Впрочем, княжна ещё не оставляет надежд на то, что ей всё удастся. В том числе, и одна задумка…
Айше рассказывает Селене про Ветту. Служанке певнская княжна совершенно не понравилась. Айше рассказывает, что Ветта стояла совершенно неподвижно, хмурая, всем недовольная, пока её мыли и одевали. А когда уже одели, чтобы вести к Сибилле, эта девушка сорвала с головы и крыльев покрывало и сказала, что пойдёт к великой княжне в традиционной для своего рода одежде. Айше чуть не плачет. Она рассказывает, как груба была к ней певнская княжна, рассказывает, как распоряжалась ей, словно бы Айше была ей рабыня… Селена спрашивает, во что они одели Ветту — этот вопрос почему-то её очень интересует. А когда Айше всё-таки отвечает, княжна едва ли может сдержать смех — служанки перестарались. Сибилла вряд ли стала бы смотреть на то, как аккуратно одета невеста наследного князя. Её это волновало бы в невесте меньше всего, Селена была уверена в этом.
— И зачем вы это сделали? — смеётся княжна. — Можно было просто убрать ей волосы под платок — этого было бы вполне довольно! Певны тоже так делают!
Айше смотрит на неё удивлённо. Словно бы эта мысль даже не приходила ей в голову. Что же… Возможно, так оно и было. Вполне возможно, что матушка Айше была так обеспокоена тем впечатлением, которое Ветта должна произвести на Сибиллу, что совершенно забыла, что Сибилла была вовсе не тёткой Мирьям, на которую могли произвести впечатление подобные усилия Норины и Айше. Селена смеялась бы и смеялась над этим случаем, если бы у неё было довольно времени на это. Нужно было готовиться к свадебному торжеству.
— Но… Но мы хотели, чтобы всё прошло как лучше!..
Селена расхохоталась. Что же… Вполне возможно, что Айше и Норина старались сделать всё как лучше. Впрочем, почти всё самое ужасное на свете делалось с этим намерением. Селена уверена, что даже война, которую Киндеирн и Сибилла развязали между дворянскими родами, начиналась с той мысли, чтобы сделать всем только лучше, обеспечить всем справедливость и процветание. Только вот княжне кажется, что лучше пусть каждый род живёт так, как считает нужным. Именно так будет лучше для всех. К великой княжне Изидор Селена относилась с уважением, но настороженно. Киндеирна она видела лишь один раз в жизни — в чердачное окно в тот день, когда он приехал в Альджамал на свадьбу Актеона. Тиберия Ахортон Селена и вовсе ни разу в жизни не видела. А о князе Эливан слышала лишь то, что он выступил ещё одной стороной в этой войне. Селена даже не знала, как его зовут. Впрочем, она и не хотела этого знать. Не хотела слышать ничего о войне, о дворянских домах, гербах и прочей скукотище! Впрочем, наверное, почти все её кузины были с ней в этом солидарны — пожалуй, кроме Аврелии, Мадалены и Цемины. Политикой занимались Нарцисс и Сибилла, Селене не было места в этих играх, в которых она обязательно наделала бы множество ошибок, если бы только была вынуждена вникать во всё это. Селене не было места в этой войне, она не чувствовала в себе достаточно сил, чтобы сражаться или хотя бы быть уверенной в чём-то. Селене порой кажется, что ей стоило родиться в другой семье. В одном из малых дворянских родов, у каких-нибудь вассалов того же герцогского рода Херитеджей — рода, который пока ещё не вступил в войну. Селене бы куда больше подошла роль мелкопоместной дворянки, которая выйдет замуж по любви и родит множество детишек. Селене совершенно не хочется стать очередной жертвой династического брака — конечно, она надеется на то, что Актеон поладит с Веттой, очень надеется, но…
В конце концов, Актеон скорее всего останется таким же занудой, как и прежде.
Волосы княжне служанка расчёсывает долго, куда дольше того, что было обычно, сегодня девушка хотела бы появиться не с привычным простым узлом из кос, а чем-то более сложным и красивым. Селена терпеливо ждёт, пока Айше уложит ей волосы. Та делает свою работу сегодня необычно долго. Впрочем, княжна на это не сердится — на свадьбе она должна выглядеть как можно лучше, пусть и не является невестой. Платье она себе подобрала уже давно — как только Сибилла обмолвилась с Мадаленой, что хочет найти наследному князю невесту. Это платье кажется Селене просто очаровательным — из ткани небесно-голубого цвета, какой нет нигде на Альджамале. Селена уверена, что большинство девушек их рода будут в платьях розового или кремового цветов, а женщины наденут пурпурные или карминовые — в жёлтом или золотом вряд ли будет кто-то кроме Сибиллы и, возможно, невесты. Впрочем, на счёт Ветты Селена не может быть уверена — Айше говорит, что эта девушка наотрез отказалась венчаться в чём-либо кроме собственной родовой одежды. Княжна уверена, что её служанка просто преувеличивает. Ветта показалась Селене девушкой весьма милой, пусть и несколько вспыльчивой. И княжна уверена, что Ветта не будет настолько упряма, чтобы отказываться от традиционных изидорских покрывал или чего-то такого. Ещё Селена надеется на то, что Ветта не покажется старшему поколению Изидор слишком упрямой и вздорной — вот тогда ей придётся несладко. Впрочем, как и всем, кто осмелится с певнской княжной заговорить или подружиться. Селена уверена, что Ветта будет выглядеть необыкновенно на своей свадьбе. Во всяком случае, на фоне изидорских княжон и княгинь. А ещё Селена надеется, что сама она понравится кому-нибудь из союзников рода Изидор, ей хочется, чтобы кто-нибудь влюбился в неё… Хочется, чтобы эта любовь была такой, как пишут в древних сказках… Впрочем, вряд ли когда-нибудь Селене может настолько повезти.
Когда причёска уже сделана, когда волосы покрывает тонкая жемчужная сетка, из тех, что были недели три назад привезены одним купцом с Альджамала, Селена может отдохнуть. Ей надоело сидеть в душной комнате, но на улице вряд ли намного лучше — на Альджамале всегда слишком жарко, а к фонтанам вряд ли есть возможность подобраться из-за большого числа гостей. Впрочем, это не отменяет того факта, что Селене до полусмерти надоело сидеть у себя и ничего не делать. Ей хочется пробежаться, найти кого-нибудь и рассказать что-нибудь интересное, что-нибудь интересное услышать в ответ и побежать дальше — в ту часть Дарара, которая называлась запретной, куда не мог пройти никто, кроме великих и наследных князей и княжон. Селене, пожалуй, до смерти хочется увидеть что-нибудь из того, чего ей видеть не положено. Она встаёт перед зеркалом и начинает рассматривать своё отражение. То, что она увидела, ей вполне понравилось, так что Айше была отпущена с дюжиной серебряных монет, чтобы девушка могла купить себе что-нибудь понравившееся на базаре, как только ей представится такая возможность. Сколько Селена знает Айше, та всегда обожала сладкое.
Княжна чувствует себя ужасно уставшей, хотя ещё только утро — венчание Актеона и Ветты должно начаться в полдень. Девушка надеется на то, что праздник не будет слишком скучным — всё-таки такое грандиозное событие следовало отмечать со всем возможным в этом случае размахом. Возможно, на пиру будут танцы — если Сибилла сохранит после венчания достаточно хорошее настроение, то юным княжнам разрешат остаться на пиру до самого вечера, разрешат танцевать с гостями. И Селене хочется этого сейчас больше всего на свете. Даже больше, чем мира во всём Ибере. Она так давно не танцевала — нормально, а не на Нертузском балу, где нельзя было и шагу ступить, не нарушив какого-нибудь очередного глупого правила. На Альджамале правил было куда меньше — во всяком случае, тех, нарушение которых было бы заметно сразу.
Девушка выходит из своих комнат, чтобы зайти к Юмелии и попросить её что-нибудь рассказать. У Юмелии всегда было множество интересных историй про запас — она придумывала множество сказок, которые тут же рассказывала всем своим младшим кузинам, искренне обожавшим её. С тех пор, как эта девушка очутилась у Изидор, она стала всеобщей любимицей — она была очень похожа на свою покойную матушку, женщину весьма приятную в обращении и очень добрую, хоть и довольно упрямую, когда дело касалось её чувств. Юмелии было шесть, когда умерла её мать, и десять, когда умер её отец. Она была одним из тех несчастных детей, которых жалко всем. Нужно сказать, что внешностью она мало напоминала Изидор — в мать лицом пошёл именно Актеон, а Юмелия была похожа на своего отца.
Юмелия кажется грустной, даже более грустной, чем обычно. Сколько Селена её помнит, она всегда казалась необычайно задумчивой и тихой, что, пожалуй, соответствовало действительности. Она была полной противоположностью своему деятельному, но буйному и грубому братцу. Она редко на кого-то повышала голос, а если повышала, то потом долго стыдилась этого. Юмелия всегда умела придумывать красивые сказки. Не о любви, правда, но о любви многочисленные княжны Изидор могли прочесть и в книжках, если только добирались до либереи Нарцисса — в либерее княжны Сибиллы было куда больше книг интересного содержания, но она рассердилась бы куда больше, чем её брат, если бы узнала, что её племянницы туда проникли, даже не спросив разрешения. Юмелия придумывала сказки о магии. Придумывала сказки о всяких необыкновенных существах, о людях, которые живут в далёком-далёком мире… Все её сказки были грустными и обыкновенно кончались так, что хотелось плакать. Но сейчас Юмелия явно не в настроении придумывать даже самые грустные из своих рассказов. Кажется, что она вот-вот расплачется. И Селена наклоняется, чтобы её утешить.
Юмелия всхлипывает. По её лицу не текут слёзы, но это кажется Селене даже более пугающим. Все девчонки иногда ревут. К этому вполне можно было привыкнуть — сама княжна тоже часто плачет из-за всякой ерунды вроде запрета танцевать на каком-нибудь родовом празднике. Но с Юмелией всё было иначе. Она никогда никому не возражала, не плакала, не пыталась заставить кого-нибудь из жалости отменить своё решение — даже тогда, когда тётушка Мирьям запретила ей даже думать о своей свадьбе с юношей из одного из вассальных родов — того тогда женили на кузине Азили. Юмелия даже тогда казалась всем очень спокойной. Хоть и очень грустной. Быть может, всё дело в том, что на свадьбе скорее всего будет и Исаак? Возможно, всё дело именно в этом. Впрочем, Селена не может позволить себе напоминать кузине об этом событии. Юмелия кажется уставшей, очень уставшей и очень горячей. Это немного пугает девушку — стоило помнить, что родители Юмелии умерли именно от болезни лёгких, правда, это случилось совершенно на другом уровне, сыром и холодном, где зимой обыкновенно был снег. На Альджамале снега никогда не было. На Альджамале всегда было тепло, даже скорее жарко. Селене кажется глупой мысль, что Юмелия могла заболеть здесь. Разве можно было заболеть чем-нибудь здесь, на Альджамале, где всегда было так хорошо и спокойно? Но Юмелия так бледна, а на её щеках, обыкновенно таких же бледных, как и лицо, застыл румянец, который никак нельзя назвать здоровым. А ещё княжна сильно похудела за последнее время, пусть этого обычно и не слишком видно из-за её нарядов. Она всегда была худенькой, но сейчас Селене кажется, что от Юмелии могут остаться одни глаза — настолько тонкой и почти что прозрачной она кажется. Княжне остаётся только надеяться, что это не проявляется та страшная болезнь, которая свела в могилу обоих родителей этой девушки. Правда, от княжон обычно скрывали, как протекают те или иные болезни, в одной из книг дяди Нарцисса девушка вычитала, что тот недуг проявлялся именно так — в чрезмерной худобе, бледности, жаре и лихорадочном румянце.
— Мне так жаль, что всё случилось именно так! — говорит Юмелия со вздохом. — Не могла бы ты пока оставить меня одну?
Княжне немного обидно, что кузина практически выставила её из своих комнат. И это сейчас — когда так хотелось немного отдохнуть, немного развеяться, ведь потом весь вечер будет занят… И что именно так расстроило Юмелию, что она говорит «мне так жаль»? Неужели, всё дело в свадьбе Актеона? Но почему, если это так, девушка кажется такой расстроенной? Или всё дело в Исааке и Азили? Но эта история, кажется, произошла уже целую вечность назад — прошло уже почти двадцать пять лет. Разве может Юмелия до сих пор грустить из-за этого? Разве можно было вообще об этом вспоминать иначе, чем со смехом?
Селена не уверена, что она сама могла бы так долго любить кого-нибудь, если он был бы чьим-то мужем. Девушка надеется, что ей никогда не придётся испытать ничего подобного. Юмелию было жутко жаль. Селене хочется остаться, хочется утешить её, поговорить… Только вот вряд ли девушка сейчас будет благодарна своей кузине за утешение, даже если ей оно необходимо.
Впрочем, возражать Юмелии Селена не смеет. Та всегда была для неё старшей сестрой, и девушка любит и уважает её. Спорить с ней кажется глупым — тем более, учитывая то, что сейчас княжна находится именно в комнате кузины. Так что Селена выходит из комнаты и снова бредёт по коридору, думая, чем бы таким ей заняться. И заслышав чьи-то голоса, она бежит туда — возможно, ей тоже можно будет с кем-то поговорить. Вполне возможно, что это кто-то из её кузин. Некоторые из них были ещё теми болтушками. Селене так скучно, что она готова поболтать даже с тёткой Мирьям, которая вечно ворчит из-за каждой мелочи, которая ей не нравится. Разговаривает, кажется, Аврелия. Говорит она по своему обыкновению довольно долго, не давая собеседнику или собеседнице вставить хотя бы одно слова. Так что, Селена идёт быстрее, чтобы успеть, пока её кузины — ей кажется, что Аврелия общается именно с одной из её кузин — не решат пойти болтать в другое место. Для того, чтобы оказаться там, нужно преодолеть не такое уж большое расстояние — всего лишь дойти до конца коридора, повернуть и подняться на десять ступенек (когда-то в детстве девушка их сосчитала).
— Она была бы очень красивой, если бы сама чувствовала себя красавицей, — говорит Аврелия.
Голос Аврелии не казался насмешливым, как это было обычно. Селена даже не сразу смогла его узнать. Обыкновенно она всегда смеётся над всеми, считает своих родственников глупыми, достойными высмеивания. Обыкновенно Аврелия ни о ком не говорит серьёзно. Впрочем, Селена не особенно часто общалась с ней, чтобы знать или понимать кузину достаточно хорошо. Даже скрытную, мечтательную Юмелию она знала и понимала куда лучше.
Селена даже приостанавливается, чтобы услышать, с кем говорит Аврелия. Младшую княжну всегда было трудно впечатлить. И если Ветта показалась ей красивой, значит, что-то в певнской княжне было. Аврелия сама была необыкновенной. Хоть её нравственность и вызывала опасения у старшего поколения Изидор — Аврелии нравился один мужчина из военных Ибере.
— Она честная, — говорит Мадалена, которая больше всего на свете ценит в окружающих искренность.
Селена тяжело вздыхает. Что же… Подслушивать чьи-либо разговоры с Мадаленой было просто бессмысленно. Хотя бы потому, что нормально с ней поговорить попросту невозможно, если вы не Аврелия. Мадалена была так принципиальна, что переубедить её было нереально, а говорить с ней иногда было просто невыносимо. Что же… Бесполезно теперь даже идти к ним.
Княжна поворачивает назад, а потом спускается на первый этаж — да, конечно, вряд ли она найдёт там хотя бы одну из кузин, зато там куда прохладнее, можно будет немного передохнуть. Она спускается по мраморной лестнице, мимо огромных бронзовых ваз, которые так нравятся тётке Мирьям — они были привезены её мужем с одного из давно забытых уровней. Кажется, это было чьё-то захоронение. Впрочем, Селена не вдавалась в подробности. Ей хватало и того, что вазы были довольно красивы, и что там можно было прятать записки и разные вещи, которые тётушкам совершенно не стоило видеть.
Девушка бежит по одной из картинных галерей, которыми так гордится Нарцисс Изидор. Князь привозил картины со всех уголков Ибере — кажется, особенно ему нравился уровень Нщезин, где жили многие художники. Правда, картин, которые писал бы кто-то знаменитый, Нарцисс не покупал — Селена никогда не могла понять, почему именно. Пожалуй, всё было в небольшой странности Нарцисса — он терпеть не мог признанных художников и музыкантов. Впрочем, стоит отдать должное его вкусу — все картины в его галерее были прекрасные. Особенно много в галерее было пейзажей — Нарцисс не слишком-то жаловал другие картины, ему нравились именно те, на которых были изображены другие уровни. Там были и Грайвен, и Троади, и Миртилле, и даже Леафарнар, с которого прибыла невеста Актеона… Сама княжна ни разу в жизни не была где-либо, кроме Альджамала и Лемерра.