Комментарий к Тайны и признания
Написано под впечатлением от Garou_Je Suis Le Mame. Именно такой голос я представляю у Анри.
========== Побег из Парижа ==========
- Филипп был убедителен. Конечно, я до последнего верила, что ты выжил, но точной уверенности в этом не было. Король стремительно терял свою власть, чернь бесчинствовала в Париже, учиняя самосуд всем аристократам, не в том месте не в то время. Он продумал наш побег до мельчайших деталей, порой рискуя своей жизнью. Филипп едва не погиб, похищая из Бюро Благонадежности необходимые документы – без них наш побег закончился бы полным фиаско.
В ночь перед побегом мы с матерью повытаскивали из корсетов пластины из китового уса и вместо них аккуратнейшим образом уложили немного золотых монет и банковских чеков – они пригодились бы нам за границей, где мы собирались строить новую жизнь. Рядом с нами де Круа зашивал в подкладку дырявого и потрепанного плаща ценные бумаги и векселя.
Однако на этом дело не закончилось. Для удачного осуществления плана, предложенного Филиппом, нам троим предстояло отринуть свое «Я» и надеть маски, спрятаться под личинами других людей. Так, по документам, украденным де Круа, я стала Жюльетт Мори, цветочницей из Нанта. Филиппу досталась роль моего мужа, кузнеца Жана. Ну а матери моей пришлось на время стать вдовой, некой мадам Соланж Дюбуа, якобы отбывающей из Парижа в Нант на похороны брата.
Мы облачились в старые, поношенные одежды, почти лохмотья, спрятали волосы под чепчики (а Филипп под шляпу, предварительно обильно смазав их бараньим жиром, чтобы они казались неухоженными и грязными). Затем нам пришлось повозиться руками в грязи, чтобы ногти стали как можно грязнее. Были случаи, что именно так проверяющие распознавали беглых аристократов, скрывающихся под личинами бедных крестьян. Мы с Филиппом немного испачкали свои лица и одежду. Матери этого не требовалось – она должна была всего лишь поддерживать скорбный и благообразный вид.
Ранним утром мы отправились к одной из застав, где нас уже ждала почтовая карета. Помимо кучера и нас троих, в карете еще сидел сухопарый адвокат, нервно сжимающий в руках папку с бумагами. Я нервничала, во рту пересохло, было трудно дышать. Однако невозмутимое спокойствие Филиппа словно вливало в меня новые силы, и я, глубоко вздохнув, приняла глуповато-мечтательное выражение, которое я частенько видела на лицах парижских цветочниц.
Вскоре к нам подошел начальник заставы и потребовал документы. Матушка моя великолепно играла свою роль: проверяющему пришлось несколько раз окликнуть ее, прежде чем она прекратила изображать переливчатый храп и со смущенным видом подала свои документы. Он бегло изучил их и вернул назад.
Когда пришла очередь моих бумаг, то начальник заставы долго просматривал документ, потом перевел взгляд на мое лицо и произнес:
- Хороша, чертовка! Повезло же вам, Жан Мори. Ваша жена красива, как и цветы, что она продает.
Филипп кивнул и с видом собственника приобнял меня за плечи. От непривычки я подпрыгнула на месте, и чтобы хоть как-то сгладить неловкость, произнесла, смущенно потупясь:
- Жан, ну не при людях же…
Проверяющий хохотнул, похлопал моего лже-мужа по плечу и отдал приказ пропустить карету. Я едва удержала вздох облегчения. Но рано было радоваться. Нам предстояло без проблем доехать до Нанта, потом добраться до Марселя, а уж там погрузиться на корабль, идущий в Ливерпуль.
Дорога была тяжелой. В Нанте Филипп купил лошадей, и до Марселя мы добирались уже верхом. Я плохо переносила скачку – ведь за день мы проезжали сотню лье, спешиваясь лишь для того, чтобы поесть и передохнуть. Моей матери было и того хуже – она доселе не имела никаких дел с лошадьми, предпочитая только смотреть на них издалека. К тому же, нам пришлось надеть мужскую одежду – в платьях было бы жутко неудобно.
Спустя пару недель мы добрались до Марселя, где Филипп, опять-таки, купил нам места на корабле, выходящем в открытое море через несколько часов после нашего прибытия в порт. И только тогда, когда мы очутились посреди бескрайних морских просторов, я вздохнула с облегчением. Я покинула свою родину, спасаясь от революционной чумы, не зная, что ожидает меня в дальнейшем.
Из Ливерпуля мы переехали в Лондон, в особняк Филиппа. Да, моя семья была знатной и могущественной, но, кроме французских владений, у нас ничего не было. Как бы нам ни претила мысль, что мы, де Ламберы, зависим от барона, нам пришлось смириться, ибо мы стали никем, и кроме золота в корсете не имели ничего.
Так, находясь на унизительном иждивении де Круа, я и моя мать прожили пять лет. Все это время я надеялась, что ты жив, что ты ищешь меня. Но с каждым днем уверенность в этом таяла.
А еще через год скончалась моя мать. Она умерла во сне, легко и без мучений. И вот тогда мы с Филиппом остались одни. Сразу после похорон поползли неприятные слухи о том, что я живу с мужчиной, с которым мы не состоим в браке; что у меня нет даже компаньонки, чтобы избежать поползновений со стороны барона. Думаю, понятно, что меня напрягали эти слухи. Тогда Филипп, мрачный, как туча, сделал мне предложение руки и сердца. И мне пришлось принять его, ведь я не ожидала чуда. Да, я стала его женой, но в сердце я все еще хранила твой нетленный образ.
У меня появилась дочь, ты мог видеть ее на балу. Не считая тебя, она единственный человек на этой земле, которого я люблю всей душой. Да, Филипп де Круа был добр ко мне, он спас меня от гибели и бесчестья, но он никогда не проявлял по отношению ко мне теплых чувств. Мне порой не хватало объятий, комплимента, теплых слов – всего того, что я привыкла получать от тебя еще тогда, когда мы встречались в Версале. Поэтому не суди меня строго. Ты появился, как гром среди ясного неба… Да еще и это похищение… Я рассказала тебе все. Пришла пора принять решение, Анри.
***
Де Тальмон внимательно слушал исповедь Мадлен, не прерывая ее. В его голове постепенно выстраивалась логическая цепочка из событий, описанных женщиной. Мужчина не имел права не верить ей, ведь ничего в этом жестоком мире, ровным счетом ничего не зависело от нее. Она была слабой женщиной, которая должна была находиться за спиной надежного мужчины; а он не мог дать ей этого. Фактически, де Круа сделал все, чтобы сберечь ее. Формально, он даже выполнил свое обещание перед ним, Анри, обещание друга и союзника. Конечно, кое-где Филипп преступил через рамки дозволенного – рождение Элианы де Круа тому пример. Но, будучи мужем Мадлен, он имел право ложиться с ней в постель, поэтому обвинять Филиппа в том, что он спал с собственной женой было бы, по большей мере, нелепо. Поэтому, взвесив все «за» и «против», Анри произнес:
- Полагаю, пришло время увидеться с моим бывшим другом, - увидев, как напряглась при этих словах Мадлен, он поспешно добавил: - Нет, я не буду учинять над ним самосуд. Я просто хочу поговорить… Ну а сейчас, моя дорогая, я посажу Вас в карету и довезу до дома. Ваш кучер, должно быть, уже в стельку пьян. А я отвечаю за Вашу жизнь своей головой.
«Потому что по-прежнему не вижу без тебя своей жизни», - добавил он про себя, подавая любимой руку.
Комментарий к Побег из Парижа
Глава выходит раньше при поддержке моей трудолюбивой беты Sold My Soul)
========== Девичьи разговоры ==========
Рихард получил письмо от своего старого друга за день до свадьбы. Оно было написано торопливо, неряшливо, то и дело встречались кляксы, кое-какие слова были зачеркнуты, однако общий смысл все-таки можно было уловить:
«Друг мой!
Ты знаешь, что в данный момент я нахожусь в Берлине, ибо взял на себя часть твоих забот, оставив на твою долю лишь приготовления к грядущему торжеству. К тому моменту, как ты получишь это письмо, я уже буду в пути. Искренне надеюсь, что я успею переплыть Ла-Манш и успеть-таки на твою свадьбу, дабы оказать честь твоей красавице жене и узнать, из какого же теста она сделана. Что же касается дел, то тут можешь не беспокоиться: я все уладил, можешь хоть сейчас пожинать плоды нашего с тобой нелегкого труда.
С наилучшими пожеланиями, Оливер Ридель»
Что и говорить, Круспе был приятно удивлен. Ридель редко писал письма, а уж находясь в пути – тем более. Он очень любил комфорт и старался избегать любых потрясений, будь то ссора с кем-либо или дальняя поездка. Оттого его письмо было для графа раза в два ценнее, чем любое другое послание.
Рихард аккуратно сложил письмо и положил его в резную деревянную шкатулку – такой знак внимания следовало хранить бережно, чтобы потом перечитать в тяжелый момент жизни и осознать, что ты кому-то нужен, и что о тебе помнят.
Улыбнувшись своим мыслям, граф Геннегау переключил внимание на предстоящее бракосочетание и поймал себя на том, что до сих пор не преподнес своей будущей жене свадебный подарок. Конечно, он уже давным-давно купил его, но времени, чтобы вручить дар, все еще не находил.
Круспе подошел к тяжелому дубовому бюро и вытащил из выдвижного ящика шкатулку, обитую изумрудным бархатом. Там, внутри, с достоинством настоящей драгоценности, покоилась нитка белого жемчуга. Вне всяких сомнений, она должна была идеально подойти к свадебному платью Элианы.
Черкнув пару строк на белом листке бумаги, Рихард сложил его вдвое и положил в шкатулку. После позвал лакея и приказал ему отнести подарок по известному адресу.
***
Посыльный пришел как раз в тот момент, когда Элиана, гордо восседая на изящной софе, попивала чай в компании своих подруг. В своем домашнем, бледно-лиловом платье со свободными длинными рукавами, собранными на запястьях в широкие манжеты, она выглядела на редкость мило. Рядом с ней, вокруг чайного столика, заставленного серебряным чайным сервизом, сидели ее подруги: Лидия Сейджвик, Роза Хантерсон, Ребекка Джонс, в девичестве Пирс, и, конечно же, Каролина Шарп, которая с недавних пор стала часто навещать Элиану. Девушке нравилось общество Кары. Помимо благодарности за помощь, оказанную не так давно, де Круа испытывала к виконтессе чувство огромного уважения. Девушка была умна, начитанна, совершенно не умела льстить и жеманничать – и Элиана находила эти черты привлекательными. Тонкая французская натура юной мисс позволяла ей видеть грань между искренностью и лицемерием, и в этом смысле Каролина Шарп была абсолютно безупречным человеком.
Когда лакей, низко кланяясь преподнес Элиане шкатулку, в глазах подруг зажегся алчный интерес к ее содержимому. Сама же девушка была приятно удивлена неожиданным презентом. На вопрос, от кого этот подарок, посыльный расплывчато ответил, что все подробности есть в записке, после чего, заправски щелкнув каблуками, удалился.
- Ну же, открой ее! – глаза Розы так и светились плохо скрываемым любопытством.
С внутренним трепетом Элиана открыла шкатулку и тихо ахнула: покоящееся на темно-зеленом бархате ожерелье выглядело настолько впечатляюще, что каждая из жемчужин, составляющая его, казалась девушке маленькой луной, украденной с неба и нанизанной на крепкую нить.
- Это бесподобно! – заломив руки, ахнула Лидия, пожирая глазами украшение.
- От кого же оно? Поделись с нами, дорогая, - произнесла Ребекка, с трудом скрывая легкую зависть.
Как и говорил посыльный, в шкатулке обнаружилась маленькая записка:
«Дико извиняюсь, что лично не преподнес Вам сей скромный презент в честь нашего брачного союза. Надеюсь увидеть его на вашей прелестной шейке в день свадьбы»
Щеки Элианы покрылись легким румянцем, и она, улыбаясь, ответила на вопрос Ребекки:
- Это от моего жениха.
Услышав это, девушки заахали и заохали, выражая свое восхищение. И лишь Каролина вела себя скромно и сдержанно. Поймав на себе безмятежно-мечтательный взгляд Элианы, она ободряюще ей улыбнулась и про себя отметила, что, похоже, девушка начинает влюбляться в своего будущего мужа.
Наконец, когда дикие восторги подружек невесты утихли, мисс де Круа попыталась снова вернуться к теме разговора:
- Извини, Ребекка, тебя прервали. Мы тебя внимательно слушаем.
Миловидная кареглазая блондинка совсем недавно вышла замуж за престарелого герцога, однако вид ее от этого не стал менее цветущим. Миссис Джонс была единственной из собравшихся, познавшей все прелести супружеской жизни. И Кара, и Элиана едва ли могли себе сознаться, что хотят выудить из Ребекки как можно больше подробностей, касающихся той, обратной стороны жизни. И девушка не разочаровала, внутренне ликуя от их смущения:
- Ну так вот, о том самом. В первый раз может быть неприятно. По крайней мере, я так себя чувствовала. Мой муженек не первой свежести, и мне было противно, - миссис Джонс сморщилась. – И еще было больно. Даже без крови не обошлось, - добавила она шепотом, наслаждаясь произведенным эффектом. Элиана побледнела и машинально поднесла руку к шее. Каролина же, наоборот, залилась краской.
- Главное – потерпеть, - продолжала делиться опытом Ребекка, - обычно, после ночи, муж приносит тебе драгоценности. После первого опыта я стала обладательницей великолепного бриллиантового гарнитура.
Лидия сдавленно ахнула, Роза озадаченно потерла висок, переваривая полученную информацию.
- А если будет уж совсем противно и невмоготу – закройте глаза и представьте на месте мужа кого-нибудь другого, более симпатичного.
- Все, Ребекка, достаточно, - Элиана закрыла лицо руками, пытаясь скрыть краску стыда. Ей было неловко прежде всего перед самой собой за то, что она вообще сподвигла подругу к этому разговору. Но, похоже, миссис Джонс и не думала останавливаться:
- Ну, или думайте о новом платье или шляпке, которые вы купите после. Тоже помогает…
- Ребекка Джонс, закройте рот!
Все были в шоке, обратив свои взоры на взвинченную до предела Кару. Для всех, кто находился в комнате, эмоциональный взрыв виконтессы был громом среди ясного неба. Она была бледна, часто дышала, руки были сжаты в кулаки. Все выглядело так, словно она собиралась броситься на опешившую Ребекку, которая не привыкла, чтобы к ней так обращались. Краска гнева залила ее лицо; вместе с Каролиной они представляли удивительный контраст.
- Да как вы смеете?! – шипя, словно разъяренная кошка, взвилась миссис Джонс.
Виконтесса взяла себя в руки и с достоинством ответила:
- Вас попросили прекратить, Ребекка. Вы же проигнорировали просьбу хозяйки дома, и в результате напоролись на грубость с моей стороны. Если я и сожалею о чем-то, то только о том, что поддалась импульсу, вместо того, чтобы спокойно еще раз попросить вас перестать говорить эти ужасные вещи.
Молодая женщина только собралась открыть рот, чтобы выпустить новую порцию колкостей в адрес Каролины, как тут вмешалась Элиана, пришедшая в себя от стольких потрясений:
- Девушки, довольно. Прошу вас, сядьте. Давайте забудем о конфликте. Я сожалею, что затронула тему, которая слегка шокировала нас всех, поэтому хочу, чтобы вы помирились и высказали хоть немного уважения моей персоне.
Ребекка нахмурилась. Ей показалось, что Элиана только что прочитала ей нравоучительную нотацию. Бросив косой взгляд в сторону Каролины, она натянуто извинилась. Мисс Шарп холодным кивком приняла извинения.
Конфликт был исчерпан, но в душе миссис Джонс затаилась злоба на Кару. Ей казалось, что «уродливая старая дева» нанесла ей непоправимый моральный ущерб, посмев повысить на нее голос. До самого вечера она не обмолвилась с виконтессой и словом, и при отъезде, прощаясь, ограничилась сухим кивком и полным презрения взглядом.
Это все не укрылось от глаз Элианы. Девушка была чрезмерно огорчена стычкой своих подруг, и ей даже показалось, что конфликт этот совершенно испортил посиделки с чаепитием. От этого у мисс де Круа упало настроение, и в добавок разболелась голова.
Она вернулась в свою спальню, держа в руках подарок от Рихарда. Проведя пальцами по безупречно гладким жемчужинам, она едва заметно улыбнулась. Элиана поймала себя на мысли, что ей был важен не сам подарок от жениха, а сам знак внимания. От этого на душе стало теплее.
***
Каролина тоже была расстроена. Вернувшись домой, она сразу же отправилась в библиотеку. Запах старины, исходящий от книг, и потрескивание дров в камине создавали в помещении расслабляющую атмосферу. Девушка взяла с полки книгу о лекарственных растениях, открыла посередине и сосредоточила свое внимание на описании лечебных свойств мать-и-мачехи. Однако это не отвлекло Кару от беспокоивших ее мыслей, поэтому она отложила книгу в сторону и принялась анализировать сложившуюся ситуацию.