Таковы общие предпосылки исследования. Однако, говоря о мифе в контексте отражения им пространства как одной из составляющих Мироздания, мы оказываемся в некотором затруднении. Миф – не только и не столько символ, как полагал А. Ф. Лосев. Миф – нечто гораздо большее.
«Одна из важнейших функций мифа – способствование нахождению человеком своего места-в-мире, формирование его путем моментального схватывания-осознания, заставания себя-в-мире в определенном месте и в определенной ситуации, раз и навсегда данным. Миф – способ вписывания себя в мир, нахождение в нем своего топоса, изначально и естественно человеку присущего (топос человеческого – “естественное место” человека). Способ вписывания – отождествление себя со своим местом-вмире, и собственно с миром (предельный случай – мифологема тождества микро- и макрокосма). Миф, в том числе миф о происхождении, есть способ этого отождествления» (Саврасов, 2000, с. 84).
Почему интересен именно древнейший пласт мифа? Если вновь обратиться к параллелям из области психологии, он в известной степени тождествен моменту индивидуации, тому, можно сказать, катарсису, который испытывает человек в миг осознания себя как думающей, мыслящей личности. При этом личности не только отдельной, но и такой, которая является частью сообщества (семьи, рода, племени или иного объединения людей). Именно в таком соединении человек и становится тем, чем он в значительной степени является: отдельной индивидуальностью и частью большего целого1. Полагаем, подлинный – если угодно, изначальный – миф оказывается тем инвариантом, который органично, естественным образом, объединяет несоединимое, позволяя находить взаимосвязь множества процессов и явлений. Это, с одной стороны, позволяет отличить обрывки мифов и доподлинно архаичные мифологические сюжеты от современных подделок под них, а с другой открывает возможность проследить те или иные реалии окружающей действительности, осмысление которых приводило к складыванию мифа.
Вообще объяснять появление мифа какой-либо одной причиной, скорее всего, бесперспективно. Миф описывает совокупность явлений, которые представляются в рамках мифологического сознания связанными между собой, пусть даже с точки зрения научной они не родственны.
Хотя «в основе мифа, так и в основе так называемой научной данности лежит некоторый изначальный, первичный, более или менее или же совершенно скрытый таинственный факт, исходный момент – “вещь в себе”, “изначало”» (Ильин, 1930, с. 13), миф и наука видят многое по-разному. И ещё очень большой вопрос, какое именно описание и в каких случаях ближе человеку – мифологическое или научное.
На наш взгляд, любой мифологический образ является многоуровневым. Не всегда схожие понятия воплощают одно и то же явления. Такова характерная черта подлинного мифа. Однако внимательное изучение и обобщение представлений о различных «Древах» – Мировом, Жизни, Смерти и т. п. – показывает их глубинное сущностное единство. По крайней мере, с точки зрения смысловой нагрузки (ось, центральная точка Вселенной) это представляется очевидным, хотя из индоевропейских мифологических источников наиболее или менее целостное и полное представление мы вроде бы имеем только об Иггдрасиле – благодаря сохранившимся текстовым памятникам.
Видный антрополог Ю. Берёзкин, в целом скептически относящийся к утверждениям о широком распространении мифологемы Мирового древа, указывает:
«…Мировое древо есть мотив, специфический для Северной Евразии от Скандинавии до Нижнего Амура и отсутствующий в большинстве других регионов планеты. Помимо древних скандинавов, данный образ был определенно известен чувашам, мордве, селькупам, алтайцам, хакасам, якутам, эвенкам, удэгейцам, нанайцам и ульчам. <…> Южная граница области распространения мифологемы мирового древа в Евразии неопределенна. В древних иранских и индийских источниках речь скорее идет о древе жизни, но его расположение на горе рядом с водоемом напоминает образы мифологии поволжских финнов и народов Сибири. Космология центральной и южной Евразии на протяжении многих веков систематизировалась и дорабатывалась религиозными специалистами и ее трудно сравнивать напрямую с финно-угорской и тем более индейской. <…> Ясно одно – во всех евразийских космологиях есть много общих мотивов, конечные истоки каждого из которых обычно трудно определить» (Берёзкин, 2003)2.
Разные авторы не раз ставили знак равенства между образами Мирового древа и Мировой горы. Мы всё же в силах проследить присутствие в славянской мифологии и того, и другого архетипов, найти примеры их сочетания (совмещения), различия и проявления.
Незыблемым центром пространства считается Мировой камень, скала Времён, Мировая гора, а у восточных славян – Алатырь-камень. При всей яркости и, казалось бы, интуитивной понятности образа, они не так просты, как может показаться.
Изображение Вселенной, в том числе нескольких небес, Мировой горы и Мирового древа на ней. Эпоха неолита. Средиземноморье (по В. Евсюкову)
«Первоначально “центром”, местом, где возможен прорыв уровней, является всякое священное пространство, то есть всякое место, где возможны иерофании и где проявляются реальности (силы, Образы и т. п.) не нашего мира, а происходящие еще откуда-то, прежде всего с Неба. Идея “центра” возникла из опыта священного пространства, насыщенного сверхчеловеческим присутствием: именно в этом месте проявилось нечто сверху (или снизу). Позже возникло представление, что проявление священного само по себе означает прорыв уровней» (Элиаде, 1998).