— Тогда, почему Василиса не позволяет их развлечь?
— Ты рисуешь недопустимые картины. Так нельзя. Нарисуй какие-нибудь джунгли на Венере-35, или динозавров на Плутоне — 15, тебе никто не скажет ни слова.
— Но я не видел, как они выглядят, как я могу нарисовать? — удивился я.
— Силой воображения, Тонечка! — едко сказала Катя, — Ты же рисуешь Землю, хотя не был там ни разу!
— Просто мне кажется, что был, — робко говорю я.
— Василиса больше не разрешит, — с грустью говорит Катя, подходя к окну, — ты можешь открыть окно? — вдруг спрашивает она меня, оборачиваясь.
— Зачем? — удивляюсь я.
— Искупаться хочу в море, голой, позагорать на песочке. Надоело купаться в бассейне, или в защитной плёнке, загорать под виртуальным солнцем.
— Скажи, Катя, — решился я, — Мы ни разу не осваивали нормальных, не брошенных, планет?
— Нет, конечно! Такие планеты исследуют совсем другие специалисты, историки, географы. Что нам там делать? И археологи там совсем другие, настоящие. Там-то можно найти следы пребывания человека. Здесь мы навряд ли что-то отыщем.
— Почему, Кать? Кто-то ведь построил это городище?
— Это заброшенное городище, бесперспективное. Детей всегда отправляют на практику в бесперспективные места. Это же практика. Научись копать аккуратно, находить мелкое, из чего можно собрать общий образ, картину быта существ, которые здесь когда-то жили.
— Кать, а там что? — махнул я рукой в сторону стеклянных сооружений.
— Там Город, — ответила мне Катя.
— Что за город? — не понял я.
— Не город, а Город! — выделила девочка название.
— И что? — тупо спросил я.
— А то, — начала злиться Катя, — там будут работать взрослые. Нам даже смотреть в ту сторону не положено. Да и далеко отсюда.
— Как далеко? — заинтересовался я. Катя пожала плечами:
— Километров сорок, примерно.
— У нас что, никакого транспорта нет? Глайдер там, флайер? — Катя подозрительно глянула на меня:
— Где-то должен быть вездеход. Но не на антиграве, обычный, наземный. И катер для эвакуации.
— Что за катер? — не понял я.
— Обычный катер. Выходит, на орбиту, где его подбирает спасательный корабль.
— Спасательный корабль постоянно дежурит? — Катя фыркнула:
— С какой стати? Они постоянно где-то работают. Когда подаётся сигнал бедствия, свободный спасатель прибывает, забирает катер, вот и всё.
Я не стал уточнять подробности, просто стоял, и смотрел на Катю.
— Ну что смотришь? Какой ты всё-таки…
— Кать, я правда, не помню ничего. Разве плохо, что-то вспомнить?
— Не плохо, но ты меня сегодня уже достал! Вечером придёт Василиса, вот у неё и спрашивай! Я отдыхать, подежурь пока один, — повернулась она в сторону кают.
— Кать, мы не кушали.
— Я не хочу, ешь один.
Катя ушла, а я, подумав, создал картину осеннего леса на сопках, среди которых вьётся дорога. Ничего так получилось. И багрец, и золото, и зелень, и синь неба с лёгкими пёрышками облаков. Скажу, что это последствия амнезии, подумал я, и задумался над Катиной просьбой открыть окно. Что-то меня смущало в этом. Какое-то чувство, что это можно сделать. Ведь за стеклом всё шевелится, как будто настоящее. За стеклом… Стеклянный город… Может, там разгадка?
Выбросив печальные мысли из головы, я взял себе полдник из сырников со сметаной и стакана компота, нашёл своё место, на этот раз не стал садиться где попало, а заметив, где никто не сидел.
Интересно, как они разбираются, куда садиться? Я же всё перемешал? И не спросишь!
За всю свою прошлую жизнь столько не получал, как здесь, за три дня! Колотят и колотят! Нет, Катя пусть бьёт, ей по статусу напарницы положено, но остальные! Выступают тут! Ну, Мишка, погоди!
Будешь меня притеснять, получишь! Я согнул правую руку в локте, потрогал то место, где должен быть бицепс. Нащупал какую-то твёрдую жилку. Да, с такими мускулами только бабушек пугать, сразу придут в ужас, и начнут откармливать худющее дитя.
Где бы только бабушку найти. Я представил напротив себя бабушку, с доброй улыбкой смотрящую на меня, и с аппетитом съел полдник, запив компотом. Вкусно! Не став размышлять, откуда всё это берётся, я сунул посуду в утилизатор и решил пройтись по станции, проверить, что я забыл из Катиных объяснений.
Почти всё. Долго я размахивал руками, пока открыл первый пульт. Что делать дальше? Почесав затылок, проверил данные подачи воздуха. Что-то делать дальше побоялся, лучше пусть Катя мне ухи покрутит, покаюсь.
— Что делаешь? — раздалось сзади.
— Катюш, как ты вовремя! — воскликнул я, — Помоги, а? Ничего не помню…
— Горе ты моё! — вздохнула Катя, — Лучше не трогай ничего, а то поубиваешь всех. Отсюда, с этого пульта, регулируется подача воздуха через регенерационную станцию. Надо задать правильную пропорцию, видишь? Вот таблица с оптимальным содержанием газов, если ты что-то перепутаешь, будет трудно дышать, или, наоборот, подашь слишком много кислорода, тоже ни к чему.
— Разве Центральный компьютер не исправит ошибку?
— Конечно, исправит! Но не сразу. На взрослой станции вообще на ручное управление обеспечение переводится только в случае аварии. На детской — всё на ручном управлении. Центральный компьютер вмешивается только при грубых ошибках, когда обитателям станции грозит гибель.
— Хм, — хмыкнул я, — сурово! Вот, влез бы я своими кривыми ручками сюда, перепутал пропорции воздуха, и что? Никто бы не вмешался?
— Пока ошибка не угрожает жизни, не вмешались бы. Другой дежурный исправил бы всё.
— А если на здоровье отразится? — Катя пожала плечами: — Сами виноваты, надо учиться лучше.
— Тогда не подпускай меня одного к приборам, хорошо?
— Хорошо. Честно говоря, я думала, что ты притворяешься. Посмотри ещё раз: Вот эталонная таблица, а вот воздух, которым мы дышим. Видишь разницу? Углекислоты стало больше. Значит, задаём в этой клетке эталонную величину. Завтра, в это же время, опять проверят соответствие с эталоном.
Если кто-то забудет исправить, и углекислота начнёт превышать критический уровень, раздастся тревожный звонок и будет мигать красный огонёк. Так на всех пультах. Ну что? Не слишком сложно для тебя?
— Катя, давай пока я потренируюсь с тобой? Потом, когда научусь, подежурю за тебя. Кстати, а ночью как? Тоже не будем спать?
— Ночью по очереди. Четыре часа ты, четыре — я. Только ни к чему не прикасайся, если что, буди меня.
— Как, будить? — засмущался я, — Ты же в своей каюте будешь спать.
Катя внимательно на меня посмотрела, ничего не сказала, поманила меня за собой в кают-компанию.
— Дежурить будешь здесь. Включишь обзорный экран, вот так, — показала Катя, — теперь будешь видеть всю территорию станции. Переключишь обеспечение на автоматический режим… сумеешь?
Что ты вообще умеешь? Картинки рисовать?
— Катюш, представь себе, что ты первый раз на станции. Что бы ты делала?
— Наверно, училась бы, — пожала плечами девочка, — вообще-то в школе есть тренажёры, да и раньше ты неплохо справлялся со всем оборудованием, даже позволял мне всю ночь спать, сам здесь сидел. Нравились тебе ночные дежурства. Но ладно, оставим это. Смотри, вот каюты, — Катя вывела план кают, — вот, моя каюта двенадцатая, мой номер двадцать четвёртый. Касаешься цифры, у меня срабатывает будильник. Ясно?
— Ясно, Катюш. Если ничего не случится, не буду тебя будить. Я выспался в изоляторе, честно! Если что-то меня насторожит, разбужу, обещаю.
Я внимательно осмотрел территорию станции. С пульта можно было приближать или удалять предметы, изменять ракурс. Найдя раскопки, осмотрел городище сверху. Что-то мне оно напомнило.
Городище имело круглую форму, стены спиралью закручивались внутрь, к центру постройки, образуя «улицы». Некоторые «улицы» были перегорожены стенами, образуя тупики, некоторые имели ложные проходы.
— Катя, — сказал я, — это не поселение, это лабиринт.
— Ну и что? — равнодушно спросила моя напарница.
— Как что? Здесь никогда не жили люди. Это культовое сооружение.
— Молодец, Тоник, пять. Что ты предлагаешь? Свернуть экспедицию? Мы археологи, или кто?
— Да, Катюш, расскажи, почему ты пошла учиться на археолога?
— Дура потому что. Романтика. Как же, каждый год новая планета, новые впечатления, новые друзья.
— Как, новые друзья? На следующий год мы уже не будем вместе?
— Не знаю. Скорее всего нет. В нашей группе психологическая несовместимость. Ругаемся, дерёмся.
Скорее всего разобьют.
— А пары, Кать, пары? Если мы захотим опять вместе?
— Кто же с тобой захочет в пару? Вася бы захотела, но ей нельзя, она воспитатель.
— А ты, Катя?
— Я? — с удивлением посмотрела на меня моя напарница, — Мы с тобой терпеть друг друга не могли. Я тебя убить была готова за… за одно дело, а ты меня в упор не видел, сидел со своими черепками. Не знаю, что теперь случилось с твоими больными мозгами.
— Ты мне нравишься, — сказал я, — ты надёжный товарищ.
— И только? — я почувствовал, что краснею, и опустил голову.
— После клинической смерти все мальчишки меняются? — спросила меня Катя, — я кивнул, а Кате стало смешно.
— Откуда ты знаешь? — спросила она, улыбаясь.
— Я побывал на Земле, немного там пожил, что-то понял, — решил объяснить я, несколько туманно.
— Заговорились мы с тобой, ребята уже собираются на ужин, — сказала Катя, — давай столы накрывать.
На ужин была гречневая каша со свиной поджаркой, бутерброды с красной рыбой, масло в маслёнке, тостики, чай, сок на выбор. На столы мы поставили вазочки с конфетами.
— Катя, может, поставить цветы, для девочек? Какие ты любишь?
— Орхидеи с Немезиды.
— Как они выглядят?
— Забудь. Придумай что-нибудь своё.
Я придумал. По букетику полевых цветов. Что вспомнил. Чтобы без резкого запаха. А то поставишь ромашки, красиво, но запах… Или лилии. У меня от них голова болит.
— Красиво, — одобрила Катя, — для меня что-нибудь придумаешь, по своему вкусу?
— Придумаю, Катюш, когда все разойдутся, — Катя кивнула, с улыбкой.
— Не забудь сегодня разобраться с Мишкой. — Настроение скатилось к точке замерзания.
— Ты должен! Из-за тебя и я страдаю! Или больше никогда не буду твоей парой…
Тут ввалились ребята, опять взвыли, кинувшись к окну, послышались восхищённые возгласы.
— Где ты это видел, Тоник? — спросил меня Ростик.
— Когда я умер, мне снились волшебные сны… — начал я.
— Тонька, прекрати свои бредни! — прикрикнула Василиса, — иначе опять запру в изолятор!
— Запирай, — вздохнул я, — там спокойно.
— Ребята, ужинать! — переключила своё внимание на галдящих детей Василиса, — Сегодня последний раз вы здесь едите. Завтра будет всё по-прежнему.
Мальчишки и девчонки побежали переодеваться.
— Кать, а мы почему не переодеваемся? Не во что?
— Мы дежурные, нам не положено. А с завтрашнего дня будет уже никому нельзя, только в своих каютах.
— Жалко, — вздохнул я, — всё детство в скафандрах…
— Да, Тоник, у меня есть замечательное платье, а поносить так и не пришлось. Иди, отдохни часик, потом я.
— Куда… идти? — сглотнув, спросил я.
— В свою каюту.
— Комнаты отдыха для дежурных не предусмотрено? — насколько было бы всё проще, подумал я: напросился в вечные дежурные, всё одно ничего в археологии не понимаю. Нет, ничего бы не получилось, сомневаюсь, что Катя согласилась бы со мной сидеть.
— Такие комнаты есть на больших станциях, так что, перестань мечтать, и иди к себе.
Я поплёлся в свою каюту. Отодвинул входную дверь, заглянул, там никого не было. Быстро сняв комбинезон, собирался уже лечь на верхнюю полку, как открылась дверь санузла, и оттуда вышел Мишка.
Увидев меня, он оторопел:
— Тебе что сказали, заморыш? Брысь в чулан!
— Что я тебе сделал?! — заныл я, думая разжалобить Мишку.
— Сам знаешь!
— Ничего я не знаю! Не помню!
— Так иди, вспоминай! — Мишка схватил меня за майку, и потащил к выходу. Сопротивляясь, я ударил его коленкой в пах, и Мишка согнулся. Тут я совершил ошибку. Вместо того, чтобы добить противника, я ждал, когда он выпрямится, боль пройдёт.
Когда Мишка смог выпрямиться, он буквально озверел. Я ничего не успел понять, как начал с грохотом летать по всей каюте. Мишка не разбирался, чем бьёт, и обо что бьёт. Почему — то все края здесь были твёрдыми, не так, как в изоляторе. Мишка загнал меня в угол, свалил на пол, и продолжал пинать ногами. Хорошо хоть, был босиком.
Наверно, на шум, в каюту забежали ребята с Василисой.
— Миша, прекрати! — Миша последний раз, примерившись, хотел ударить меня в живот, попал по рукам, постарался попасть по лицу.
— Миша, я же тебя просила, не бить его по лицу! — воскликнула Василиса.
— Он меня ударил сюда! — воскликнул в ответ Мишка, показывая куда я его ударил.
— У-у-у, запретный улар! — разочарованно загудели ребята. Я лежал, не в силах пошевелиться, изо рта что-то текло.
— Вставай, идём со мной, — сказала мне Вася. Я пошевелился, но встать, даже на четвереньки, сил не было.
— Помогите ему, ведите в мой кабинет, — услышал я голос Василисы. Меня, не очень бережно, подняли с пола, дотащили до стула в Васиной каюте, посадили и вышли.
Вася начала обрабатывать мои раны чем — то шипучим, и щиплющимся. Я терпел.
— Зачем ты ударил Мишу? — спросила она меня.
— Он выкидывал меня из каюты. Это что, не моё место? — с трудом шевелил я разбитыми губами.
— Твоё, тебе надо было мне сказать.
— Ты не знала?
— Знала, но не думала, что дойдёт до драки. Ты всегда уходил.
— И где я спал?
— В кают-компании. Пока ты её не переделал, там стоял замечательный диван. Ты там коротал время с дежурными.
— И что, я не вылезал из комбинезона?
— Вылезал, когда переодевался в скафандр.
— Но это неправильно!
— Я пыталась вмешаться, но ты не разрешил, сказал, что так тебе лучше, общался с дежурными. Когда ребята дежурят, им скучно, и они охотно болтали с тобой о всякой ерунде, — Василиса взяла шприц-пистолет и вколола что-то мне в плечо.
— Вставай. Сможешь? Давай, помогу, — Василиса подняла меня, отвела в нашу каюту, уложила на нижнюю кровать.
— Пойдём, Миша, посмотрим твои повреждения, — сказала она Мишке, — Сегодня тебе дежурить вместо Антона.
— С Катей? — спросил Мишка.
— С Настей. Завтра осмотрю Тоника, если сможет, заменит тебя.
— Ну, Тонька! — прошипел Мишка, наклоняясь ко мне, — Пожалеешь ещё! — Я съёжился под одеялом.
Наверно, Вася вколола мне снотворное, потому что я не заметил, как пришло утро.
Глава третья
Я выхожу из станции
— Кать…
— Пошёл вон!
— Ну, Кать…
— Ты ещё здесь? Мало тебе всыпали? Ещё хочешь?
— Не, не хочу. Я же говорил, не справлюсь я с Мишкой…
— Зачем тогда его бил? Запрещённым ударом?
— Мне ничего не оставалось…
— Не подходи ко мне, пока не успокоюсь! — Я отошёл, радуясь, что она не сказала «не подходи ко мне больше никогда». Всё тело ныло от побоев. Я надеялся, что детское тело быстро придёт в порядок, чудодейственные лекарства будущего излечат все раны. Я сильно ошибался. Раны у меня были, по мнению нашей фельдшерицы, пустяковыми, так что средства ко мне применили обычные: ватка-йод.
Утром я с трудом поднялся с кровати, когда прозвенел сигнал побудки. Постель была заляпана кровавыми пятнами, особенно наволочка. Зашла Василиса, показала в ванной комнате небольшой шкафчик. Внизу — утилизатор, вверху — свежее бельё.
Свалив всё, включая нательное бельё, в утилизатор, я помылся в душе и надел чистое. Василиса ещё раз смазала мои боевые раны и спросила, готов ли я на дежурство, или пойду на раскопки.
— Как Катя, так и я, — проговорил я, с трудом двигая языком.
— Тебе надо одеться в скафандр, он тебя немного оживит, — решила Вася.
Завтракали мы уже в кают-компании фрегата, а не в моей столовой.