Должно быть, заставить великую княжну полюбить конные прогулки не будет слишком трудно — Сибилла Изидор любит развлечения почти так же сильно, как и власть или плотские удовольствия. Должно быть, Актеону удастся сделать это довольно скоро — когда княжна в очередной раз заскучает. Сибилла скучала всегда примерно раз в два-три дня. И тогда все силы череды её любовников были направлены на её развлечение. Однако, Актеону приходит в голову эта мысль только сейчас, возможно теперь всё станет несколько труднее. Теперь вот-вот должна начаться война — Киндеирн собирает войска на Сваарде, Малус — на Шайве, а Филипп Феодорокис — на Герведе. Сибилла же не так давно созвала глав всех родов, что служат княжескому дому Изидор, всех своих вассалов. Актеон не был на том собрании. Сибилла не позвала его. Как не позвала никого из рода. Княжна всё стремилась сделать сама. И никто не посмел возразить ей в тот день. И в последующие — тоже. Она была главой рода, и если Нарцисс Изидор не возражал ей, то остальные и подавно не имели этого права. Это была в первую очередь война самой Сибиллы. Нельзя было оспаривать её решения, нельзя было противиться ей в чём-либо. Возможно, конечно, это должно было показаться странным, но Актеон уже давно приучил себя к мысли, что ни в коем случае не стоит удивляться тому, что делает его род. На удивление придётся потратить много времени и сил, а ни того, ни другого у наследного князя обыкновенно нет в достаточном количестве. В доме князей Изидор всё происходящее следует воспринимать как должное. Как что-то совершенно обыкновенное и обыденное. Тогда не будет никаких проблем. Во всяком случае, лишних проблем. А Актеон совсем не любитель попадать в неприятные или скользкие ситуации.
— Ты когда-нибудь так до смерти замучаешь коня! — недовольно говорит дядя, Актеон совершенно не помнит его имени, когда наследный князь выходит из конюшни. — Лучше бы занялся делом!
Будь Актеон младше — ему уже сто девятнадцать, и никто из Изидор не простит ему откровенного ребячества — он не удержался бы и показал дяде язык или скорчил бы рожу, или обозвал бы как-нибудь. Но теперь от него ждут совсем иного поведения. Теперь от него ждут, что он будет вести себя чинно и важно, как и положено наследному князю. Даже если Актеону всего сто девятнадцать, и для демона он только-только вышел из детского возраста. Теперь он наследный князь, и для него такое поведение совершенно недопустимо. Изидор готовы терпеть маленькие слабости Сибиллы, но лишь потому что она сильна, лишь потому, что может заставить их пожалеть… И пока Актеон не сумеет получить в роду такое же уважение к себе, ему стоит быть осторожнее — Изидор не Итиноссы, Ахортон или Херитеджи, с ними стоит быть осторожнее.
— Тётя Сибилла, кажется, искала тебя, — слышит наследник чей-то насмешливый голос, — я слышала это от одного её слуги!.. Кажется, его звали как-то странно… Только вот никак не могу вспомнить — как!..
Актеон усмехается. Аврелия Изидор всегда любила пошутить. И как только её терпели в роду? Она могла казаться вполне милой, но как только ситуация начинала ей нравиться, всё становилось для неё игрой. Игрой могли оказаться любые события. Совершенно любые. Что только придут Аврелии в голову. А прийти ей в голову могло что угодно, Актеон уже несколько раз проверял. Младшая княжна Аврелия Изидор могла быть совершенно неуправляемой, когда ей того хотелось, а хотелось ей этого, к огромному сожалению наследного князя, довольно часто. Она была столь же невоздержанной, своенравной и безрассудной, как и Сибилла, и, в отличие от почти блаженной Мадалены, в первую очередь думала о собственном удовольствии и веселье, а не о мировом благе или мировой справедливости.
Аврелия была ещё одним человеком, помимо Сибиллы, Нарцисса и Мадалены, кто относился к нему без особого недоверия и пренебрежения. Кажется, она считала его забавным. Как и почти всех в Ибере. Княжна не сердилась на него из-за титула, особого расположения Сибиллы и из-за денег и имения, которые причитались Актеону из-за титула наследного князя. Аврелии, казалось, вовсе было плевать на титулы, деньги и всё с ними связанное. Её совершенно не волновали дела рода, дворцовые интриги, сенатские разборки и тому подобное. Вполне возможно, что она опять сказала первое, что пришло ей на ум, когда увидела Актеона. Конечно, кто из Изидор не догадывается, что молодой человек ждёт того, когда великая княжна позовёт его?.. Наверное, об этом догадывались все — Актеон был не силён в лицедействе и лжи.
Наследный князь и не думает верить Аврелии. Сколько раз уже бывало, что эта девушка обманывала его? Сколько раз уже бывало, что он вёлся на её дурацкие розыгрыши, и оказывался посмешищем в глазах всего рода? Аврелия вечно придумывает всякие глупости, за которые потом приходится отвечать не ей. И как только Гидеон Эмракс до сих пор не придушил её?.. Актеон, наверное, убил бы её, если бы ему пришлось встречаться с ней чаще, чем теперь. С Аврелией было совершенно невозможно общаться! Никогда нельзя было понять, говорит ли она правду или шутит. Никогда нельзя было догадаться, смеётся она в этот момент над тобой или желает тебе блага, или честна с тобой, или хочет убить, или всё сразу. Чаще всего был последний вариант. Актеон помнит, что его кузина никогда не любила останавливаться на чём-то одном. Ей всегда всего было мало — жизни, золота, любовников, мести, власти, сражений, игр, смеха… Как и Сибилле. Не то что Мадалене, готовой терпеть неудобства ради высшей цели. Не то что Мирьям или Птолеме, которые ничего не могли сделать сами, а только осуждали всех подряд, придумывали очередные правила поведения — зачастую, абсурдные — и искали во всём изъяны.
— И на этот раз я не шучу! — крикнула Аврелия, убегая в сторону обсерватории, в которой так любила встречаться с Гидеоном.
В обсерватории было, пожалуй, уютно. В этом просторном помещении не было столь много позолоты и лепнины, как везде в Дараре, зато было намного больше ковров, подушек, не было почти ничего жёсткого, тяжёлого, чего-то, что въелось бы в память Актеона, когда он был ещё ребёнком, сиротой, которого отдали на попечение родственников с материнской стороны. В семь лет Актеон побаивался обсерватории. Считал, что там обитают страшные духи, которые всё норовят утянуть тебя в потусторонний мир, в мир мёртвых… Смерти матери Актеон не помнил, зато видел, как умирал его отец — как стонал, как постоянно просил дать воды, как тяжело дышал… Мальчику казалось, что там ужасно. В этом загробном мире, который забрал обоих его родителей. Отец всё твердил, что ему предстоит гореть за свои грехи. И Актеон боялся. Боялся и ничего не мог понять. А обсерватория казалась ему местом загадочным, непонятным, неизвестным, а потому и очень пугающим. В пятнадцать Актеон уже сам любил тайком забираться туда по ночам и смотреть на звёзды. В пятнадцать мальчику казалось, что во всём Альджамале нет ничего прекраснее звёзд. В обсерватории было много мягких подушек и ковров, на которых можно было прилечь. И было видно так много… Актеон любил проводить пальцем по карте звёздного неба, составленной тётушкиными мудрецами, а потом пытаться найти созвездия на настоящем небе. И засыпать уставшим после долгого дня на подушках и коврах он тоже любил. В обсерваторию не заходила ни одна из тёток. Только Сибилла. Иногда ещё — Аврелия или Мадалена, но к тем юноша был готов привыкнуть. Актеон прекрасно понимает младшую княжну в том, что ей так нравится назначать свидания своему Гидеону именно в обсерватории. Будь у Актеона человек, которого бы он мог приглашать на свидания, он бы тоже устраивал эти свидания в обсерватории.
Молодой князь не слишком хорошо понимает, для чего тётка зовёт его к себе — если, конечно, это не очередная шутка Аврелии, которой захотелось сегодня побыть более жестокой, нежели обычно. Впрочем, её капризы были давно ему известны. Она всегда руководствовалась лишь своими сиюминутными желаниями. Она действовала лишь так, как ей самой было угодно. И обычно оказывалась права, пусть её поступки сначала и казались странными, необдуманными и причиняющими ей вред. По характеру Аврелия жутко напоминала ему Сибиллу, пусть внешне они весьма сильно отличались.
Впрочем, Аврелия была всего лишь Аврелией, вредной младшей княжной, у которой на уме было множество глупых идей. Иногда она была удивительной, необычной. Иногда хотелось смеяться после её шуток. Но Актеон никогда не считал эту девушку кем-то очень важным для себя. Никогда не считал её достаточно близкой — хоть с Юмелией он и общался куда меньше, но та, всё-таки, была его сестрой.
Аврелия всегда была лишь Аврелией. Кузиной Актеона, Мадалены и Юмелии. И ещё был десяток представителей младшего поколения Изидор, которому Аврелия приходилась кузиной. Родных братьев или сестёр у неё не было. Она не была тем человеком, насмешки которого могли бы больно ранить Актеона.
Сибилла Изидор же всегда казалась ему потрясающей женщиной. Второй такой не сыскать во всём Ибере! Впрочем, Актеон уверен, что второй такой Ибере просто не выдержал бы — чего только стоит её противостояние с Киндеирном и генералами. И всё-таки, не найдётся другой столь красивой, столь соблазнительной, столь желанной и обаятельной, чтобы хотелось верить ей даже тогда, когда она явно лжёт. Сибилла никогда не боялась показать свою злость или свою слабость.
Она не была похожа на своих трусливых скучных кузин, не была похожа на чинных и благоразумных соседок из великих родов, не похожа на горделивых до абсурда женщин из Сената… Она была необыкновенной. Актеон всегда считал её такой — яркой, несколько взбалмошной, свободолюбивой и очень гордой, сильной и необычайно смелой. Актеон готов восхищаться ею каждый день, каждый час своей жизни в Дараре. Она похожа на богиню из тех, про которых древние сочиняли свои мифы и легенды. Она похожа на богиню красоты, войны и смерти, одетую в золото и жёлтый шёлк. Она похожа на существо иного толка, чем демоны — на существо куда более утончённое и даже мифическое.
Язычница! Златоглазая язычница — так называл её брат, Нарцисс Изидор. Златоглазая язычница, завёрнутая в одежду пророчицы, платье из жёлтого шёлка и множество шалей разных оттенков жёлтого и золота, смеющаяся надо всем Ибере. Яркая, взбалмошная, величественная — всё сразу. Она не была готова кому-то подчиняться. Ни правилам, ни законам, ни религии. Только себе самой. Она не пыталась казаться праведной или доброй. Ни в коем случае! И не пыталась казаться честной. Сибилла чем-то была похожа на змею — она всегда могла вывернуться, выскользнуть, она всегда была язвительной, с её губ как будто слетали капли яда, она могла заставить плакать — от горя, от досады или от гнева, или от чего ещё — почти кого угодно… На змею из тех, которые вышиты на гобелене в тронном зале. Герб Изидор включал в себя изображение двух крупных змей — кобры и анаконды — и около десятка совсем маленьких внизу герба, и всё это на жёлтом фоне. Актеон, будучи девятилетним мальчишкой, тогда его впервые пустили в тронный зал, как-то спрашивал у Нарцисса, что означают змеи на их родовом гербе, тот с усмешкой сказал, что анакондой является он сам, а коброй — Сибилла. Теперь наследному князю порой кажется, что Сибилла действительно напоминает кобру. Ядовитую и злую, когда кто-то осмеливается её потревожить.
Актеон Изидор плохо помнит мать, помнит разве что её плавную походку и певучий голос. Он уверен, что мать была другой — не такой, как все Изидор. Другой. Мягкой и доброй. Сестра помнит её куда лучше — той было шесть лет, когда она умерла, а Актеону всего три. Актеон знает, что мать его когда-то была наследной княжной Элени Изидор, что когда-то сбежала из родного дома для того, чтобы быть вместе со своим возлюбленным, а через десять лет умерла от чахотки на чужом, холодном и мрачном уровне. Он знает, что его мать была младшей сестрой Сибиллы и Нарцисса. И молодой мужчина уверен, что она была совершенно другой. Не такой, как великая княжна… Но мать он уже почти не помнит, её образ постепенно стирается из его памяти, с каждым днём становясь всё более блёклым и размытым. Зато Актеон помнит самоуверенную улыбку княжны, её звонкий смех, белые зубы и мягкие волосы. Сибилла словно состояла из жёлтого шёлка, жемчуга и колокольчиков, которые звенели почти постоянно.
Пройти в покои Сибиллы можно только через женскую часть Дарара или через крышу. И второй вариант, надо сказать, нравится Актеону куда больше. Его тётки ни за что на свете не пропустят его. Вытолкают, даже не выслушав. Мужчине в женскую часть дворца вход воспрещён, даже Нарциссу, который был великим князем, а Актеон всего лишь наследный и уже давно не ребёнок, которому позволено там находиться. Так что остаётся карабкаться на крышу, чтобы потом спуститься в комнаты Сибиллы через окно.
Наследный князь находит великую княжну в её личном саду. Подумать только — ещё сто лет назад он не мог даже мечтать о том, чтобы побывать здесь: среди этих деревьев, что были привезены в Альджамал со всех уровней, среди этих прудов, вырытых специально для княжны, среди этих ярких цветов… А теперь он мог даже прикоснуться к каждому цветку и каждому дереву.
Сибилла купается в одном из прудов. И на этот раз она одета во всё белое, что кажется Актеону ужасно непривычным. Наследный князь уже давно не видел свою тётю в белом. Впрочем, чего таить — он уже несколько месяцев не мог получить приглашения в её покои, а без этого приглашения юноша не смел к ней заходить. Пожалуй, никто из Изидор не посмел бы.
Если бы только Актеон мог, то он бы обошёл пруд с другой стороны и посмотрел на неё — должно быть, она выглядит просто прекрасно в это промокшей насквозь белой сорочке. Ему безумно хочется это сделать, но он, пожалуй, далеко не в том положении, чтобы осмелиться на такое безумие. Сибилла будет недовольна, если он осмелиться поступить слишком дерзко. Ей не понравится, если Актеон не будет думать о своих действиях и не сможет контролировать свои желания. Тем более, что желание у него в данный момент только одно. И если великая княжна позвала его на серьёзный разговор, касающийся судьбы рода, войны или чего-то в этом духе, то её ужасно рассердит его поведение, которое она сочтёт неподобающим и легкомысленным.
— Сибилла, — приветствует её молодой человек.
Наследный князь может поклясться, что великая княжна улыбается, когда слышит его голос. Он уверен, что смог бы увидеть её улыбку, если бы стоял с другой стороны пруда. Возможно, что предчувствие обмануло его. Возможно, что она не собирается сообщить ему никакой неприятной новости. Возможно, что она просто хотела его видеть, что она просто хотела обнять его, расцеловать. Актеону хочется верить, что это так. Хочется верить, что Сибилла сейчас рассмеётся, встанет, подойдёт к нему и поцелует. И не будет ничего говорить.
Ни одного слова.
Актеон прекрасно помнит, что она никогда не любила, чтобы он звал её тётей, княжной или как-то ещё. Только «Сибилла»… Она никогда не любила, чтобы кто-то в её комнатах говорил о великих родах или даже о семейных делах. И наследному князю обыкновенно нравились эти правила.
Правила, которые, пожалуй, казались ему немного странными первое время.
Правила, без которых он при всём желании не смог бы представить Сибиллу теперь.
Молодой князь не может забыть их первой встречи, когда он был ещё совсем маленьким. Это случилось на похоронах его отца. Актеону было семь, и ему было страшно. Очень страшно. Отец — худой и бледный, с почти посиневшим лицом, с впалыми щеками и костлявыми крючковатыми пальцами — лежал в гробу, и мальчик не мог оторвать взгляда от него. Сестра, одетая в жёлтое платье — забавно, на том уровне, где они жили вместе с отцом, где он умер, цветом траура был именно жёлтый — стояла рядом и ревела в голос, а Актеон цеплялся за её руку и ещё пытался как-то докричаться до отца, как-то разбудить его. Не получалось. Он кричал и плакал, а Юмелия хватала его за руки, за плечи и кричала тоже, просила замолчать, не делать всё только хуже, просила держать себя в руках, просила не позорить её и себя… Сибилла тогда всю церемонию стояла в стороне, она не отводила глаз от гроба с телом своего зятя. Это Нарцисс бегал и распоряжался. Это Птолема недовольно шептала Мирьям, что более невоспитанного мальчишки, чем Актеон просто не найти. Это Мирьям говорила — почти в полный голос — Птолеме, что если достаточно строго и часто его наказывать, то любой характер можно исправить. И от этих слов ребёнку ещё больше хотелось сделать что-нибудь такое, что его тётки никогда не одобрили бы. Ему хотелось кинуться к телу отца и закричать, растолкать его, чтобы он встал и сказал, что с ним всё в порядке. Актеону тогда не хотелось верить, что он мёртв. По правде говоря, случись подобное с ним сейчас, он тоже не захотел бы верить. Разве легко поверить в гибель единственного близкого человека?