Но двери в тереме довольно толстые, и Ветта ничего не может расслышать. Как назло! Вот почему так? Ветта ведь не собирается делать ничего плохого. Во всяком случае, совершенно плохого. Всего лишь узнать, когда ей прятаться и что делать. Быть может, её жених считает недопустимым? Или его матушка… Почти все женихи приезжали со своими матушками — пожилыми женщинами, капризными и вредными, в головах которых было множество самых разных предубеждений. И почти все они, как только видели Ветту в грязном разодранном платье, решали поскорее уехать из Певнского поместья.
— Ох, Ветта! — слышит девушка голос младшей сестры. — Ты даже не представляешь, кто к нам приехал!
Ветта бросает недовольный взгляд на Лукерью. Та, немного потупившись, протягивает ей свой носовой платок. Белый, чистенький, как и обычно. У Ветты носовых платков никогда не бывало. Если что, она обыкновенно утирала нос рукавом, а те платки, которые давала ей матушка, обычно очень быстро терялись.
— Очередной жених, — хмуро произносит Ветта, прижимая платок к разбитому носу. — Вроде, мы все это знали уже две недели как! А если ты мне ещё что-нибудь скажешь об этом — я тебя стукну.
Да уж, должно быть она выглядит отвратительно — в порванном платье, с которого посыпался жемчуг, в промокшей накидке с соболиным мехом, с растрёпанными запутанными волосами да ещё и с разбитым носом! Что же… Такой внешний вид в ближайшие несколько часов улучшить никому не удастся. Даже матушке, которая по этой части считала себя единственным достойным мастером на Леафарнаре. Даже завтра разбитый нос всё равно можно будет увидеть.
Чего уж там говорить — Ветта самая настоящая дурнушка. К тому же, плохо воспитанная дурнушка. И замарашка. Княжна уверена, что Лукерья никогда в жизни не испортила платье столь сильно — самое серьёзное, что та могла натворить, это капнуть случайно маслом во время обеда. А уж о Мерод или Евдокии и говорить нечего! Те даже маленькое пятнышко бы не поставили!.. Такие умницы-разумницы, что княжне порой становится тошно. И почему матушка не хочет сначала отдать замуж Евдокию? Та её точно не подведёт. Всё сделает, как надо. Как и положено любой благовоспитанной девице из княжеского рода. Вот только Ветта не любая и не благовоспитанная. Княжна едва заметно усмехается этой мысли.
Княжна сердится на младшую сестру. И зачем только та постоянно делает ситуацию только более противной? Как будто без этого Ветта не знает, кто к ним приехал! Как будто ситуация не повторяется каждый год уже тридцать лет подряд! Лукерья ведь прекрасно знает, как сильно Ветта раздражается, когда речь заходит о замужестве! Правда, пожалуй , думает несколько о другом… Ну и пусть. Какая разница, о чём думает Ветта, когда сердится на сестру за болтливость?! Неужели, так трудно просто помолчать? Ничего не говорить, не раздражать, не растравлять рану?
Лукерья, зная характер сестрицы (Ветта ведь и действительно ударить может, если ей что-то придётся не по нраву), решает ничего не говорить больше и, пожав плечами, поднимается наверх к себе в комнату. Что же… А теперь Ветта должна обязательно узнать, кто приехал. Пусть Лукерья думает, что угодно. Пусть считает, что знает, что в мыслях у её сестры. Это совсем не так. Ветта никогда не смирится с мыслью, что должна жить так же, как и все. Никогда.
И почему только матушке так важно было её замужество?..
Дверь в столовую отворяется, и в сени выходит высокий темноволосый мужчина, который кажется Ветте стариком. Не сказать, чтобы он был совсем стар — седина лишь чуть-чуть тронула его волосы, на лице не слишком много морщин, лишь едва заметные морщинки в уголках глаз и рта. Но какая-то тень в глубине его глаз даёт понять девушке, что он куда старше, чем хочет казаться — существуют ведь демоны, возраст которых практически ничем не ограничен. Её — Ветты — отец тоже был из них. Только вот он никогда не уменьшал возраст слишком сильно, следя за тем, чтобы внешность была неизменна на протяжении веков. Он старился так же, как и обычные демоны.
У матушки Ветты — она вышла следом за незнакомцем — застыло какое-то странное выражение на лице. Ни то страха, ни то почитания. Юной княжне оно совершенно не нравится. Мать никогда ни на кого не смотрела так. А этот мужчина… Он кажется Ветте странным. Если бы только девушка не спала, когда наставница объясняла ей и её сёстрам это, она смогла бы по вышивке на камзоле мужчины понять, к какому роду он принадлежит. А так — остаётся только гадать. Он больше похож на южанина, нежели на жителя северных или срединных земель. И на жителя Востока больше, чем на жителя Запада. Он достаточно богат. Это сразу видно по его одежде и по рукам, которые никогда в жизни не сталкивались с физическим трудом. И, кажется, довольно знатен — его лицо выражает высшую степень высокомерия, которое обыкновенно присуще лишь знатным родам. Какие знатные и богатые рода юго-восточного Интариофа Ветта знает? На Анкраминне мужчина этот не был похож. Да и четырёх братьев Анкраминне девушка прекрасно знала — их лица не сходили с портретов. Старший был главой армии Ибере, второй входил в Совет, третий был мужем самой императрицы, а младший был её другом… Фаррены служили Астарнам и почти поголовно были рыжими. И матушка не пустила бы ни одного из них на порог — она не слишком жаловала старину Киндеирна и не хотела бы, чтобы одна из её дочерей вышла замуж за кого-нибудь из сторонников «алого солнца». Ретимы? Или Грэйды? Скорее всего, этот мужчина относился к одному из этих двух родов, так как все остальные дома юго-восточного Ибере были довольно бедны. Кроме ещё одного, про который Ветта совершенно забыла. Она не помнит, как он называется. Впрочем, это уже не так важно, потому что матушка, кажется, к нему относится почти так же плохо, как и к Астарнам. Впрочем, пожалуй, из всех мужчин Ибере Ветта, наверное, выбрала бы Киндеирна Астарна — пусть он и взял себе недавно пятую жену, он далеко не худший вариант для певнской княжны. Во всяком случае, Киндеирн не покушался на свободу своих жён. Царевна Варвара ведь продолжила заниматься своими добрачными делами…
Южанин с интересом разглядывает Ветту. И та едва удерживается от того, чтобы не зашептать: «откажись», «убеги», «скажи, что я ни на что не гожусь»… Его тёмные глаза смотрят будто сквозь неё. И Ветте от этого становится немного страшно. Княжна хочет убежать. Вырваться обратно на улицу. И снова убежать в лес. Ступать босыми ногами по снегу, замёрзнуть хоть насмерть, но не возвращаться, не видеть больше этого страшного взгляда. Или спрятаться на чердаке со свечой в руке. На всю ночь. Прождать до тех пор, пока этот человек не уедет обратно к себе. Нормальные люди так не смотрят, хочется сказать девушке. Нормальные люди смотрят прямо в глаза.
— Она больше похожа на язычницу! — смеётся мужчина.
В его грудном голосе есть что-то отталкивающее. В этом певучем грудном голосе. Он растягивает звуки, слова, словно напевает их. Ветте хочется его ударить чем-нибудь тяжёлым, чтобы он больше не произносил ни слова. И пусть её после этого даже казнят — Ветта не будет сопротивляться. Этот мужчина похож на шейха из детской книжки, которую отец подарил Эшеру — тот всегда любил истории про приключения. Ветта же путешествовать совершенно не хотела. Ей куда больше хотелось навсегда остаться на родном уровне, никогда не покидая его даже на несколько дней. Но Эшер мог оставаться на Леафарнаре хоть целую вечность, а Ветту выдавали замуж. Какая всё-таки чудовищная несправедливость! Даже странно, что Евдокия и Лукерья хотят приблизить свою участь!
Всё, что хочется Ветте в данный момент — оттолкнуть этого мужчину и убежать в лес. В лесу она сможет спрятаться. Она всегда хорошо его знала — на охоту отец всегда чаще брал Ветту, нежели её братьев, так как они едва ли любили лес так же сильно, как и он сам. А Ветта любила.
Ветте хочется убежать… Почему-то от взгляда этого человека ей становится не по себе. И матушке, кажется, тоже. Так почему же княгиня Певн не прогонит гостя? Почему не скажет, что передумала? Неужели, она выдаст Ветту за старика? Он ведь совсем старик — стоит только посмотреть в его глаза, как это сразу станет понятно. Сама же всегда говорила, что это худшая участь, которую только можно представить для девушки. Неужели Ветта настолько сильно её утомляет? Неужели Ветта настолько сильно ей надоела? Девушка едва может в это поверить. Ей хочется закричать. И кого-нибудь ударить. Этого мужчину. Мать. Милвена. Сестёр. Всех.
— Вас это не устраивает? — почти испуганно спрашивает мать.
В её голосе столь много угодливости, что Ветте становится тошно. Кто был этот мужчина, чтобы так к нему относиться? Да будь он самим Киндеирном или Манфридом — всё равно не заслуживал бы такого отношения! Да будь он хоть кем — это был не повод лебезить перед ним, как будто бы это он был здесь хозяином! Ветта старается смотреть на него как можно более сурово и зло. Как только это умеет. Старается подавить все свои мысли о возможном побеге. Она должна быть смелой. Бесстрашной настолько, насколько это вообще возможно. Нечего его бояться. Пусть убирается, если ему что-то не по нраву. Пусть убирается. Ветта не будет держать его и минутой дольше. Пусть убирается к себе, на уровень, с которого пришёл. Главное, не понравиться ему… Впрочем, Ветта и не думает, что она может кому-то понравиться. И пусть этот мужчина совершенно не похож на нормального человека, княжне хочется верить, что он всё-таки не совсем идиот, чтобы решить жениться на ней. Тем более, приданное за ней давали не слишком большое — матушке нужно было выдать замуж ещё троих дочерей, а это стоило много денег.
— Что вы! Даже напротив! — смеётся мужчина. — Моя сестрица похожа на язычницу не меньше, а может быть — даже больше. Правда, Сибилла — язычница в другом роде.
Изидор… Точно — Сибилла Изидор! Ветта слышала о ней. О ней весь Ибере слышал — страшная, распутная женщина, возглавляющая свой род. О княжне Сибилле Изидор слагали легенды… Говорили даже, что она купается в крови девственниц и ест на завтрак младенцев. Пусть Ветта и не верила подобному бреду. Ну кто в здравом уме будет это делать? Да и зачем?
Об Изидорах вообще ходило много слухов. Пожалуй, обо всех из них. И всему виной, наверное, были их глаза — у этого человека (Ветта была уверена, что его звали Нарциссом, потому что она не слышала, чтобы у Сибиллы было двое братьев) был такой взгляд, что казалось, будто он видит собеседника насквозь. Говорили — Ветта об этом слышала от сестёр, а те от сестёр несостоявшихся женихов Ветты, — что глаза у Сибиллы похожи на два уголька, которые готовы прожечь тебя.
Говорили, что Изидоры — дом смерти. Они жили в Ибере, были великим родом Ибере, но всё-таки сильно отличались от всех остальных домов в этом мире. Они словно жили по другим законам. Не так, как Астарны, что придумывали законы для себя сами. Но иначе. Не так, как остальные дома. Как великому дому, им был положен собственный уровень, который они называли Альджамалом. Певны не были великим домом, поэтому Леафарнар формально не был их. Народ этого уровня был согласен подчиняться роду Ветты, но Ибере всегда мог отдать Леафарнар любому другому роду. Но Альджамал принадлежал Изидором. Он был их собственностью, их продолжением… Ни один род, каким бы сильным он не был, не пошёл бы воевать с Изидорами на их земле. Магия Альджамала поддерживала Изидор. И это было главное.
— Я думаю, княжне стоит одеться, прежде чем она отправится в дорогу, — говорит Нарцисс Изидор всё с той же препротивной усмешкой, которая не исчезает с его губ за всё их знакомство.
Эти слова для неё звучат громом среди ясного неба. Следующие десять — пятнадцать или тридцать?.. — минут Ветта ровным счётом ничего не понимает. Её довольно быстро — так как она даже не сопротивляется от удивления — переодевают в другое платье, правда, оставляют всю ту же накидку, помогают надеть сапоги — старенькие, к которым девушка уже успела привыкнуть — и шапку. Вероятно, последняя принадлежит Евдокии или Лукерье, так как княжна не может вспомнить, чтобы у неё ещё оставался этот предмет гардероба. Ветта едва соображает, ей хочется хоть что-то понять из той череды звуков, которые произносит её мать — кажется, её выдают замуж за изидорского князя, который согласился на такое приданное, кажется, её увозят на Альджамал, чтобы она стала изидорской княгиней… Это совершенно не нравится девушке. Совершенно. Нисколечки не нравится!.. Альджамал находится далеко от Леафарнара, очень далеко. Он совершенно другой. Ветта слышала, что там жарко, что там почти нет лесов, к которым она привыкла — хвойных и снежных. Слышала, что все дворцы окружены пустыней, что нравы там царят совсем иные. Ветта не может даже закричать — она не может прийти в себя от удивления, от ужаса. Отчаяние ещё не захлестнуло её. Оно не протянуло ещё к ней свою костлявую, но сильную руку. Но девушка ещё не осознала вполне, что именно произошло. Ветта стоит, будто неживая. Даже не шевелится. Даже не пытается сделать хоть что-нибудь. Хотя, возможно, и стоит… Ударить и убежать. Ветта примерно знает, как добраться до дома старой Майи. Или до выхода с уровня — можно будет отправиться куда угодно. А там… Да хоть служанкой где-нибудь устроиться, хоть кем — Ветта крепкая, она осилит. Но когда эта мысль приходит Ветте в голову, ей уже помогают забраться в сани.
Нарцисс Изидор подаёт ей руку, и Ветта совершенно не грациозно падает в сани, потоптавшись перед этим по ногам князя. Ноги не держат её, и потому она чувствует себя совершенно разбитой — она никак не может поверить в то, что сейчас происходит. Ветта никогда не думала, что всё может случиться так… Она вообще не думала, что её свадьба когда-нибудь случится. И вот — её увозил незнакомый ей мужчина на Альджамал, чужой для неё уровень, который она никогда не сможет полюбить… А этот мужчина кажется ей неприятным. И она несколько раз наступила ему на ноги, когда садилась в сани. Княжна усмехается этой мысли.
Ветта не может и слова вымолвить всю дорогу, пока они не покидают отцовские угодья. Ей хочется плакать, но позволить себе такую слабость княжна не может. Ни в коем случае не может. Она старается выглядеть спокойной, твёрдой — она всё-таки княжна, а это значит, что ей следует быть более хладнокровной и сильной, чем кто-либо, если она с трудом может впечатлить жениха манерами или внешностью.
Леса, мимо которых они проносятся, кричат ей «Ветта, Ветта», и девушка чувствует какую-то горечь в их словах. Она боится, что больше никогда не вернётся к ним, никогда не пробежится по родным тропинкам, не покормит белок, не искупается в реке, никогда не будет прыгать через костёр вместе с девушками из деревни… Ветте не хочется думать, что она прощается с Леафарнаром навсегда — когда-нибудь она обязательно сюда вернётся, если нужно, она даже сбежит с Альджамала, сбежит, и вернётся в родные леса, возможно, забежит в родной терем, если это только не будет ей слишком неприятно, зайдёт к старенькой Майе и преданному ей Благославу… Ветта ещё вернётся. Обязательно вернётся. Она — сильная. Даже если Изидоры и будут обращаться с ней плохо — эта мысль приходит ей в голову с тех самых пор, когда она увидела глаза Нарцисса — Ветта со всем сумеет справиться.
Нарцисс тоже молчит. Не говорит ни одного слова, хотя внимательно смотрит за тем, как Ветта вертится, чтобы посмотреть на лес, на заснеженные поля… Он кутается в шубу — конечно, он не привык к снегу. Он привык к пескам и жаркому солнцу. Изидоры — южный род. Глупо было считать, что певнская княжна сможет ужиться с кем-то из них — Певны живут на севере, где совершенно другие нравы и законы. Если бы Нарцисс что-то говорил, ругался или пытался что-то узнать, Ветта, должно быть, не чувствовала себя настолько отвратительно. Её увозили из родного дома. И Альджамал заранее представлялся ей мрачным, тёмным и душным. Темницей, в которую её теперь везли. И её тюремщик молчал, как будто не мог — или не хотел — вымолвить и одно лишнее слово. Впрочем, возможно, ей бы захотелось ударить его посильнее. Подумать только — и этот престарелый сластолюбец будет её мужем? Ветте противна даже мысль об этом. Князь Нарцисс Изидор, старший брат Сибиллы Изидор, человек, входящий в Совет, единственный из Изидор, кого принимали другие великие дома. Ветте хочется, чтобы он сказал хоть слово, хоть одно — она тогда не чувствовала бы себя настолько неуютно рядом с ним. Но Нарцисс не говорит. Ни сейчас, ни тогда, когда они проезжают «малиновую» деревню, в которой жили сёстры Рогнеда и Мстислава. Он кажется Ветте подозрительно равнодушным — даже если учесть, что Изидор не принимали практически ни в одном великом доме, они всё равно оставались очень знатны и богаты. Зачем им была нужна певнская княжна — Певны не были особенно богаты, не были знатны и в войне помочь едва ли были в состоянии. Отец умер, а Милвен верхом держаться не всегда умеет, куда уж ему вести войска?.. От Певнов нет никакой выгоды для Изидор — ни денег, ни военной поддержки в намечавшейся войне, ни просто поддержки именитого рода, ни красивой прилежной невесты, которая могла бы искупить недостаток знатности, власти или богатства… Почему же тогда Ветту увозили из отчего терема в далёкий и чужой Альджамальский дворец?.. Княжне до полусмерти надоедает молчать. Она не привыкла к тишине, если дело не касается леса и её прогулок.