Моу сказала:
– Макси, ты должен был приготовить обед.
Монтгомери любезно заступился за Макса:
– Ну успокойся, дорогая, он же не знал, что мы приедем. И к тому же это дает время для тоста.
Макс стоял, повернувшись к ним спиной, и уделял все свое внимание нарезанию грудинки. Перемена была столь ошеломляющей, что ему пока еще не хватило времени полностью ее осознать.
– Эй, сынок! Подними стакан за новобрачную! – окликнул его Монтгомери.
– Мне надо готовить ужин.
– Чепуха! Вот твой стакан. Быстренько!
Монтгомери налил в стакан на палец янтарно-желтой жидкости; его собственный стакан был наполнен до половины, а у новобрачной по крайней мере на треть. Макс взял свой стакан, подошел к ведру и черпаком долил в него воды.
– Ты же только испортишь!
– Я к этому не привык.
– Ну ладно. Ну, значит, за зардевшуюся новобрачную и всю нашу счастливую семейку! Пей до дна!
Макс осторожно хлебнул из стакана и отставил его. По вкусу это напоминало горькую микстуру, которую давала ему как-то весной окружная медсестра. Он вернулся к своему прерванному занятию, но Монтгомери опять окликнул его.
– Эй, как это, ты же не допил.
– Послушайте, мне надо готовить ужин. Вы же не хотите, чтобы все подгорело?
– Ну что же, – пожал плечами Монтгомери, – тем больше останется нам. Твою долю мы используем на запивку. Знаешь, сынок, когда я был в твоем возрасте, я мог опрокинуть полный стакан, а потом сделать стойку на руках.
Макс собирался поужинать грудинкой и разогретыми оладьями, но их осталось только полсковородки. Он поджарил яичницу на жире от грудинки и сварил кофе, этим и ограничился. Когда они сели ужинать, Монтгомери оглядел поданные блюда и громко объявил:
– Лапочка, я надеюсь, что начиная с завтрашнего дня ты сумеешь делом подтвердить все то, что наговорила мне про свои кулинарные таланты. Твой парень – не такой уж хороший повар.
Несмотря на эти слова, он поел от души. Макс решил не говорить ему, что он готовит лучше, чем Моу; Монти очень скоро и сам это обнаружит.
В конце концов Монтгомери отодвинулся от стола, вытер рот, налил себе еще кофе и закурил сигару. Тогда Моу вопросила:
– Макси, дорогой, а что будет на десерт?
– Десерт? Ну – в холодильнике есть то мороженое, что осталось после Дня Солнечного союза.
На ее лице отразилась досада.
– О боже! – сказала она. – Боюсь, что его там нет.
– Что?
– Ну, боюсь, что я вроде его съела как-то вечером, когда ты был на южном поле. Это был ужасно жаркий день!
Макс ничего не сказал, он не был удивлен. Но Моу не унималась.
– Ты что, не приготовил ничего на десерт, Макс? Но ведь сегодня такой особенный день.
Монтгомери вытащил сигару изо рта.
– Заткнись, лапочка, – сказал он ласково. – Я не слишком люблю сласти, я больше насчет мяса и картошки – это нарастает на кости. Поговорим лучше о более приятных вещах. – Он повернулся к Максу. – Макс, что ты еще умеешь делать, кроме как копаться на ферме?
– Чего? – удивился Макс. – Я никогда не делал ничего другого. А что?
Монтгомери стряхнул пепел с сигары на тарелку.
– Просто мы покончили с работой на ферме.
Второй раз за последние два часа Макс услыхал новость, которую не смог сразу переварить.
– Как это? Что вы имеете в виду?
– Потому что мы продали ферму.
У Макса появилось такое ощущение, словно из-под его ног выдернули ковер. Однако по выражению лица Моу он понял, что это правда. У нее всегда был такой вид, когда она ему устраивала что-нибудь подобное, – торжествующий, но слегка настороженный.
– Отцу бы это не понравилось, – резко сказал Макс. – Эта земля принадлежит нашей семье уже четыре сотни лет.
– Ну, Макси! Я же говорила тебе не знаю сколько раз, что я не создана для деревенской жизни. Я выросла в городе.
– Клайдовские Углы! Тоже мне город!
– Но все равно это не ферма. И я была совсем юной девушкой, когда твой отец привез меня сюда, – а ты был уже большим парнем. Передо мной еще вся жизнь. Не могу же я прожить ее, похоронив себя на ферме.
– Но ты же обещала отцу, что… – прибавил громкости Макс.
– Заткнись, – оборвал его Монтгомери. – И постарайся говорить повежливее, когда обращаешься к своей матери – и ко мне.
Макс замолчал.
– Земля продана, и нечего больше об этом спорить. А как ты думаешь, сколько стоит этот участок?
– Ну, по правде говоря, я никогда не задумывался об этом.
– Что бы ты ни думал, я получил больше. – Он подмигнул Максу. – Да, сэр. Твоей мамаше дико повезло в тот день, когда она обратила на меня внимание. Я ведь такой человек, что на три фута в землю вижу. Я же знаю, чего это тут появился агент, скупающий эти бесплодные, не имеющие никакой ценности огрызки недвижимости. Я…
– Я использую предоставляемые правительством удобрения.
– Я сказал «никакой ценности», и они не имеют никакой ценности. В смысле – для сельского хозяйства. – Он постучал пальцем по носу, хитро ухмыльнулся и объяснил. Судя по его словам, был намечен большой правительственный проект, для которого были выбраны как раз эти места. Монтгомери изъяснялся про все это крайне таинственно, из чего Макс заключил, что он мало что знает. Некий синдикат втихую скупал землю, надеясь содрать за нее побольше с правительства. – Так что мы получили с них раз в пять больше, чем они собирались платить. Совсем неплохо.
Тут в разговор встряла Моу:
– Вот видишь теперь, Макси? Если бы твой отец знал, что мы когда-нибудь сумеем получить…
– Смолкни, Нелли!
– Но я только хотела сказать ему, сколько…
– Я же сказал «смолкни».
Она замолчала. Монтгомери отодвинул стул, засунул в рот сигару и встал. Макс поставил греться воду для мытья посуды, соскреб объедки с тарелок и отнес их курам. Он провел во дворе порядочное количество времени, глядя на звезды и пытаясь собраться с мыслями. Неожиданная перспектива иметь Биффа Монтгомери в семье потрясла его до глубины души. Интересно, какие права имеет отчим или, скорее, двоюродный отчим, человек, женившийся на его мачехе. Этого он не знал.
В конце концов Макс решил, что надо вернуться в дом, как бы ни было ему это противно. Он увидел, что Монтгомери стоит у книжной полки, которую он приспособил над стереоприемником; этот тип лапал его книги и сложил несколько из них стопкой на приемнике.
– Вернулся? – оглянулся Монтгомери. – Не уходи пока никуда, я хочу, чтобы ты мне рассказал кое-что относительно вашей живности.
В двери появилась Моу.
– Дорогой, – пропела она, – неужели все это не может подождать до утра?
– Не торопись, радость моя, – отмахнулся Монтгомери. – Этот самый аукционер появится здесь завтра, прямо с утра. Мне нужно иметь к этому времени опись. – Он продолжал вытаскивать книги с полки. – Гляди-ка, а вот это – отличные штуки. – У него в руках было полдюжины томиков, напечатанных на самой тонкой бумаге и переплетенных в гибкий пластик. – Интересно, сколько они стоят? Нелли, дай-ка мне мои очки.
Макс торопливо подскочил к нему и протянул руку к книгам.
– Это мои!
– Чего? – Монтгомери глянул на него, а затем поднял книги высоко в воздух. – Ты слишком молод, чтобы у тебя было что-нибудь свое. Нет, загоним все. Вымести все дочиста и начать жизнь с чистой страницы.
– Они мои! Мне их подарил дядя. – Макс воззвал к мачехе: – Скажи ему, Моу!
– Слушай, Нелли, – ровным голосом процедил Монтгомери, – приведи-ка ты в порядок этого мальчишку, чтобы мне не пришлось заниматься его воспитанием.
Нелли озабоченно наморщила лоб.
– Ну, по правде говоря, я и не знаю. Они принадлежали Чету.
– А Чет был твоим братом? Тогда ты и есть наследница Чета, а не этот щенок.
– Он не был ее братом, он был ее шурином!
– Ах так? Это не важно. Твой отец был наследником твоего дяди, а твоя мать – наследница отца. А не ты, так как ты еще несовершеннолетний. Такой уж, сынок, закон. Так что извини. – Он поставил книги на полку, но остался стоять между ними и Максом.
Макс почувствовал, как его верхняя губа начала непроизвольно дергаться; он знал, что не сможет говорить членораздельно. Его глаза затуманились от слез ярости, так что он едва мог видеть.
– Вы… ты – вор!
– Макс! – взвизгнула Нелли.
На лице Монтгомери появилось выражение холодной ярости.
– А вот это уже чересчур. Боюсь, что теперь ты вполне заслужил ремня. – Его пальцы начали расстегивать тяжелый пояс.
Макс сделал шаг назад. Монтгомери вытащил ремень и сделал шаг вперед.
– Монти! – взвизгнула Нелли. – Пожалуйста!
– Не лезь в это, Нелли, – оборвал ее Монтгомери, а Максу сказал: – Мы должны раз и навсегда установить, кто тут старший. Извинись.
Макс не отвечал.
– Извинись, – повторил Монтгомери, – и мы про это забудем.
Он помахивал ремнем, как кот хвостом. Макс отступил еще на один шаг. Монтгомери сделал шаг вперед и попытался его схватить.
Макс увернулся и через открытую дверь выбежал в темноту. Он не останавливался, пока не уверился, что никто за ним не гонится. Потом, все еще кипя яростью, он перевел дыхание. Он уже почти жалел, что Монтгомери не погнался за ним; он не думал, что кто-нибудь сумеет совладать с ним в темноте в его родном дворе. Он знал, где сложены дрова, а Монтгомери не знал; и где тут лужа, в которой купаются свиньи. И он знал, где тут колодец, – даже это, если уж на то пошло.
Прошло довольно много времени, пока Макс достаточно успокоился, для того чтобы думать рационально. Теперь он был рад, что все так легко кончилось. Монтгомери был значительно тяжелее его и, по слухам, дрался отчаянно.
Если это действительно уже кончилось, – поправил он себя. Он думал, решит ли Монтгомери к утру позабыть обо всем. В гостиной все еще горел свет; он укрылся в сарае и ждал, сидя на земляном полу, прислонившись спиной к дощатой стене. Через некоторое время Макс почувствовал страшную усталость. Он подумал, не лечь ли спать прямо в сарае, но тут не было подходящего места, чтобы лечь, даже притом что старый мул сдох. Тогда, вместо этого, он встал и посмотрел на дом.
Свет в гостиной погас, но был виден в спальне; конечно же, они еще не уснули. Кто-то прикрыл дверь после его бегства; она не запиралась, так что попасть внутрь можно было без труда, но он боялся, что Монтгомери услышит. Его собственной комнатой была небольшая пристройка, добавленная к кухонному концу главной комнаты, напротив спальни. Однако у нее не было наружной двери.
Не важно, он решил эту проблему давно, когда вырос достаточно, для того чтобы уходить и приходить ночью, не спрашивая разрешения у старших. Он крадучись обошел дом, нашел козлы для пилки дров, поставил их под окном, забрался на них и вытащил гвоздь, удерживавший раму. Мгновение спустя он беззвучно спустился с подоконника в свою комнату. Дверь в главную комнату была закрыта, однако он решил все равно не рисковать и не включать свет: Монтгомери может зачем-нибудь выйти в комнату, и тогда он увидит свет в щели под дверью. Макс тихо выскользнул из одежды и забрался на кровать.
Сон не шел. Один раз он начал было ощущать теплую дремоту, но затем какой-то еле слышный звук вырвал его из этого состояния. Вероятно, это была просто мышь, но на какое-то мгновение ему показалось, что это Монтгомери навис над его кроватью. С колотящимся сердцем он сел на край постели, все еще совершенно раздетый.
Перед ним стояла проблема, что же теперь делать – не только в следующий час, не только завтра утром, но и следующим утром, и каждым утром после этого. Сам по себе Монтгомери не представлял проблемы; он не остался бы по своей воле даже в одном округе с этим человеком, но как же Моу?
Когда отец уже знал, что умирает, он сказал ему:
– Позаботься о своей матери, сынок.
Что ж, он так и делал. Каждый год он собирал урожай – в доме была еда и даже деньги, пусть и совсем немного. Когда сдох мул, он и с этим справился: одолжил упряжку у Макалистера и расплатился собственной работой.
Однако имел ли отец в виду, что он должен заботиться о своей мачехе, даже если она снова выйдет замуж? Ему как-то никогда не приходило в голову подумать об этом. Отец велел ему позаботиться о ней, и так он и делал, хотя пришлось бросить школу и конца этому не было видно.
Но ведь она больше не миссис Джонс, она теперь миссис Монтгомери! Разве отец просил, чтобы он заботился о миссис Монтгомери?
Конечно же нет! Если женщина выходит замуж, о ней заботится муж. Это все знают. И отец, конечно же, не ожидал от него, что он станет мириться с Монтгомери. Макс встал, сразу приняв решение.
Оставался единственный вопрос – что взять с собой.
Брать было почти нечего. В темноте, на ощупь, он нашел рюкзак, которым пользовался при вылазках на охоту, и запихнул в него носки и вторую рубашку. К этому он добавил круглую астронавигационную логарифмическую линейку дяди Чета и кусок вулканического стекла, который дядя привез для него с Луны. Удостоверение личности, зубная щетка и отцовская бритва – не то чтобы она слишком часто была ему нужна, – вот, собственно, и все сборы.
За кроватью была плохо прибитая доска. Он нащупал ее, оторвал, пошарил в отверстии и не нашел ничего. В этом месте он иногда припрятывал немного денег на черный день, так как Моу то ли не умела, то ли не хотела экономить. Видимо, она успела найти этот тайник при одном из своих обысков. Ничего не поделаешь, уходить все равно надо; хотя пропажа денег немного все усложнила.
Он глубоко вздохнул. Было еще кое-что, что он должен был взять с собой. Книги дяди Чета. И они (по-видимому) все еще стоят на полке, которая висит на общей со спальней стене комнаты. Но он обязан взять их, даже рискуя при этом наткнуться на Монтгомери.
Очень осторожно, очень медленно он открыл дверь в гостиную и стоял на пороге, обливаясь потом. В щели под дверью спальни по-прежнему виднелся свет, Макс помедлил еще, с трудом заставляя себя двигаться дальше. Он услышал, как Монтгомери что-то пробормотал, а Моу захихикала.
Когда глаза Макса привыкли к полумраку, он рассмотрел в слабом свете, сочившемся из-под двери спальни, что у наружной двери что-то нагромождено. Это была куча кастрюль и сковородок, которая устроила бы страшный грохот при любой попытке открыть дверь. Очевидно, Монтгомери ожидал, что мальчик вернется домой, и был наготове, чтобы тут-то с ним и разделаться. Макс очень обрадовался, что прокрался домой через окно.
Медлить дальше смысла не было – он прошел через комнату, ни на секунду не забывая о скрипучей половице рядом со столом. Рассмотреть что-либо было невозможно, но он хорошо знал свои книги на ощупь. Он осторожно вытащил их, стараясь не уронить остальные.
Макс прошел уже весь обратный путь к двери своей комнаты, когда вспомнил про библиотечную книгу. И остановился, покрывшись от страха холодным потом.
Он не мог снова пройти этот путь. На этот раз они могут его услышать. Или Монтгомери встанет попить воды, или еще что-нибудь.
Но в его очень ограниченном кругозоре воровство библиотечной книги – или невозможность ее вернуть, что то же самое, – было если уж не смертным грехом, то по крайней мере одним из первых пунктов списка постыдных поступков. Он стоял на месте, обливаясь потом и размышляя.
Потом он проделал снова весь этот путь, осторожно обойдя скрипучую доску и катастрофически позабыв о другой такой же. Наступив на нее, он застыл. Однако, очевидно, звук не встревожил парочку в спальне. Наконец он перегнулся через СВ-приемник и начал шарить на полке.
Монтгомери не только перелапал, но и попереставлял все книги, так что Максу пришлось вынимать их одну за другой и пытаться разобраться в них на ощупь, открывая каждую и отыскивая библиотечную перфорацию титульного листа.
Она оказалась четвертой из ощупанных им книг. Макс вернулся в свою комнату, двигаясь очень медленно и осторожно, с трудом сдерживая желание двигаться побыстрее. Потом его начало трясти, и пришлось переждать, пока это пройдет. Он опять не решился испытывать судьбу, закрывать дверь и включать свет, – а вместо этого оделся в темноте. Еще через несколько мгновений он вылез в окно, нащупал босыми ногами козлы и бесшумно спрыгнул на землю.