Рекомендованный Наркомземом для нечерноземной полосы сорт новинка сильно заражается ржавчиной и головней. Не исключено, что мы здесь имеем дело не только с простым головотяпством, но и с вредительством…»
Черт побери! Да как рука поднимается назвать таких людей невежественными, недалекими! Они ведь впервые в мировой истории взвалили груз державных забот не ради мелких шкурных интересов, а ради…
Ну, конечно же, ради создания действительно человеческого общества.
И в целом тащили этот груз на своих плечах достойно и компетентно.
А чего заслуживали все эти чиновники Наркомзема и «ученые мужи» из «институтов», если они даже районирование уже имеющихся сортов пшеницы обеспечить не могли – не говоря уже о выведении новых сортов?!
Они ведь заслуживали любой кары, даже если были виновны всего лишь в головотяпстве. Но ведь среди них было еще немало и скрытых саботажников.
Почему самоучка Каганович мог знать, что сорт «цезиум 0111» хуже сорта «мильтурум 0321», а агрономы Наркомзема, специалисты (!), – нет?
Так имеет ли наше Мутное время право судить ту Великую эпоху, если даже самые достойные из достойных, живущих сегодня, имеют лишь право понять ее, а – поняв – стать лучше и честнее?
СТАЛИН и его ближайшие соратники жили социалистическим строительством. А любители жареных гусей и спокойной жизни его – в лучшем случае – вели. И вели ни шатко, ни валко, не желая ни трижды учиться, ни трижды работать. А кто-то уже не желал его даже вести – хоть как-то.
Когда Сталин понял это, ему пришлось пойти на чистку бюрократии и партократии кровью. Потому что чистка «чернилами», то есть – путем директив, резолюций и прочего подобного, не получилась. Старые революционные борцы не годились как хозяйственные работники, а занесшаяся молодая партократия и бюрократия из числа партийцев образца 1917–1920 годов оказалась глухой к его идеям, призывам и…
И предупреждениям!
Не все, конечно, «не вняли», но – многие.
Наслоившись одно на другое, это тоже обуславливало верхушечные репрессии 1937–1938 годов. Да и «низовые» – тоже.
Что ведь получается…
Сталин не сразу стал выдающимся лидером огромной страны. Он тоже «учился, учился и еще раз учился» быть вождем и государственным деятелем. Учился, начиная с конца 1917 года.
Однако он был, при этом, в чем-то идеалистом. Желающих ухмыльнуться по прочтении этих слов я отсылаю к Лиону Фейхтвангеру, смотревшему на Сталина так же. И поэтому Сталин верил в то, что если сам он любит революцию в себе, а не себя в революции, если сам он живет принципом «я для интересов дела, а не дело для моих интересов», то и другие его товарищи по партии живут так же и тем же. В своем выступлении на февральско-мартовском Пленуме 1937 года он говорил:
«В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около трех-четырех тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут тридцать-сорок тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство… Дальше идут около ста – ста пятидесяти тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство…»
И вся эта сила виделась Сталину в виде идейного монолита, недаром он сравнивал как-то партию с орденом меченосцев. Это сравнение мало кем было понято, а ведь Сталин имел в виду, конечно же, такие черты, как сплоченную готовность к жертве и умение в реальной, практической жизни руководствоваться идеалом.
Итак, он постепенно растет как вождь, набираясь опыта. И при этом тоже постепенно убеждается в том, что все обстоит далеко не монолитно, и прежде всего – в «генералитете» партии.
Да, есть, есть надежные товарищи и толковые соратники. Но – не все. Кто-то из товарищей ставит амбиции старого большевика выше необходимости учиться хозяйствовать, кто-то перерождается в духе, говоря словами Ленина, «коммунистического чванства», а кто-то и просто заедается и даже зажирается.
Для Сталина все еще лишь начинается, в стране непочатый край работы, а они уже все «превзошли» и хотят одного – комфорта. Да ладно бы еще, если бы только материального, а им еще и душевный комфорт нужен. На кой черт им вечный бой, когда покой им будет только сниться!
И Сталин с горечью видит, как эти товарищи – формально по-прежнему товарищи по партии, а фактически уже бывшие товарищи – начинают интриговать, сбиваться в группки, а кто-то доходит уже и до прямых заговоров.
А Сталин живет идеей создания лучшего общества – он ведь по убеждениям коммунист. Но он – как точно уловил это Фейхтвангер – в чем-то идеалист. Практический романтик, так сказать.
И вот этот романтик в результате политического самообразования себя как вождя начинает понимать невеселые вещи… Он думал, что «генералитет» и «офицерство» ВКП(б) – это все же нечто единое с ним в идейном отношении, в жизненных установках. А оказывается, это верно в отношении далеко не всех.
Он думал, что освободившимся от частной собственности обществом будут править всегда и во всем разум и идея, а оказалось… Оказалось, что им по-прежнему правит чиновничий «кисель» и инертность немалой части масс.
Не только «кисель», конечно… И не только инертность… Возникли, возникли в России и новые, невиданные ранее молодые силы! Есть в ней молодое пенящееся вино! Но этот «кисель» грозит и этому молодому «вину».
Сталин мучительно размышляет – как изменить ситуацию? Как противостоять врагу умной, творческой жизни – бюрократу? И видит выход в стимуляции инициативы масс и в расширении их прав. Так возникает новая Конституция.
Но этого мало – это общий принцип. А как его конкретизировать, как обеспечить контроль масс над властью в условиях однопартийной системы? Так возникает идея альтернативных выборов.
Но бюрократ противится ей. Формально еще товарищ, на деле он становится врагом – не сегодня, так завтра. И медлить здесь нельзя. Промедление здесь смерти подобно. Не Сталина смерти, а смерти Державы.
Думаю, к концу лета 1937 года Сталин завершил свое политическое самообразование и становление трезвого вождя масс. То есть вождя, не утратившего чувства перспективы, но уже не имеющего иллюзий относительно как многих своих коллег, так и состояния умов и душ немалой части народа. Пожалуй, это стоило ему неких разочарований и в какой-то мере ожесточило. Но ожесточило лишь в той мере, какая необходима вождю в ситуации, когда его стране и ее народам грозит поражение в борьбе за процветающее будущее.
Не просто было решиться Сталину на проведение репрессий. А не решиться было нельзя – История не позволяла.
ЛАВРЕНТИЙ Берия был высокоталантливым человеком. Но гением социального анализа – в отличие от Сталина – он не был, и разочарований гения, надо полагать, не испытывал. Да и поколения это были разные – разница в возрасте двадцать лет, а в судьбах – целая эпоха.
Но психологически Берия был, конечно, Сталину весьма близок – оба были практическими романтиками, оба – идеалистами, по горло загруженными реальными и многотрудными делами создания нового общества.
Сталин сказал: «Кадры решают все!» И в партийно-государственной среде, поднятой к высотам власти революцией и Гражданской войной, Берия был одним из наиболее ярких представителей тех, кто оказался равнодушен к жареным гусям, но кто, напротив, оказался жаден до работы, кто хотел быть среди тех кадров, которые «все» и решали…
Решать и работать! Работать и потому, что это интересно, и потому, что своей работой служить грандиозному делу развития великой страны. Для Берии это была не красивая фраза, а повседневная моральная установка.
Вот почему Сталин не мог не включить Берию в свое ближайшее окружение уже в ближайшее время. Уже скоро его вызовут в Москву за новым, на этот раз – в Москве же, назначением в Наркомат внутренних дел СССР.
И приход Берии на самый верхний этаж государственной власти был обусловлен объективно – запросами эпохи и интересами Державы.
Глава 11
Дела в стране, дела в Тбилиси…
Вернувшись в Тбилиси с Пленума, Берия вновь погрузился в те многочисленные хозяйственные проблемы, которых становилось все больше по мере того, как решались проблемы вчерашние.
С августа 1937 года началась чекистская «операция», затронувшая, естественно, и Грузию. Поскольку репрессивные акции против широкого спектра враждебных элементов – антисоветчиков, «правых», троцкистов и прочих – давали все больше следственного материала и вовлекали в круг следствия все больше имен, первому секретарю ЦК КП(б) Грузии приходилось заниматься, конечно, и этой стороной дела. Берия долго был чекистом, и его следовательский опыт просто не мог не быть им использован в эти примерно полгода, когда по всей стране шла основательная «зачистка» провалившейся части партийно-государственного «генералитета» и «офицерства».
Ранее кое-что сказав относительно объема репрессий в Грузии, я сейчас сообщу дополнительно, что 8 июля 1937 года нарком внутренних дел Грузии Гоглидзе докладывал секретарю
ЦК Компартии Грузии Берии следующее: из общего «лимита» на репрессию по первой категории (расстрел) «контингента кулаков и уголовников» в 1419 человек на уголовный элемент, числящийся по линии Управления рабоче-крестьянской милиции, приходится 338 человек, и по линии Управления государственной безопасности – 1081 человек, а на высылку соответственно 463 и 1099 человек.
Замечу, что такие конкретные цифры говорят о том, что в грузинском НКВД включали в списки репрессируемых вполне конкретных людей, имеющих вполне конкретные прегрешения. Причем расстрел во внесудебном порядке более чем трехсот бандитов сразу же резко улучшил криминогенную ситуацию, как и высылка из республики уголовников-рецидивистов. Были обоснованными репрессии также против контрреволюционных сил, как и жесткая «чистка» сомнительных кадров. Впрочем, я не намерен подробно останавливаться на этой стороне дела, критически анализируя «достоверность» «демократической» галиматьи о том, как «садист»-де Берия только что живьем подследственных не ел. Однако, надеюсь, читателю будет небезынтересно узнать, что если в ходе «чистки» партии, начатой в мае 1933 года и ужесточившейся после убийства Кирова 1 декабря 1934 года, в целом по стране было исключено 46 % членов партии, то в Грузии с первым секретарем ЦК КП(б)Г Берией – 31,8 % (примерно 18 тысяч человек). Причем в ходе «чистки» Берия не раз выступал в грузинской печати с призывами относиться к проверяемым внимательно и уважительно.
Апелляцию по итогам проверки партийных документов подали 2394 человека, из которых 638 были восстановлены, 424 переведены из членов в кандидаты и еще 315 человек восстановлены в кандидатах.
Эти цифры и факты хорошо показывают – был ли Лаврентий Павлович «садистом». В дополнение же к приведенным данным я позднее в отдельной главе подробнейшим образом проанализирую самое, пожалуй, серьезное обвинение против Берии – в убийстве лично им первого секретаря ЦК Компартии Армении Ханджяна, прямо в своем служебном кабинете в бытность Берии первым секретарем Заккрайкома в 1936 году.
Формально инцидент с Ханджяном (страдая тяжелой формой туберкулеза и будучи человеком неуравновешенным, он покончил самоубийством) произошел за год до начала широкой репрессивной акции в «верхах». Но по технологии его «освещения» в документах периода XX съезда КПСС случай с Ханджяном очень характерен для понимания того фальсификаторского подхода к проблеме репрессий, который устанавливался в СССР после этого съезда. Потому я на нем и остановлюсь. Но – в свое время.
Возвращаясь же в год 1937-й, скажу, что никакие «зачистки» кадров не вели к дезорганизации экономики – скорее можно говорить об обратном, как в Грузии, так и вообще в СССР.
И я, на первый взгляд отойдя от темы Берии, а по существу ее продолжая, кое-что сообщу читателю об одном из адресатов упоминавшейся ранее переписки двух лидеров ВКП(б) – о Лазаре Кагановиче.
Константин Залесский в своем биографическом словаре утверждает, что Каганович, мол, еще до начала массовых чисток организовал-де погром в Наркомате путей сообщения, арестовав в НКПС 3 тысячи человек «руководящего персонала» и уничтожив «весь высший и средний эшелон руководящих работников».
Что имеет в виду К.Залесский под «НКПС», понять сложно – всю сеть железных дорог Союза или центральный аппарат наркомата? Для всей сети цифра арестованных – по тем временам, когда одних саботажников хватало, – невелика. А если подразумевается центральный аппарат НКПС, то при наличии в нем в середине 30-х годов трех тысяч человек только «руководящего персонала», это был не рабочий аппарат, а сборище бездельников.
Так или иначе, но до Кагановича порядка на железных дорогах не было. Он стал наркомом путей сообщения 28 февраля 1935 года, а вот что он сообщал Сталину из Иркутска шифром 26 января 1936 года:
«Ознакомился с работой Красноярского узла и паровозоремонтного завода. На подходах к Чернореченской, на самой станции и в Красноярске накопились десятки поездов, задержанных продвижением на восток. Наряду с безобразной работой эксплуатационников это вызвано развалом паровозного парка депо Красноярск. Половина всех товарных паровозов выбыли из строя из-за неисправности. Качество ремонта безобразное, часто прямо преступное. Депо и завод засорены вредительскими элементами… Они при попустительстве горе-коммунистев завели такую систему ремонта, которая приводила к… порче котлов, инжекторов и насосов. На заводе вскрыта группа троцкистов, занимавшихся вредительством в ремонте, травлей стахановцев, разложением рабочих. Парторги и парторганизации депо и завода работают отвратительно, парторганизации в загоне, настроение рабочих неважное. Принял оперативные меры… перебросил 15 паровозов из резерва НКПС из Иркутска…» и т. д.
Каганович на месте нашел толковые замены парторгам депо и завода, начальника Красноярского паровозного отделения заменил инженером Соколовым из Управления паровозного хозяйства НКПС… И подобными мерами на железных дорогах Союза быстро завоевал у железнодорожников прочную деловую репутацию.
А до него… Скажем, Корней Чуковский в 1933 году сдавал в Батуми багаж три с половиной часа. Жаль, что в этой очереди не было Константина Залесского, как не было его и на том армавирском вокзале в 1932 году, где Чуковские несколько суток ждали прихода поезда, «отлично обозначенного» в расписании.
Залесский утверждает, что подавляющее, мол, большинство современников отзывается о Кагановиче как о крайне грубом и глубоко невежественном человеке. Но я, читая его деловые письма, его мемуары (ведь ему их не референты писали), раз за разом поражался тому, насколько этот чистой воды самоучка прекрасно владел как словом, так и логикой. И разбирался в проблемах тех отраслей, которые возглавлял.
Без серьезной работы над собой и без таланта тут ничего не вышло бы. Что же до грубости, то я с детских лет помню рассказ знакомого моего отца, старого железнодорожника, о том, как Каганович, приняв рапорт начальника станции по фамилии Гапон и, после соответствующего вопроса, узнав, что он не однофамилец, а родной брат «того самого» попа Гапона, тут же поинтересовался: «Как вас тут, не прижимают? – И прибавил: – Если что, обращайтесь прямо ко мне…»
Так что не со всеми был груб Лазарь Каганович. Хотя особых политесов «железный нарком» и впрямь никогда не разводил. Чего не было, того не было.
Что же до работы железных дорог, то в 1932 году грузооборот на них составил 169,3 миллиарда тонно-километров, в 1937 году – 354,8 миллиарда, а в 1940-м – 414 миллиардов. За три «пострепрессивных» года рост на 17 %. Очень даже прилично, и вряд ли этот рост имел бы место, если бы Каганович и впрямь уничтожил весь высший и средний эшелон руководящих работников на транспорте.