное небо освещали только бело-голубые звезды, рассыпанные над высокими склонами Кракгарда. Иногда переменчивый Фенрис становился удивительно живописным и, пожалуй, не уступал в красоте ни одному из самых прекрасных миров Империума.
Но Ове-Тхост не бывал на других планетах. С рождения он знал лишь мороз, пробирающий до костей, внезапный жар огня, рвущегося из сердца мира, грохот айсбергов в приливных волнах ледяных океанов — и даже об этом вспомнил только три дня назад.
До тех пор воин был зверем, пускавшим пену из пасти. Втянув голову в плечи, он скакал на четвереньках через серые метели и мучительно завывал, глядя в пустые небеса. Он сражался с другими хищниками, огромными тварями из пещер и теснин. Враги рвали ему спину когтями, но Ове-Тхост перегрызал им глотки, скрытые под мехом.
Он лишь смутно помнил те схватки, но раны, полученные в них, никуда не исчезли. Огромное мускулистое тело воина покрывали пятна замерзшей крови. Поглядев на свои мышцы вернувшимся человеческим зрением, Ове-Тхост увидел, что их покрывают волосы — толстые у корней, рыжие на кончиках, растущие на тыльной стороне предплечий, на груди и ногах. Запустив пальцы с сильно отросшими ногтями в темно-русую гриву ниже затылка, он тут же наткнулся на жесткие колтуны.
Теперь воин бежал на двух ногах, как полагалось людям, хотя при этом горбился и пыхтел. Пробираясь по сугробам, он утопал в них по колено и вздымал на каждом шагу маленькие снежные шквалы. Каждый хриплый вдох сопровождался бульканьем крови в легких, и Ове-Тхосту казалось, что он вдыхает горящее масло.
Воин остановился, не выпрямляясь. Вальдрмани[16] осветила бледно-голубым сиянием восточный склон Кракгарда, уходящий в ночную высь. Из гребня горы выступали черные шипы хвойных лесов — густые и цепкие, они скрывали тысячу возможных смертей. Ове-Тхост уставился вперед, пронизывая взглядом сумрак. О таких зорких глазах он даже не мечтал до того, как испил из Чаши. Шумно и глубоко втянув воздух, он распознал множество опасностей по запахам, что прилетели с неистовым ветром.
За бором и вершиной перевала находился величайший пик, главная Гора. Когда-то воина забрали туда, испытали и изменили. Единственное, что он четко помнил о том месте, — Врата, окаймленные огнем, а дальше начинались сны, от которых Ове-Тхост кричал во тьме, и за ним неотрывно следили лица с пронзительными золотыми глазами, сокрытые под кожаными масками.
Ему нужно было вернуться туда, выбраться из вечного холода к очагам, горящим под землей. Даже раньше, в зверином безумии, он не забывал об этом.
«Вернуться».
Воин двинулся дальше, не обращая внимания на боль в икрах. Он пригибался к насту, а над ним возвышался перевал — сплетение утесов и ущелий, лабиринт ложных тропинок и расселин. Ове-Тхост был полностью измотан, но продолжал идти, борясь с мышечными спазмами.
До первого хребта он добрался за несколько часов, но потом наловчился разгребать снег потрескавшимися ладонями и двинулся быстрее. Вальдрмани почти зашла, когда воин достиг вершины и поднял усталые глаза на саму Гору.
Среди ночных теней она показалась даже огромнее прежнего — набухший вырост планетарной коры, устремленный вверх, тянущийся все выше и выше. На ее уступах лежал грязный снег, и видно было, насколько крутыми они становятся возле пика. Там, у острия, на фоне усеянного звездами неба мерцали далекие красные точки. Скалы под ногами слегка подрагивали: где-то в недрах Горы работали колоссальные подземные машины.
Под Ове-Тхостом лежали долины, со дна которых уходили вдаль широкие прямые дороги. В конце их ждали Врата, увенчанные камнем и загражденные железом, потемневшим на открытом воздухе.
Но туда еще нужно было спуститься. Воин снова перешел на бег, проскальзывая по льду и талой грязи. Его дыхание участилось, сердце застучало громче.
В лицо Ове-Тхосту ударил порыв ветра, и он ощутил резкий смрад хищника на микросекунду позже необходимого. Метнувшись в сторону, воин упал на колени, но недостаточно быстро. Неподъемная груда мускулов и сухожилий врезалась ему в бок.
Фенрисиец покатился по снегу и взревел от боли, чувствуя, как когти раздирают ему спину. Он толкался, пытаясь сбросить косматого зверя, но тот был тяжелее человека и придавливал его к земле. Пятнистый серый мех твари был жестким, словно проволока.
Атакуя, она разинула пасть — широкую, словно грудь воина. Мелькнули три ряда клыков, Ове-Тхоста обдало мерзким смрадом и брызгами желтой слюны. Он отдернул голову и напряг руки, стараясь увести башку хищника вбок.
Этого усилия хватило, и челюсти зверя сомкнулись на плече, а не на шее человека. Хлынувшая кровь омыла обоих, залила щеки и губы воина.
Ее медный запах вновь пробудил в Ове-Тхосте животную ярость, ту самую, что помогла ему выжить в глуши, и он свирепо зарычал. Надавив сильнее, воин столкнул хищника и, упираясь в землю сведенными судорогой ногами, повалился на него сверху.
Он не мог высвободить руки из захвата когтистых лап, его тело утопало в меху зверя, и оставались только клыки, что удлинились и заострились после глотка из Чаши.
Ове-Тхост вцепился в глотку врага, прогрызая мех и плоть. Мотая головой, он купался в горячих струях черной крови. Существо под ним истошно завопило и изогнуло спину, пытаясь высвободиться, однако из хищника оно уже превратилось в жертву.
Покончив с ним, воин тяжело поднялся с туши, запрокинул окровавленную голову и завыл в ночное небо. Он издавал триумфальный рык, раскинув руки, его грудь тряслась от напряжения, обнаженное тело пересекали длинные потеки дымящейся влаги.
На мгновение Ове-Тхост едва не забылся. Объятый лихорадкой разум воина захлестнули видения того, как он скачет обратно в лес и охотится на других тварей, обитающих там. Фенрисиец мог бы вечно гоняться за добычей по снегу, залитому лунным светом, если бы выпустил на волю запертое в груди создание с янтарными глазами.
Затем победный вой умолк, у Ове-Тхоста от кровопотери закружилась голова, и он рухнул на колени. Зверь уходил вглубь, его место вновь занимал человек. Плечо воина превратилось в алую изжеванную массу — до изменения такая рана погубила бы его неизбежно, однако и сейчас угрожала смертью.
Сунув руку в жаркую пасть мертвого хищника, фенрисиец вырвал два клыка — оба длиной с его ладонь, тонкие и жестоко изогнутые. Ворча от боли, Ове-Тхост пронзил ими свою плоть и соединил края раны.
Поднявшись, он неловко зашагал прочь, оставляя следы-лужицы в снегу. Предметы на границе поля зрения расплывались и дрожали. Воин трясся от холода, трезвея после животного неистовства, и держался на ногах лишь благодаря мантре, которую повторял снова и снова.
Через несколько часов он утратил чувство направления. Ове-Тхост шел, свесив голову и подволакивая ноги. В какой-то момент показалось, что под снегом уже ощущается камень, но воин не стал задерживаться и проверять.
Потом он опять упал на колени и пополз вперед. Фенрисийца бил озноб, ему мерещилось, что он взбирается по крутому склону к самим небесам, где кружатся звезды и Всеотец приглашает лучших бойцов к себе в чертоги.
Остановился Ове-Тхост только после того, как рассеялся ночной мрак — синие тени отступили перед жемчужно-серой полоской света на востоке. Ветер ослаб, и жесткий свет фенрисийского солнца разлился по пустому небу, словно вода.
Подняв глаза, воин увидел перед собой неописуемо громадную Гору, пронзающую ледяной воздух. Всего в паре сотен метров от него находились многоуровневые Врата, колоссальные сами по себе. С боков их окружали колонны, высеченные в скале, венчали же вход массивные волчьи головы из камня, что скалились на подходы к цитадели. У ее основания виднелись крошечные фигурки в боевых доспехах и металлических масках.
Ове-Тхост пополз к ним, волоча онемевшую левую ногу, пятная снег кровью из плеча. Никто не двинулся с места — наблюдатели просто смотрели, как он подбирается к Вратам. Вблизи воин различил безжалостные лица, взирающие на него, и железные перчатки, лежащие на рукоятях огромных мечей и топоров. Одни великаны были облачены в серо-синие латы, броня других тускло блестела, как оголенный металл, доспехи третьих казались непроглядно-черными.
Каждое усилие приносило Ове-Тхосту новые муки. Муть расползлась из уголков глаз, и вскоре мир скрылся за пеленой серого тумана. Добравшись до порога, воин вцепился ослабевшими пальцами в изъеденный ветром камень. Только затем гиганты подошли к нему, подняли на ноги, влили в глотку что-то горячее и выдернули клыки из раны. Кто-то размахнулся, чтобы выбросить их.
— Нет, — пробормотал Ове-Тхост, протягивая руку к зубам убитого им зверя.
Он услышал грубый, нечеловечески гулкий смех. Великан в черной броне, глаза которого мерцали тусклым кроваво-красным светом, забрал у своего товарища клыки и вложил их в заскорузлые ладони воина.
— Согласен, — сказал гигант. — Ты заслужил их.
Так все началось.
С годами тело Ове-Тхоста продолжало изменяться. Глоток состава с «канис хеликс»[17], испитый им на вечном льду, оказался всего лишь первым из множества испытаний. Каждое последующее отзывалось в теле воина новыми муками — его кровь густела, конечности деформировались, но он становился сильнее, быстрее, смертоноснее. Он учился сражаться новыми способами и неизвестным прежде оружием. Раньше фенрисиец с гордостью хвалился бы тем, что может убить человека; теперь он умел убивать сотни, тысячи, целые миры людей.
Отныне его звали не Ове-Тхост, но Хальдор Пара Клыков, и он привык к новому имени, как и ко всему остальному. Воин стал Кровавым Когтем, как называли самых неопытных бойцов Стаи, тренировался и бился в спаррингах с другими юношами, которых тоже выбрали из племен замерзших морей и превратили в богов.
Хальдор не считал себя выше или ниже товарищей. Он смеялся, ругался и дрался с ними, узнавал, какое из великих оружий — топор, клинок, болтер или когти — станет для него любимым. Вокруг него образовалась «стая»[18], к которой примыкали новобранцы, выжившие в испытаниях: Вальгам, Эйрик, Желтый Зуб, Свент и прочие — все молодые, с гладкой кожей и яркими глазами. Глядя в истерзанные бурями небеса родного мира смерти, они видели корабли, стартующие со взлетных площадок у вершины Горы, и знали, что после обучения тоже поднимутся в небо, и не могли дождаться.
Браннак, волчий жрец Великой роты Разбитой Губы, безжалостно гонял их. На каждой проверке, на любой полосе препятствий он наблюдал за рекрутами, держа в скрещенных руках Иней — топор с длинной рукоятью. Именно Браннак когда-то вернул Хальдору пару клыков, которые теперь болтались над чисто-серым нагрудником воина, подвешенные на полоске выделанной кожи.
Юноша считал, что волчий жрец по-особенному относится к нему. Порой, измотанный почти до предела выносливости, Хальдор возмущался этим. Иногда, напротив, ощущал глубинную уверенность, граничащую с самонадеянностью. За такой настрой ему доставалось от товарищей по стае, которые боролись между собой так же свирепо, как преодолевали испытания. Но после долгих драк, с трещинами в костях и с волосами, слипшимися от пота, залитые кровью бойцы ложились возле костровых чаш и забывали, с чего началась ссора.
— Он наблюдает за всеми, — говорил Эйрик, ухмыляясь разбитым ртом.
— За мной больше, чем за вами, — возражал Хальдор. — Больше, чем за любым другим.
Так проходили дни — во льду и огне, под небом и в пещерах, и воины росли, зарабатывая все новые шрамы, и узы внутри стаи непрерывно крепли.
Первым погиб Свент. Следом умерли еще трое, в мучениях после неудачных имплантаций или от ран в тренировочных боях. К последнему дню обучения в стае осталось девять воинов, все с черными панцирями, полностью связанные с силовой броней. Они достигли совершенства — по крайней мере телесного. Надев шлемы, бойцы увидели мир через несколько слоев рунных целеуказателей. Их отвели в кузни железных жрецов и выдали клинки, в основном цепные мечи.
Когда Хальдор шагнул вперед, чтобы получить свое оружие, Браннак вручил ему двусторонний топор из темного металла, с рукоятью короче, чем у Инея. На его бойке не имелось рун, однако лезвия были украшены простым орнаментом.
Взвесив оружие в руке, воин счел его тяжесть непривычной, но приемлемой.
«Этим топором, — подумал он, — я разрублю Галактику на куски».
— Знаешь его имя? — спросил волчий жрец.
Хальдор поднял на него глаза:
— А должен?
Браннак отвесил ему крепкую затрещину истинного воина, и голова юноши мотнулась.
— Узнай.
С этим волчий жрец перешел к следующему бойцу в шеренге. Потерев уже опухающую скулу, Хальдор уставился на оружие. У него не было имени, известного юноше. Возможно, прозвище для топора придется украсть.
Он быстро взглянул на Эйрика, который с наслаждением рассматривал свой цепной клинок.
— И что теперь? — прошептал Хальдор.
Эйрик, не глядя на него, со стуком провел керамитовым пальцем по заточенным зубьям.
— Мы стали Небесными Воинами, брат, — рассеянно ответил он. — Будем делать, что полагается. Напьемся.
В зале гремели голоса. Некоторые были человеческими, но они казались тонкими и слабыми на фоне грудного рева сверхлюдей, Вознесшихся, полубогов. В жаровнях тлели угли, которые ярко полыхали всякий раз, когда на них проливали крепкий мьод. Стоял густой запах пота, жареной пищи и мятой соломы на полу.
Они пировали в недрах Клыка, в его мрачной железной утробе, озаренной изнутри пляшущими языками огня, где в кроваво-алой жаре каминов змеились черные тени. Целое братство наедалось вволю и шумно ссорилось на глазах своего ярла, Эски Разбитой Губы, некогда воина Тра из Шестого легиона, а ныне волчьего лорда Третьей Великой роты ордена Космических Волков. Изменения, произошедшие в Галактике после снятия Осады, коснулись даже чертогов Фенриса, но многое здесь осталось прежним.
Волчьи гвардейцы Эски, что расположились рядом с ярлом за высеченным из камня высоким столом, перебирали куски на деревянных подносах в поисках жирных потрохов. Вздымая позолоченные рога, воины заливали маслянистую выпивку в грубые глотки и затягивали старинные песни легиона. Эти мотивы звучали на ледяной планете еще до прибытия Всеотца, и они не умолкнут даже после того, как угаснет последняя звезда.