— Ну да, всё торжественно, ты же не уговорил Василису.
Честно говоря, я и не пытался. Может, поговорить? Опять будет говорить о дисциплине. Может, наоборот, ребята сняли бы напряжение?
В своей каюте я принял душ, отметив, насколько все эти чудеса стали для меня привычными. Захотел, трансформировал душ в подобие тропического ливня, с картинками тропиков вокруг, или можно сделать обычный рожок наверху, со старым кафелем, в потёках ржавчины, если замучила ностальгия. Можно попросить душ, чтобы струи били со всех сторон, приятно массируя тело.
Привычно надев свежее бельё, я достал свой комбинезон, который сам чистится в шкафчике, оделся в него, и отправился в кают-компанию.
Так как нас двенадцать пар, дежурить выпадало раза два-три в месяц.
Стол уже был накрыт, ждали Василису. Когда она появилась, все встали. Заняв место во главе стола, в капитанском мундире, она разрешила нам сесть, и мы приступили к чаепитию.
Через пять минут обязательного молчания, Василиса разрешила нам разговаривать.
— Вася! — спросил один мальчик, я не знаю его имени, — Можно, Тонька в следующее своё дежурство опять переделает кают-компанию?
— А что, кроме Тоника никто не может переделать, по своему усмотрению? Или не хочет?
— У него получается лучше всех! — загалдели ребята.
— Как хотите, — пожала плечами Василиса, — Его дежурство будет через две недели.
— Мы можем уступить ему! — засмеялись девочки.
— Подумаем. Сегодня получила сообщение. Скоро прибывают взрослые.
— А мы? — в наступившей тишине спросил Мишка.
— Взрослые будут исследовать Город, мы заниматься раскопками. Наверное, — добавила Вася.
Больше вопросов не было, вечерний чай закончился, ребята расходились в тишине.
— Что случилось? — спросил я у Ростика, когда мы зашли в каюту, переодеться.
— Не знаю. Что-то случилось, раз взрослые прибывают раньше графика. По графику должен прибыть борт с почтой для нас, но его задержали из-за тебя. Что теперь, я не знаю, может, опять из-за тебя?
— Кто я такой, чтобы из-за меня срывать графики? — спросил я, пытаясь унять внутреннюю дрожь.
После недавней своей самооценки, я мог представить себе всё, то угодно, вплоть до лоботомии. Живьём. Я передёрнул плечами, отгоняя от себя эту жуть, и начал переодеваться. Оказывается, в моём маленьком шкафчике можно было найти любую одежду. Я надел светло-серые маечку и шортики, приготовился ждать Катю.
Катя явилась в розовой блузке и сиреневой коротенькой юбочке, светло-розовых гольфиках и белых босоножках. Выглядела она так чудесно, что мы с Ростиком одновременно сглотнули.
— Что стоишь? Пошли, — потянула она меня за руку.
Комната отдыха представляла из себя уютное место с мягкими диванами, возле которых стояли столики с шахматами, вдоль стен тянулись книжные полки, здесь можно было смотреть кинофильмы. Кино можно было смотреть и в кают-компании.
Всё это напомнило мне рейс в открытом океане. Не зря Василиса сделала настоящую, морскую кают-компанию. Осталось только иллюминаторы сделать, как на фрегате, и показывать там море.
— Тонь, давай, сыграем в шахматы, — предложила Катя, расставляя фигуры. Я согласился.
С удивлением я понял, что готов сделать всё, лишь бы быть с Катей. Какое счастье, подумал я, что я её напарник, а то получал бы ещё больше неприятностей, если бы она мне понравилась, будучи чужой парой.
— Катя, Кать, — попросил я. — Расскажи, кого как звать. Я забыл…
— Забыл, так забыл, — легко согласилась Катя, — вон, смотри, с книгой сидит Фёдор, за шахматами Костя со своей Светой, Лена с Наташей. Остальные, кто где. Кто-то опять пошёл в спортзал, наверно, в волейбол играют, кто-то спать завалился. Ты не хочешь спать?
— Не, не хочу, — покраснел я, скрывая причину, по которой мне не хотелось уходить.
В шахматы я продул. И не один раз.
— Ты мне поддаёшься? — с досадой спросила Катя, в очередной раз расставляя фигуры.
— Что ты, Катюш, ты замечательно играешь! — оправдывался я, пытаясь унять сердечко.
— Раньше ты всегда меня обыгрывал, и сразу уходил.
— Я же говорю, что изменился.
— Я вижу. Прости, что обижала тебя.
— Кать, если захочешь, обижай, сколько угодно! — сказал я от чистого сердца.
Катя внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Так я наслаждался обществом Кати весь вечер, пока не пробили склянки, после которых полагалось готовиться ко сну.
Почистив зубы и умывшись, я лёг на своё место. Пришёл Ростик, залез на свою кровать, поворочался там, потом слез вниз, и забрался ко мне под одеяло. Подышав там, он спросил:
— Можно, я буду спать с тобой? Мне одному неуютно.
— Спи, а то я один могу здесь потеряться, такой худой.
Ростик хихикнул и спросил:
— Ты правда, жил на Земле?
— Жил, — согласился я.
— Расскажи?
— Ростик, я жил там двести пятьдесят лет назад.
— Ну и что! — настаивал мальчик.
— В то время для нас ваша станция была фантастикой.
— Я знаю, мы же учили историю.
— Многие ребята, которые жили в то время, с удовольствием поменялись бы с вами местами.
— Ну и менялись бы! Мы бы тоже… с удовольствием! Так ты поменялся с Тоником?! Тебя как зовут?
— Алекс… Саша.
— Саша?! Вот здорово! Как ты там жил? Учился в школе? Расскажи!
— Ростик, я уже не хотел ни с кем меняться. Я уже был дедом, у меня внуки…
— Врёшь! — подскочил Ростик, — Чтобы у тебя были внуки, значит, должны быть дети?!
— Ну да, у меня были девочки. Конечно, теперь можно сказать, что были.
— И каково это?
— Что?
— Быть папой.
— По-всякому, — пожал я плечами, — и тяжело, и радостно. Но, прежде, чем быть папой, я был сыном.
— Правда?! — задохнулся Ростик, не в силах спокойно лежать, он крутился на месте, садился, внимательно заглядывая мне в глаза.
Я рассказал немножко. Обычная жизнь обычного мальчика показалась Ростику сказкой.
— Ростик, — спросил я, — Тебе на самом деле интересно, или завтра будете надо мной смеяться?
Ростик замер под одеялом, потом сказал:
— Если честно, мы хотели узнать, врёшь ты всё, или правду говоришь.
— И что?
— Н-не знаю… ты так запросто рассказываешь, как будто взаправду жил на Земле. Но так не бывает! — снова привстал он на локте, глядя мне в глаза.
— Не бывает, — согласился я, — не бывает искусственных мальчиков и девочек, не бывает детских археологических экспедиций на заброшенных планетах. Я сплю, и мне снится сон. Давай спать, я завтра проснусь, и пойду на работу! — Я повернулся к стене и закрыл глаза. Ростик тоже замолчал, думая, наверно, где я придумал, где сказал правду.
Я же говорю, что Ростика для меня нет, что я для него тоже не существую.
Всё получилось так, как я и говорил вечером Ростику: утром я проснулся, и пошёл на работу. На раскопки, встав, спросонья чуть не полетел на пол через спящего рядом мальчика.
Но прежде Василиса устроила нам утреннюю зарядку. Заспанные и ленивые, выстроились мы в спортзале, мальчики в трусиках, девочки в трусиках и маечках. Девочки в передней шеренге, мы в задней. Василиса, тоже в футболке и шортах, показывала, какие упражнения надо делать, под бодрую музыку, и мы потихоньку проснулись, глазки заблестели, мы уже с удовольствием махали руками и ногами, сгибались и разгибались. Я смотрел на спину стоящей передо мной Кати, и внутри у меня разливалось тепло, в предвкушении дня, который я проведу вместе с ней.
Я уже начал свыкаться со своим новым положением практиканта. Возможно, так бы и остался Тоником, если бы… Но всё по порядку.
Ребята начали привыкать ко мне, одно их раздражало: каждый вечер я старался сбежать, чтобы посмотреть на закат за стеклянным городом. Никто не садился за стол, пока не соберутся все.
Как я уже говорил, связь со станцией у меня не всегда срабатывала.
— Вася, я вернусь, как только отгорит закат, ужинайте без меня!
— Ты совершенно невозможный ребёнок! — сердилась Вася, иногда чувствительно меня шлёпая по заднему месту, — Ты подрываешь дисциплину! Сегодня ты ходишь смотреть на закат, завтра кто-нибудь захочет поковыряться в дюнах, послезавтра кто-то найдёт что-нибудь интересное на посадочной площадке во время прибытия очередного борта, или кому-нибудь, скажем, тебе, надоест смотреть на закат из-за изгороди, и ты пойдёшь поближе к Городу. Думаешь, законы пишут, чтобы вам навредить, притеснить? Законы пишутся кровью!
— Да помню я! Это техника безопасности…
— Вот именно, безопасности! Заставляешь меня ходить за тобой, ребят нервируешь. Смотри, будут бить, вступаться не буду!
Я обиженно-виновато шмыгал носом, но на следующий вечер опять убегал к ограждению станции, предварительно проверив связь. Если не забывал. Зато натренировался автоматически надевать свою вторую кожу. Вообще мой скафандр являлся скафандром высшей защиты, в нём так же комфортно в космосе, как и на планете типа Венеры.
Внутри он был из такого же белкового материала, как и я, следующие слои постепенно переходили в кремнийорганическую структуру.
Когда я спросил, почему мне легко работается на раскопках, и тяжело в спортзале, мне объяснили, что мне помогает скафандр. При желании, он может принять на себя очень большую нагрузку, но после этого его надо хорошо накормить, иначе начнёт высасывать силы из начинки, то есть, из хозяина. Скафандр питается в шкафчике. Можно кормить его собой, но тогда надо часто кушать самому.
А если без экстремальных нагрузок, то система регенерации позволяла находиться в нём очень длительное время без пополнения запасов. Я, правда, ещё не рискнул ни разу проверить регенерационные способности моей второй кожи, один раз только, по-маленькому. Всё просочилось, как в песок.
Вода, которую можно было пить, не снимая шлема, была похожа на родниковую. Ребята не знали, но я-то помню, какова настоящая вода на вкус. Разве что вкус у моего нового тела другой?
Тогда я рад за это тело, потому что всё, что предлагают на завтраки, обеды и ужины, доставляет мне искреннее удовольствие. Вася говорит, что до моего помешательства у меня был отвратительный аппетит. В отчёте? Если напишет правду, у наставницы отминусуют баллы, могут поставить незачёт по практике.
За мою смерть она уже что-то получила. Воскрешение не компенсировало наказание, как бы не повлекло ещё больше штрафных баллов. Там же думают, что Вася хотела заморозить живого, не заражённого человека, по ошибке. Только хорошее отношение Васьки ко мне спасло меня от окончательной гибели.
Это замечание насторожило меня: что значит «хорошее отношение»?
Шла вторая неделя моего пребывания на станции. Я уже привык к своему статусу ребёнка.
То, что я перестал интересоваться ископаемым мусором, мало кого удивило или рассердило, определённо такие находки никого не радовали. Ростик говорил, что некоторые ребята во время практики, находили настоящие захоронения, с действительно ценными экспонатами, которые даже выставляли в музеях, а по этим черепкам можно было лишь узнать, когда они были изготовлены, или разбиты.
В этот день мы, как обычно, позавтракали, стали собираться на привычные раскопки.
Мы с Ростиком и Катей уже прилично углубились в тупичке, нам помогала напарница Ростика, Лена, тоже очень приятная, неконфликтная девочка. Я с удовольствием трудился с ними, мы весело болтали в перерывах, ребята иногда подтрунивали надо мной, называя «дедом». А я?
Когда моюсь в кабинке, выхожу и смотрю на себя в зеркало, на свою тощую детскую фигурку, силюсь представить, что мне под шестьдесят, и уже не могу. Новая жизнь властно начала захватывать моё сознание. Если сначала я думал, что не сегодня, так завтра проснусь, то теперь кажется, что сном была прошлая жизнь.
Мальчишки и девчонки, в полном составе, бывало, собирались в кают-компании, послушать мои рассказы. Я сразу предупредил, что мои рассказы, не что иное, как истории из давних — давних времён, когда люди только выходили на орбиту Земли, и то, что сейчас является рутинным и скучным делом, в то время было смелой фантастикой.
Так вот, когда мы начали собираться на выход, у Василисы прозвучал сигнал связи с куратором группы. Наша начальница удалилась в свою каюту, вышла бледная, с пожатыми губами.
На немой вопрос ребят, Вася глубоко вздохнула, и сказала:
— Объявили эвакуацию. Сейчас прибудет «призрак», ждём корабль, и переодеваемся в скафандры.
Кроме Тоника и Кати. Тоник и Катя остаются.
В кают-компании воцарилась звенящая тишина.
— Я не знаю, почему! Сказали, их заберёт к себе прибывающая экспедиция, они будут работать со взрослыми.
— Так никогда не было! — сказал Мишка.
— Я сама ничего не понимаю, — развела руками Вася, — но не могу не подчиниться приказу. Со мной говорил Первый заместитель губернатора колонии системы Морской Звезды Дмитрий Колодезный.
Сами понимаете, насколько это серьёзно. Приказ обсуждению не подлежит. Ждём прибытия борта, и сразу переодеваемся.
Ждать пришлось недолго. В иллюминаторы было видно, как заколыхался воздух, вспыхнул сиреневыми сполохами, порыв ветра поднял песчаную метель, и на посадочной площадке материализовался громадный конус «призрака», меж пространственного корабля.
Ребята зашевелились и в полной тишине отправились облачаться в свои скафандры.
Мы с Катей остались стоять посреди кают-компании. Вася подошла к нам, взяла меня за плечи, и неожиданно, крепко поцеловала в губы.
От неожиданности я стал вырываться, сучил ножками, но Вася была сильной девушкой, мои попытки вырваться из её объятий потерпели фиаско. Наконец Вася отпустила меня. Я стал плеваться и вытирать губы рукавом.
— Ты с ума сошла! — воскликнул я.
— Ну что ты бесишься? — дрогнувшим голосом спросила Вася, — Я же не виновата! Я люблю тебя!
— Упаси господь от такой любви! — крикнул я со слезами на глазах. Вася закусила губу и вышла.
Мы с Катей бросились к иллюминатору, стали наблюдать, как вышли наши друзья, сопровождаемые Василисой, дошли до корабля, исчезли в нём. Потом силуэт корабля заколыхался и растворился.
Теперь опять стали видны песчаные дюны.
Мы остались одни.
Глава четвёртая
Одни
Мы отошли от иллюминатора, Катя посмотрела на меня и закатила мне пощёчину. Моя голова метнулась влево, Катя треснула по левой щеке, потом, с плачем, обняла меня за шею.
— Катя, успокойся, — гладил я её по спине.
— Я ударила тебя, Тоник, где больно? — отстранилась она от меня. Я пальцем показал на левую щёку.
Катя поцеловала эту щёку. Тогда я показал на правую щёку, Катя поцеловала правую.
Я показал на губы. Катя засмеялась и неумело ткнулась своими губами в мои губы.
— Я не виноват, Катя, — пытался оправдаться я.
— Глупый, я ударила тебя за то, что ты целовался с Васькой!
— Я не целовался с ней!
— Всё равно. Наконец-то мы одни, Тоник!
— Что же тут хорошего? — удивился я.
— Как мне все надоели! Мне только с тобой было хорошо.
— Катя, я не понимаю, что здесь происходит, но мне это не нравится.
— Тоник, давай об этом подумаем завтра? Сегодня будем с тобой вдвоём.
— Ты уверена, что завтра будет?
— Что значит «завтра будет»? Куда оно денется?
— Не знаю, Катя, что-то случилось, возможно, связанное с моим появлением. Я боюсь за тебя.
— Я никому тебя не отдам, — Катя сдавила меня изо всей силы, я чуть не задохнулся.
— Сегодня пойдём на раскоп? — спросила она меня.
— Я бы пошёл, мне там нравится. Скучно будет, наверно, одним.
— Не будет, мы же вдвоём. Вот если бы тебя оставили одного! Но одного запрещено оставлять.
— И поэтому пожертвовали тобой?
— Что значит, «пожертвовали»? Ма с тобой пара. Если бы меня отправили куда-нибудь на край Галактики, ты последовал бы за мной. Или ты был бы против?
— Нет, Катя, теперь мы связаны.
— Вот видишь!
Мы решили сходить на раскоп. Чем ещё заниматься? Отдохнуть успеем вечером, тем более, что я надеялся подольше понаблюдать за Городом.
Придя на наше место, решили прокопать у стены поглубже. Сначала набирали носилки, потом относили на курган.
— На обед пойдём? — спросил я, когда заурчало в желудке, и тут почувствовал, что моя лопата во что-то упёрлась. Расчистив грунт, увидел небольшую статуэтку, сантиметров пятнадцати длиной.
Изображала она стилизованную женскую фигурку. Такие фигурки у наших предков считались хранительницами очага.