1970
«Шёл я поздно. Фонари горели…»
Шёл я поздно. Фонари горели.
Падал снег, танцуя на весу.
Тополя от холода скрипели.
Улица готовилась ко сну.
И совсем нежданно и случайно
Я увидел в свете фонаря:
Сыпалась с небес на землю тайна,
Яркими алмазами горя.
Словно вдруг перевернув страницу,
Я попал в мир сказки и мечты.
Будто я поймал перо жар-птицы
Небывалой, чудной красоты.
Я забыл заботы и печали,
Что наутро снова – труд и бой.
А алмазы сыпались, встречая
Снежные ладони мостовой.
1973
«Сидеть в квартире нет резону…»
Сидеть в квартире нет резону
В разгаре выходного дня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
Обуйся в лыжи, палки – в руки
И, споря с ветром, убегай
Туда, где убивают скуку
Снегов крутые берега.
Я замираю в быстром беге
И ожиданием томлюсь,
Что на лыжне-узкоколейке
Вдруг прямо в детство возвращусь.
Вот голова моя дурная —
Всё перепутал, переврал.
И, кверху ноги задирая,
Упал в сугроб и заорал.
А что я думал? Что вернётся
Назад ушедшее давно?
Моя спина уже не гнётся.
И взгляд не остр. И лет полно.
Пора на основаньи КЗОТа
На пенсию услать меня.
Ушла куда-то к горизонту
Узкоколейная лыжня.
1973
«Ах, запись старая! Пластинка…»
Ах, запись старая! Пластинка
Стучит на стыках, но поёт.
И пахнет розовой старинкой,
И в сердце вновь переворот.
Ах, танго, нежное такое!
Напомнило мне юность вновь,
Луну над спящею рекою
И первую мою любовь.
А голос бархатный и томный
За душу грешную берёт.
Так в комнате пустой и тёмной
Мне Козин о себе поёт.
Я погружаюсь без остатка
В твои наивные слова.
Как хорошо, что в жизни краткой
Нам песня старая – нова!
1973
В день рождения
На работе – смешное дело —
Подчинённые по весне
Вдруг сложились и неумело
Подарили подарок мне.
Вот какие смешные вы, черти.
Не нужны мне ваши дары.
Вы мне так, на словах поверьте,
Что наш город – хуже дыры.
Но здесь тлеть мне недолго осталось,
Полнить крохами дни суеты.
Вот уже поднимает парус
Каравелла моей мечты.
Я ко всем испытаньям готовый.
И однажды, на мостик взойдя,
Дам команду: «Отдать швартовы!»
И умчусь на закате дня.
Я корнями даров не спутан,
Уплыву, всех врагов разозля,
Чтоб когда-нибудь ясным утром
Крикнуть радостно: «Здравствуй, Земля!»
1973
«Надоело. Такие тяжести…»
Надоело. Такие тяжести
И на сердце, и в голове.
Отпустите меня, пожалуйста,
Отдохнуть в голубой синеве.
Побродить босиком по лугу.
Надышаться настоем трав.
Под черёмуховую вьюгу
Поваляться, ноги задрав.
Не родиться ребенком заново.
Я прикован цепями труда.
Лишь жаднее судьбы моей зарево
Жрёт оставшиеся года.
Я забыл все былые шалости.
И слезам ты моим не верь.
Отпустите меня, пожалуйста,
Отдохнуть в голубой синеве!
1973
«Перебирая свой архив бумажный…»
Перебирая свой архив бумажный,
Я обнаружил старую тетрадь.
Давным-давно я рыцарем отважным
Поэзию пытался штурмовать.
Был смел я и самонадеян.
Кричал «Ура!» и лез на бастион.
Меня влекла безумная затея
Коснуться поэтических знамён.
Но время всё поставило на место.
В стихах то перелёт, то недолёт.
Читать их никому не интересно.
Я не поэт. Я просто рифмоплёт.
Я был сражён и сам оставил поле,
Где пот и кровь бездарно пролились.
А годы шли. Я стал иным доволен.
Другие чувства и другая жизнь.
Но, чёрт возьми! Опять воспоминанья.
Я не читаю – помню наизусть.
Как будто я вернулся из скитаний,
Из тех краёв, где есть любовь и грусть.
И сам себе я говорю: неважно,
Что стал не тем, кем так хотелось стать.
Будь счастлив, что пришлось, хотя б однажды
Поэзию, как крепость, штурмовать.
1974
«Уходит день. Закат пылает…»
Уходит день. Закат пылает.
Оторван лист календаря.
Наверное, никто не знает,
Что я сегодня прожил зря.
Обычный день, осенний, мокрый,
Слетают листья с тополей,
И по траве с оттенком охры
Пасет их ветер-прохиндей.
Всё, что задумал, – не успелось.
Всё, что хотел, – не завершил.
Телега жизни проскрипела,
Одолевая виражи.
Не каждый день приносит радость.
Бывают пасмурные дни.
Но и о них грустить не надо —
Нужны для счастья и они.
1974
Ялтинская осень
Несутся тучи с гор, стирая
Дождями летние следы.
Смотрю, как тихо отгорают
На клумбах поздние цветы.
Покоя нет. Он только снится.
И даже в южной стороне,
Где пальмы – женские ресницы
Грустят, но только не по мне.
Привязаны к своим причалам,
Как кони к стойлам, катера.
А море стылое рычало
И выло зло по вечерам.
По набережной каждый вечер,
От вольной жизни одурев,
Пасется стадо человечье,
Одежды модные надев.
Здесь у мужчин глаза, как угли.
И каждый холост или вдов.
Джинсами задницы округлив,
Девицы ищут женихов.
Такая осень здесь впервые.
И на душе такая ж стынь.
Дать что ли богу чаевые,
Чтоб солнце в Ялту отпустил?
Но бога нет. И небо в тучах.
И дождь, как проклятый, идёт.
Ах, эту осень встретить лучше
Мне было б у родных ворот.
Ну а пока с тоской взираю
На мир осенней маяты,
На то, как тихо отгорают
На клумбах поздние цветы.
1976
Отпуск
А какие растут здесь пальмы!
А какие цветы цветут!
Но подсказывает мне память,
Что в России дожди идут,
Что в России давно уже осень,
И метелью шумит листопад.
И взволнованно сердце просит
Возвратиться скорее назад.
А какое здесь море синее!
А как улицы здесь чисты!
Только мне дороже Россия,
Даже если там грязь и стынь.
И совсем уж немного осталось
До отъезда в родные края.
Вот уже поднимает парус
Острокрылая яхта моя.
И умчусь в край берёз и сосен,
Где оставил я сердце своё.
А в России давно уже осень
Журавлиную песню поёт.
Ялта. 1976
«Один в квартире. День морозный…»
Один в квартире. День морозный.
Дела не клеятся никак.
Из зеркала глядит серьёзно
Один стареющий дурак.
Он мне противен. Что за морда?
В глазах отчаянье и злость.
Как будто при честном народе
Ему втолкнули в горло кость.
Иди ты к чёрту, старый скептик,
И зеркало переверни.
Пока ещё на этом свете
Есть нераспаханные дни.
1977
Сорок четвертый год
Всё нет покоя взбалмошной душе.
Мне снятся сны из давнего былого.
Те сны, как типографское клише,
Пережитое повторяют снова.
Я помню всё: землянку и мороз,
Горящих дров законченность мелодий.
И, не оттаяв инея с волос,
Мы шли на стройку в неизвестный подвиг.
Война была на фронте и в тылу.
И каждый гвоздь казался нам снарядом.
И жизнь казалась сделанной как надо.
И все невзгоды таяли в пылу.
Да, мы ковали торжество побед.
Пусть это и звучит сейчас банально.
Пусть те, кому сейчас семнадцать лет,
Подумают о жизни нашей дальней.
1978
«А по ночам мне часто снятся…»
А по ночам мне часто снятся
Неведомые города,
И я хочу попасть туда
И в переулках затеряться.
Ещё мне снятся поезда.
И я куда-то еду, еду —
Или добыть себе победу,
Или исчезнуть навсегда.
Порою снятся мне цветы —
Поляны солнечных ромашек.
Весь мир по-новому окрашен
И явит светлые черты.
Ах, эти сны – игра теней!
Зачем вы память тормошите?
Ведь всё равно вы не решите
Проблемы старости моей.
1980
«Мне говорят: да ты почти святой…»
Мне говорят: да ты почти святой,
Не пьёшь, не куришь, скромный и простой,
Ни мебелей, ни золота, ни книжки.
Всего богатства: дети да нервишки.
Не думал я об этой святоте
В толкучке лет, в текущей суете.
Но знаю я, что нет меня богаче
Тем, что живу вот так, а не иначе.
Что жил я вместе со своим народом
И в радостные дни и в непогоду.
Какой бы ни возник в душе скандал —
Я Родину свою не покидал.
И если снова суждено родиться,
Хочу таким же снова повториться.
1982
Находка
Я топчу по утрам росу,
И хожу, и смеюсь, как маленький.
Ах, какие грибы в лесу,
В подмосковном лесу под Чапаевкой.
Только я те грибы не рву.
Мне грибов никаких не надо.
Я нашёл их на дне во рву
Вместе с гильзою от снаряда.
Этот ров был окоп или нет?
Может, пушка во рву стреляла?
И теперь, через сорок лет
В моей жизни войну повторяла.
Шепчет реквием жёлтый клён.
И сосна отпевает тризну
Над героями тех времён,
Жизнь отдавшими за Отчизну.
Не стащил я гильзу в музей.
Не по нраву мне школьная мода.
Этот ров – сам себе мавзолей,
Память сорок первого года.